Солнце в декабре - Брагинский Эмиль Вениаминович - Страница 29

Бхаскарану Наиру я обязан поездкой по Керале, по маршруту Эрнакулам — Черутхурути.

Мы поехали из Эрнакулама в северном направлении и покатили мимо пальмовых рощ. Мы пересекали каналы, короткие и порожистые реки, которые скатываются с гор в Аравийское море. Миновали дворец кочинского махараджи. Дворец, расположенный в тенистой глубине, был окружен стеной, по ней над входом гуляли два каменных слоника. Правительство Индии до сих пор выплачивает махараджам изрядные пенсии в компенсацию за то, что они лишились своих богатств и привилегий. Сейчас в Индии проводится кампания за отмену пенсий. Махараджи всполошились и создали единственный в своем роде профсоюз, призванный отстаивать их права. Кочинский махараджа в профсоюз не вступил: понимает, что лучше держаться в тени. Он еще молод, ему тридцать с небольшим, он любит ездить в Лондон (у него есть на что ездить) и весело проводить там время…

Река Перияр была, наверно, самой широкой из тех, которые встретились на нашем пути. Тут же виднелся алюминиевый завод. Мы оказались в керальском Руре — в районе города Алвайэ.

На реке Перияр в 1790 году разыгралась знаменитая битва между войсками майсурского раджи Типу Султана и защитниками Кералы. Чтобы остановить Типу Султана, керальцы разрушили плотину, и мощные потоки воды обрушились на противников. Междоусобные войны сотрясали тогда индийскую землю, и это было выгодно захватчикам — англичанам, французам, голландцам. Заморин воевал с объединенными силами княжеств Траванкур и Кочин, раджа Майсура воевал с ними всеми и стремился присоединить их земли к Майсуру. Всю свою жизнь Типу Султан сражался с англичанами и погиб на поле боя, предпочтя смерть бесславному рабству. Именно ему приписывают крылатые слова:

— Лучше прожить день львом, чем сто дней шакалом!

И рассказывают, что англичане, найдя его тело, закричали:

— Типу мертв! Индия наша!

От Алвайэ к Тричуру дорога шла сквозь манговые рощи. По обеим сторонам высились огромные деревья с мощными светлыми стволами. Их кроны сплетались и образовывали сплошной зеленый навес над шоссе. Показались каучуковые плантации, к деревьям были привязаны глиняные чашечки, в которые из надрезов стекал сок. На лесоразработках лежали стволы толщиной в метр и больше. Я знал, что на лесоповалах работают слоны, но, как на зло, они куда-то пропали.

И вдруг мы увидели серую громадину, которая медленно двигалась по деревенской улице. На спине, покачиваясь, дремал погонщик в белой чалме. Я выскочил из машины и кинулся снимать слона, который живет не в зоопарке, не в цирке, не в уголке Дурова, а в деревне, как у нас лошадь.

Погонщик остановил слона, который оказался слонихой, и я снимал ее с близкого и далекого расстояния, слева и справа. Слониха безропотно терпела это унижение, поводя розовыми ушами. А вся деревня высыпала на улицу поглядеть на дурака, который слона не видел!

Вскоре Бхаскаран Наир попросил водителя свернуть куда-то в сторону, наша машина запрыгала по дороге, вымощенной щебенкой, и остановилась возле аккуратного белого домика, где, судя по вывеске, помещалось что-то вроде отделения ведомства по охране леса. Вокруг на самом деле был тропический лес, или, попросту говоря, джунгли. В них по идее должны были водиться хищные звери, слоны и питоны. «Они там живут!» — заверил меня Бхаскаран Наир; может быть, он хотел доставить мне удовольствие.

Напротив лесного домика стояло весьма своеобразное сооружение — тоже дом, но вместо наружной стены была решетка из крепких бревен. Получался уже не дом, а гигантская клетка, точнее, с десяток клеток, настолько крепких, что их не разрушить даже мощным слоновьим бивням.

Это — тюрьма для диких слонов. Их доставляют сюда и держат до тех пор, пока они не становятся ручными. Метод, применяемый человечеством не только по отношению к слонам.

Я разговорился с молодым человеком, служившим в этом лесном ведомстве. Он рассказал мне, что слониха, которую я снимал, еще находится под наблюдением, работать как следует не умеет, и лишь только она начнет своевольничать, ее сразу доставят обратно в клетку. Отлов слонов входит в обязанности этого лесного ведомства. Молодой человек посоветовал мне срочно поехать в Майсур, где собираются на днях отловить 50 животных. Самому мне отправиться в джунгли и заняться подобной охотой он не советовал: это теперь государственная монополия. Я обещал не нарушать монополию и не пытаться присвоить дикого слона.

Об отлове слонов в Майсуре (штат Майсур от Кералы на север и северо-восток) я читал еще в мадрасской газете. Управление туризма регулярно помещало в прессе такое объявление: «Ловля диких слонов — кхедда — 10 января 1968 года». Дальше назывался лес в 50 милях от города Майсура. Сообщалось, что быть свидетелем кхедды можно за 500 рупий. Ниже указывалось, сколько надо заплатить, чтобы снять поимку слонов 16-миллиметровой кинокамерой, 8-миллиметровой и просто фотоаппаратом.

Мне еще тогда было обидно, что слоны не могут прочесть объявление и заблаговременно удрать в другой лес[2].

Когда мы выбрались на основную дорогу, был уже полдень. Это что-нибудь да значит в тропиках, даже в середине декабря. Температура воздуха была плюс тридцать семь, а влажность — я не сверился с прибором, в общем море было недалеко и влажности хватало. Под палящим солнцем зелень отливала синевой. Все ушли на перерыв, и трудящиеся слоны тоже. Теперь на каждой речке можно было наблюдать одну и ту же картину. На берегу сидит погонщик, ждет, а слон купается. Лежит в воде, набирает хоботом воду и поливает себе на спину, точь-в-точь как в детских книжках. И никакая сила на свете не может заставить слона встать из воды и попозировать в полный рост. Потому что это минуты отдыха, он их заслужил и знает это.

В городе Тричуре мы миновали центральную площадь, где возле магазинов и на базаре была тысячная толпа, а над ней колыхались тысячи черных зонтиков, и подъехали к гэстхаузу, дому для гостей, чтобы передохнуть. Нас можно было отжимать, выжимать, скручивать или раскатывать, как тесто. Встречавшим нас хозяевам гэстхауза я не сказал ни «здравствуйте», ни «добрый день». Я едва доплелся до душа и встал под него, пустив холодную воду. Не помню, разделся предварительно или забыл. Потом мокрый (вытереться не хватало сил) я дотащился до отведенной мне комнаты, присел отдышаться и… проснулся через полтора часа.

Именно этот противный сон лишил меня возможности увидеть знаменитый тричурский зоопарк, где собрана редкая коллекция живых змей. Я проспал форт, старый дворец и художественную выставку, как прежде проспал восход в Гималаях. Ничего этого я не видел, и когда вспоминаю о Тричуре, то помню лишь городскую площадь, живописную разноцветную толпу и чувство удивления. Никогда раньше не предполагал, что здесь может быть столько народу!

Из Тричура наш путь лежал мимо чайных плантаций, каучуковых, банановых. Теперь лес уже теснее подступал к шоссе. Мелькали деревни, в каждой из них было оживленно. Устанавливали арки над шоссе, украшали их полосками желтой бумаги, и ветер шевелил эти полоски. Казалось, все жители деревень, празднично одетые, вышли на дорогу и чего-то ждали.

Оказалось, что сегодня храмовой праздник. Сегодня статую бога перевезут из храма, который в низине, в горный храм. И во всех деревнях ждали появления священной процессии.

Теперь я боялся только одного: что мы приедем в конечный пункт нашего путешествия, в деревню Черут-хурути, раньше, чем пройдет эта процессия. Все шло к тому, пока у въезда на мост через маленькую реку мы не уткнулись в толпу. Двигаться дальше было нельзя. Сотни крестьян пришли сюда, чтобы встретить процессию, которая, говорят, приближалась. На самом мосту устраивалась торжественная встреча. По обеим сторонам стояли маленькие девочки, девочки постарше и взрослые женщины, и каждая держала в руках плошку с кокосовым маслом. Там же лежал туго свернутый хлопковый жгут.

Смеркалось. Стало легче дышать. Когда совсем стемнело, вдоль ряда девушек прошли парни и подожгли светильники. Над вечерней рекой вспыхнуло триста огоньков, потому что с плошками выстроились триста человек.