Незабудки для тебя - Робертс Нора - Страница 5

Дрожащими руками, еле сдерживая тошноту, он завернул труп в черную ткань. Мать его тем временем упаковывала вещи Абигайль в чемодан и в шляпную коробку.

В спешке она, не заметив, выронила брошь-часы, покрытую эмалью и увенчанную крохотными золотыми крыльями, – и задела ее ногой. Украшение откатилось в дальний угол.

– Бросим тело в болото. Идти придется быстро. В сарае в саду есть старые кирпичи – они понадобятся, чтобы она не всплыла.

«А рыбы и аллигаторы довершат дело», – мысленно закончила Жозефина.

– Даже если ее найдут – найдут далеко от нашего дома. Ее убил человек, с которым она сбежала. Вот и все. – Она достала из кармана батистовый носовой платок, отерла лицо, пригладила растрепавшиеся волосы. – Именно так и подумают, когда ее найдут. Нам нужно унести ее прочь от нашего дома. Скорее!

При всем своем самообладании сейчас Жозефина чувствовала, что у нее самой мутится ум. Все чувства ее обострились. Луна светила прямо в глаза. Как нагло пялится в окно луна – подглядывает она, что ли? За спиной шумно дышал Жюльен, впереди – непроглядная ночь с ее звуками и таинственными шорохами. Лягушки, насекомые, ночные птицы – все выводили свою нескончаемую мелодию.

Конец столетия, начало нового века. Что ж, эта постыдная страница жизни ее семьи останется в прошлом, и она войдет в новую эпоху как должно, гордой и сильной.

В воздухе висела промозглая сырость. Но, сгибаясь под тяжестью чемодана и мешка с кирпичами, Жозефина не ощущала холода. Тело ее горело, как в огне, мышцы рук и ног ныли от непривычной тяжести. Но она упорно продвигалась вперед, как солдат в строю.

Лишь один раз ощутила она легкое, почти невесомое прикосновение ветерка на своем лице. Как вздох призрака. Дух убитой юной женщины витал над нею, неся с собой вечный укор, вечное проклятие.

Но страх сделал Жозефину еще более решительной.

– Сюда. – Она остановилась, вглядываясь в черную гладь воды. – Положи ее.

Жюльен опустил свою ношу на траву и отвернулся, закрыв лицо руками.

– Я не могу! Не могу! Меня тошнит!

Рухнув на колени, он с рыданиями изверг из себя съеденное и выпитое за день.

«Что за никчемное существо, – с привычным раздражением подумала Жозефина. – Все мужчины таковы: чуть что – теряют голову. Чтобы справиться с бедой, нужен женский ум и женское хладнокровие».

Жозефина развернула накидку, обложила тело кирпичами. Пот лил по ее лицу, но она выполняла эту чудовищную работу хладнокровно и методично – как любую другую. Достала из шляпной коробки веревку и в несколько оборотов обвязала ею завернутое тело. Второй веревкой привязала к трупу коробку и чемодан.

Подняв глаза, увидела Жюльена: сын смотрел на нее, и лицо его было белым как мел.

– Тебе придется мне помочь. Она слишком тяжелая. Одна я ее в воду не сброшу.

– Я был пьян…

– Знаю, ты был пьян. Но сейчас ты уже протрезвел и можешь исправить что натворил. Помоги мне сбросить ее в воду.

На подгибающихся, словно у тряпичной куклы, ногах Жюльен приблизился к матери. Тело ушло в воду почти бесшумно. Легкий всплеск, затем странный звук вроде урчания – болото поглощало свою добычу, – и все стихло. Лишь круги расходились по воде, блестя в призрачном лунном свете.

– Вот она и ушла из нашей жизни, – проговорила Жозефина. – Исчезла, как эти круги на воде, словно и не было. Не забудь хорошенько вычистить сапоги, Жюльен. Чисти сам, не обращайся к слугам.

Она взяла сына под руку и улыбнулась спокойной, словно безумной, улыбкой.

– А теперь идем домой, надо отдохнуть. Завтра у нас будет беспокойный день.

Глава 2

Дом Мане, Луизиана

Январь 2002 года

М-да, мать, как всегда, оказалась права!

Сквозь забрызганное грязью ветровое стекло, сквозь потоки проливного ледяного дождя Деклан Фицджеральд угрюмо смотрел на дом, где ему отныне предстояло жить.

Хорошо, что матери нет рядом и никто не сможет ему сказать: «Я же тебе говорила!»

Впрочем, до таких слов Колин Салливан Фицджеральд не опускалась. Лишь приподнимала бровь – и все становилось ясно без слов.

Хотя в последнюю их встречу, когда Деклан заехал к ней по дороге из Бостона, мать ясно дала понять: по ее мнению, у сына не все в порядке с головой. «Ты еще будешь оплакивать этот день», – изрекла она. Да, буквально так и сказала.

Оплакивать Деклан пока что ничего не собирался, однако, глядя на дебри буйно разросшихся кустов, на покосившиеся галереи, облупившуюся краску, сломанные водосточные желоба старого особняка, всерьез усомнился в собственном здравомыслии.

С чего он взял, что сможет вернуть этим старым развалинам их былое величие? Если уж на то пошло – как такое вообще пришло ему в голову? Он же не строитель. Он адвокат – и не простой адвокат, а Фицджеральд, из тех самых бостонских Фицджеральдов. С клюшкой для гольфа ему обращаться куда привычнее, чем с молотком.

Одно дело – в свободное от работы время перестроить по собственному вкусу свой городской дом, и совсем другое – переселиться в Новый Орлеан и начать здесь новую жизнь в роли строительного подрядчика!

В прошлый раз, когда Деклан увидел этот дом впервые, он, кажется, выглядел получше. Когда же это было? Пять, шесть лет назад? Деклан запустил пальцы в густые русые волосы, вспоминая. Да нет, какое там пять-шесть – одиннадцать лет уже прошло! Ему было двадцать, он приехал в Новый Орлеан в гости к однокурснику, чтобы увидеть знаменитый карнавал Марди-Гра.

Выходит, уже одиннадцать лет Дом Мане занозой сидит у него в мозгу. Говорят, к местам иной раз привязываешься сильнее, чем к людям. Это уж точно: отношения с этим домом для Деклана оказались прочнее всех его любимых романов.

А теперь – к добру или к худу (что-то подсказывает ему, что к худу!) – этот дом принадлежит ему.

Глаза Деклана, серые, как дождь за окном, а сейчас и такие же мрачные, не отрывались от старого особняка. Две изящные арки, за ними – лестницы, ведущие на галерею второго этажа… Да, они-то и очаровали его в тот далекий февраль. Лестницы, галерея – и еще высокие стрельчатые окна, и причудливый балкончик на крыше, и изящные белые колонны, и причудливый орнамент балюстрады. Казалось, дух итальянского Возрождения витал над этим домом – таким роскошным, таким буржуазным… таким южным.

В нем словно воплотилось все, чего так не хватало Деклану в Новой Англии.

Дом Мане позвал его, и что-то в глубинах его души откликнулось на зов. Теперь Деклан понимал, что никогда – все эти одиннадцать лет – не забывал о нем. И в ту первую встречу, еще до того, как они с Реми забрались внутрь, он точно знал, что увидит в холле!

Или, быть может, то была иллюзия, порожденная неумеренной выпивкой?

Можно ли доверять ощущениям пьяного юнца? Не больше и не меньше, признал Деклан, чем душевным порывам зрелого и совершенно трезвого мужчины.

Едва Реми упомянул о том, что Дом Мане снова выставлен на продажу, Деклан уже звонил риелтору. Такие скоропалительные решения для него дело неслыханное, по крайней мере за последние лет пять. Он просто знал: этот дом должен принадлежать ему, как будто всю жизнь Деклан ждал возможности назвать его своим.

Цена оказалась вполне приемлемой, если не думать о том, сколько денег придется вложить в эту развалюху, чтобы в ней можно было жить. Впрочем, об этом Деклан и не думал. По крайней мере до сегодняшнего вечера.

Что ж, быть может, он свихнулся, но, так или иначе, теперь этот дом – его собственность. И вместо портфеля на сиденье рядом с ним лежит ящик с самыми необходимыми инструментами. Хоть это радует.

Деклан достал сотовый телефон и, не сводя глаз с дома, набрал рабочий номер Реми Пейна.

Ему ответила секретарша. Деклан представил себе, как Реми сидит за столом, заваленным папками и бумагами, и улыбнулся быстрой озорной улыбкой, смягчившей и преобразившей его суровое лицо с высокими скулами и сжатыми губами.

«Могло быть гораздо хуже, – сказал он себе. – За таким столом мог бы сидеть я».