Солнце в декабре - Брагинский Эмиль Вениаминович - Страница 35

Тысячелетний Шива смотрел на нас спокойно, ощущая свое бесспорное превосходство. В грех лицах, трех одинаковых лицах переданы три разных характера. Шива-хранитель, искусствоведы называют его охранителем, потому что он охраняет нас с вами, Шива-творец и Шива-разрушитель. Фас и два профиля. Искусствоведы считают наиболее выразительным и наиболее удачным полный мудрости и покоя образ Шивы-творца. Я не согласен. Больше других взволновал меня Шива-охранитель, исполненный доброты, ласковости, кротости, что ли. Этот Шива для людей и потому человечен в самом высоком смысле. Я убежден, что, когда люди давным-давно, чуть ли не в VIII веке, приходили в этот храм, пересекали каменную веранду, огромную, просторную, проходили мимо колонн со страшными каменными дварапалами, стражами дверей, и приближались к статуе, они раньше всего бросали свой взгляд на Шиву-охранителя. Потому что доверие, сердечность, доброта всегда и во все века, прошлые и будущие, привлекали и будут привлекать людей больше, чем гнев, угроза или даже созидание. Созидание уважают, ему поклоняются, а любят доброту…

В пещерах много горельефов. Снова, как и в Махабалипураме, сцена «Нисхождения Ганги», правда не столь впечатляющая, Шива в космическом танце, свадьба Шивы и Парвати. Это не свадьба богов, нет, это свадьба двух славных, хороших, симпатичных людей. В камне рассказана простая человеческая история, поэтому она волновала и продолжает волновать, независимо от того, знаешь ты индуистскую мифологию или понятия о ней не имеешь…

Мы долго бродили по пещере. Тут было что посмотреть и ради чего приезжать. На сей раз реклама и путеводители сообщали сущую правду. И все-таки перед тем как уехать, я вернулся и постоял у трехликого Шивы. И, признаться, смотрел только на Шиву-охранителя. На того, если верить в это, кто бережет нас с вами.

Проходили века. Вот нагрянули завоеватели на громоздких военных кораблях, на остров высадился десант португальцев, ревностных католиков. Для них все эти храмы, статуи, горельефы были преступлением против их бога. Во имя его они покоряли чужие земли, уничтожали неверных и воздвигали свои собственные храмы. И эти португальцы, которых в чем, в чем, а в сентиментальности никак не упрекнешь, пощадили остров с его каменными изваяниями.

Наверно, есть у подлинного искусства сила, перед которой опускается даже меч. Наверно, поглядели португальцы на Шиву-охранителя — не знали они ни про Шиву, ни про то, что он охранитель, — а просто поглядели на каменного гиганта, на его женственное чарующее лицо, и дрогнули их сердца, и они уехали с острова, не потревожив вековой покой Шивы с его по-детски нежно припухлой нижней губой.

После мы снова сидели в ресторане, пили скверный кофе. С веток деревьев свешивались, заглядывали, попрошайничали мокрые обезьяны. Дождь все лил. Катер с трудом пристал к причалу; его отбрасывало в сторону.

Мы спустились по мокрым ступеням, проявив акробатические способности, перебрались на шаткое суденышко и наконец отбыли назад в город. На мокрых мостках, рискуя свалиться в воду, стоял абсолютно белый библейский ягненок. Он единственный провожал нас…

Зеленый остров скоро остался позади. Катер приплясывал на волнах. Мне померещилось — каменный Шива крутится в космическом танце, он созидает вселенную. Наверно, это прекрасная мысль, что мир создан в танце. Прекрасная потому, что люди танцуют в хорошем настроении, ведь с горя не пустишься в пляс…

Когда мы вернулись в Бомбей, дождь, разумеется, сразу прекратился. Можно было подумать, что его специально заказывали на время нашей поездки. В машине я снял плащ и джемпер. И теперь мне казалось, так уж устроены люди, что я брал их напрасно.

Позже я узнал, что остатки каменного слона, который увидели португальцы на острове, вывезены оттуда, реставрированы и находятся в одном из садов Бомбея. Я вознамерился обязательно туда съездить, даже поехал туда, но уже по пути обнаружилось, что мы должны возвращаться в гостиницу, иначе опоздаем на какое-то мероприятие вроде пресс-конференции.

Перед выездом Переводчица, пряча улыбку, напомнила мне:

— Пожалуйста, не забудьте плащ!

Был светлый, солнечный день…

Глава, которая не имеет конца

Итак, путешествие подходит к концу. Все музеи исхожены, киностудии осмотрены, визиты нанесены, у всех исторических памятников произведен исторический снимок — впереди путешественник, за ним монумент или башня, в фокусе или не в фокусе, это уже не имеет значения.

Под занавес хозяева устроили два сногсшибательных мероприятия. Сначала повезли в аквариум. Там за толстыми стеклами плавают самые настоящие акулы, изображают перпетуум-мобиле, на хорошей скорости гоняют по застекленной тюрьме, жаждут крови посетителей. А в соседнем отсеке томно изгибаются чарующе-завлекательные, тигровой масти, может быть, змеи, может быть, рыбы — одним словом, мурены. В аквариуме — феерический парад океанских рыбных достижений в поисках цвета и формы. Здесь выдают такие красочные открытия, какие не снились ни одному колористу. А в центре обширного зала плавают скучненькие представители нашего пресноводного мира. Они выглядят бедными родственниками, у которых не хватает денег, чтобы пройтись по магазинам Бомбея и набрать себе яркие ткани на праздничную одежду. И только одна рыба, вся в оранжевых пятнах, с лиловыми плавниками и с ложным глазом на хвосте, поддерживает престиж речных обитателей…

Рядом со зданием аквариума расположен, оказывается, ни больше ни меньше как институт йоги. Точнее, сам институт в семидесяти милях от города, а тут, на набережной, нечто вроде филиала «центр здоровья», попросту клиника, где лечат по системе йогов. Там, за городом, — четыре факультета, там учатся несколько лет, туда поступают люди с законченным высшим образованием, желающие научиться повелевать не только собственным телом, но и собственными чувствами, что значительно сложнее. А здесь, в Бомбее, лечат от бессонницы, от астмы, от хронических болезней желудка, от частых простуд. Я познакомился с господином Бхашаном. Седая шевелюра кудрями обрамляет лицо, седые усы, нависшие черные брови, сухой и гибкий. Лет ему… трудно сказать… что-нибудь за шестьдесят. О себе господин Бхашан не говорит ничего: «Когда человек говорит о себе, это мешает ему развиваться!» Изречение йогов неплохо было бы вывесить в нашем клубе литераторов.

Холл клиники был похож на оффис деловой фирмы. Работали молчаливые клерки, перебирали стопки бумаг и груды писем. Господин Бхашан советовал нам подписаться на журнал йоги (он издается в Бомбее) и советовал остерегаться так называемых научно-популярных книг. В последнее время йога стала модой. Конечно, есть серьезные люди, которые изучают йогу, чтобы лечить людей. Правительство Индии субсидирует научные исследования в этом направлении. Но есть и добровольцы из публики. Им важно выдвинуться на первый план и нагреть руки. Они пишут книжки и статьи, но от этой литературы надо держаться подальше. Без наблюдения специальных врачей, которые изучали йогу, нельзя и не нужно делать никаких упражнений, разве только самые простые дыхательные. Ну, а насчет пресловутого стояния на голове… если у человека голова не годна ни на что другое… Много бед случается оттого, что люди пытаются подражать йогам, не имея для этого необходимой подготовки. Кто хочет готовиться по-настоящему, пусть приезжает в Бомбей. Вообще-то йога не только и главным образом не физические упражнения, а философская система…

Конечно, и аквариум и тем более клиника йогов — это интересно, очень интересно. Но заканчивается путешествие, и положено подвести черту, подбить итог или, как шутят, вывести сумму прописью…

Сначала я листаю написанное — это естественно. И мне становится ясно, что написанное — это только слабый отсвет Индии. Авторской рисовки и самоуничижения здесь нет ни на каплю. Просто зрительное впечатление от страны настолько сильно, что найти ему литературный эквивалент необычайно трудно. Писать об Индии было бы хорошо, сопровождая текст цветными рисунками, сделанными с натуры. Индия без цвета теряет по крайней мере пятьдесят процентов. Нужно уметь рисовать… Хорошо это делать, как Карел Чапек или как Шанкар Пиллаи… Мне сие не дано. Индия — это буйство зеленого, желтого, синего, красного; краски там сочные, словно их только что выжали из тюбиков, положили, не смешивая, чисто и густо и в самых неожиданных сочетаниях. И добавили в краски индийский секрет, от чего цвета бьют в глаза и заставляют вас удивляться — как это до сих пор мы не знали о существовании зеленым-зеленого, желтым-желтого или синим-синего…