Золотые врата - Николаев Андрей - Страница 44

– А Лада? – перебил его Панкрашин.

– Ни в коем случае! Ее будем беречь до последней возможности, да и не готова она. Могла бы помочь Серафима Григорьевна, но уж очень она …м-м, своеобразно понимает свою роль. – Барченко внимательно посмотрел на Сергея, – вы не очень устали во время вашей прогулки по Кубе?

– Совсем не устал.

– Очень хорошо, – профессор поднялся, – нам необходимо повлиять на одного человека. Воздействие должно быть коротким, но очень мощным.

– Я готов, – Панкрашин выколотил трубку в пустую банку из-под тушенки и тоже встал, – где он находится?

– Скорее всего, в Лондоне.

Сергей надел малицу, сунул ноги в разбитые пимы. Профессор не спеша одевался, закутывая шею лохматым из-за торчащих ниток шарфом, поверх воротника ватника. По обоюдному согласию все магические действия они проводили на открытом пространстве. Лучше всего для этого подходило высокое открытое место. Еще осенью Панкрашин отыскал на побережье скалу со спрятанной от ветров лощиной, выходящей в сторону моря. Неподалеку стоял сложенный неизвестно кем и неизвестно когда каменный обелиск, служивший ориентиром мореходам. Таких обелисков было на архипелаге было множество и кто-то, не в меру шутливый, дал им название «гурии». Только при очень большом воображении можно было принять Новую землю за «райские кущи» с «гуриями», но название прижилось.

На улице Барченко притопнул ногами, приминая ноздреватый наст. 

– Однако, не жарко, – пробормотал он, – никак не привыкну, что весна здесь приходит тогда, когда на Большой земле уже лето, а осень следует сразу за весной, – пожаловался он Сергею. Ну, что, пойдемте.

Северный ветер мгновенно выдул остатки сна и Панкрашин поднял капюшон кухлянки. Низкое солнце проложило по снегу длинные тени, редкие облака на блеклом выстуженном небе были похожи на клочья ваты. На крыше барака охраны лежало несколько тушек битой птицы – на корм собакам, две нерпичьи шкуры, прибитые к стене мехом внутрь, блестели плохо снятым жиром. Лагерные ворота были приоткрыты, охранник на вышке, видимо, согреваясь, помахал им рукой.

– Далеко ли, господа-товарищи?

– Да вот, прогуляться немного решили, – отозвался Панкрашин.

– И охота вам ноги бить, – охранник похлопал себя руками по бокам, поправил на плече трехлинейку. – Там, если Ваньку встретите, так скажите, чтоб поспешал. Мне сменяться скоро, – он ухмыльнулся во весь рот, – а закусить нечем.

– Непременно поторопим его, – успокоил Барченко.

В низине, где располагались лагерные бараки, снег был еще твердый, с плотным слежавшимся настом. Солнце почти не заглядывало сюда и только сейчас, в середине мая, поднимаясь все выше над горизонтом, осторожно поглаживало снег, готовясь растопить его и пробудить к жизни чахлую растительность. С берега доносились крики поморников и полярных крачек. Распластав крылья, они вились над голыми скалами, на которых снег не держался даже в самый разгар зимы – ветер моментально сдувал его, вылизывая гранит чуть ли не до зеркального блеска.

Ивана Межевого они встретили, когда почти дошли до лощины. Осторожно держа перед собой мешок с добычей, он появился из-за скалы. Из-за пазухи у него свешивалась голова крачки с мертвыми глазами и полураскрытым клювом.

– Здорово, начальник, – поприветствовал он Панкрашина, утирая нос рукавом ватника. Глаза его слезились, иссеченное ветром лицо горело, – долго спишь.

– Привет, Иван. Как добыча?

– Да, так себе. Десятка два яиц всего набрал. Гнезд еще мало, а тех, где на яйцах сидят – еще меньше. Вот, – он наклонил голову, указывая подбородком за пазуху, – шею одной свернул. Уж больно кидалась. Гнездо, понимаешь, защищала, зараза.

– Так глаза бы ей отвел, – посоветовал Сергей.

– Не-е, – протянул Иван, – птице глаз не отведешь. Это ж тебе не вертухай.

– Кстати, там тебя охранник дожидается. Говорит, закусить нечем, когда, мол, Иван придет?

– А-а, – поморщился Межевой, – фуфел, он фуфел и есть. Лишь бы пожрать на халяву. Дам пяток яиц – пусть подавится. Вы далеко?

– Вот, погулять решили. Моцион, так сказать.

– И чего дома не сидится, – пожал плечами Иван, – вы давайте, не задерживайтесь. А то у кацо нашего нюх на жратву – враз прибежит.

– Мы недолго, Ваня. Женщинам оставьте, – попросил профессор.

– Сделаем. А то уж больно худые. У Лады и вовсе одни глаза остались. Подержаться не за что, – подмигнул тот.

– Тебе Назаров подержится, – усмехнулся Панкрашин.

– Да я так, шуткую.

В лощине ветра не было. Барченко присел на камень, отдыхая, Сергей подошел к обрыву. Внизу, метрах в пятнадцати, плескалось море. Почти голубое под берегом, оно переходило в темную синеву на глубине и дальше, становясь серо-свинцовым, сливалось с небом на горизонте. Странно было видеть птиц, парящих под ногами. Некоторые ныряли в волны, другие, уже с добычей, теснились на скалах. Переполох, поднятый вторжением Межевого, уже улегся, но крику все равно хватало. Панкрашин почувствовал, как по телу пробежала дрожь – каждый раз, приходя сюда, он не мог оторваться от открывающейся величественной картины. В любую погоду море восхищало своим величием, но весной и летом в особенности. Казалось, что он остался один на всей планете и весь этот безбрежный простор принадлежит только ему.

– Знаете что, Сережа, – сказал подошедший профессор, – мне кажется, что если бы все люди могли хоть иногда, хоть ненадолго остановиться, посмотреть вокруг – не было бы в мире ни несчастий, ни войн. Невозможно, глядя на это, – он повел рукой, – оставаться холодным, бездушным, жестоким. А вы что думаете?

– Эх, Александр Васильевич, если бы все было так просто, – вздохнул Панкрашин. – Ну что, приступим?

– Да, время не ждет, – согласился профессор.

Солнце в лощине пригревало совсем по-весеннему. Сергей снял малицу, постелил ее на плоский валун. Присев рядом, они привалились к скале, расслабляя тело и очищая разум.

– Будьте рядом, Сергей. Мне может понадобиться ваша помощь, – попросил Барченко.

– Хорошо.

Панкрашин привычно вошел в транс. Чуть подавшись вперед, он оставил тело, выходя в астрал. Камни будто ожили, переливаясь холодным синеватым светом. Он оглянулся. Рядом парило астральное тело Барченко. Золотистые блики окутывали его, непрерывно меняя очертания. «Забавно, – подумал Сергей, – наверно и я со стороны кажусь каким-то сгустком света». Профессор подал знак, и они скользнули к воде, словно птицы, срывающиеся в полет.

Море превратилось в сплошную серо-голубую полосу, справа остался остров Медвежий, слева замелькали скалы Норвегии. Панкрашин наслаждался полетом, несмотря на то, что уже потерял счет таким путешествиям. Необыкновенная легкость и свобода по-прежнему пьянили его, заставляя выделывать невозможные фигуры.

Впереди показалось побережье Британии. Широкое устье Темзы перешло в ленту реки, сужающуюся по мере продвижения в глубь страны и вот уже показался Лондон. Темза оделась в гранит набережных, сузилась, перехваченная обручами мостов. Барченко парил над центром города, то снижаясь, то вновь взмывая вверх. Покружив над Сити, они свернули к Ветсминстеру, достигли Челси и наконец профессор сделал знак: здесь! Они облетели вокруг серого трехэтажного дома времен королевы Виктории. У подъезда стояло несколько автомобилей. Вечер, накрывая огромный город, сгущал краски, молодая листва казалось, пропиталась лондонским смогом. Уличные фонари стояли безжизненные, похожие на мертвые деревья – после первых налетов люфтваффе в Лондоне повсеместно ввели затемнение. Лишь сквозь плотно закрытые шторы трехэтажного особняка кое-где выбивались полоски света.

Панкрашин не стал спрашивать профессора, кого они ищут – если бы тот хотел, давно бы уже объяснил. Как всегда при невозможности предугадать последствия действий на астральном уровне, Барченко хотел взять всю ответственность на себя.

Судя по обстановке, здесь находился один из элитарных клубов. Миновав обеденный зал, они очутились в библиотеке. Приглушенный свет терялся в бесчисленных корешках книг, уютные кресла располагали к спокойному послеобеденному отдыху. Несколько человек, большинство в военной форме, вкушали кофе с коньяком, ведя неспешный разговор. Сигарный дым плавал слоями, напоминая космические туманности.