Врата Атлантиды - Николаев Андрей - Страница 31

На пятачке между ржавых автомобильных остовов рубились мечами и топорами две группы воинов. Кошмарные уроды в кожаных доспехах и светловолосые полуголые бойцы в тускло блестевших поножах, наголенниках и кирасах. Битва была равная: если падал светловолосый, тут же рядом валился на землю урод с безгубой клыкастой мордой. Рогозин повел головой, высматривая режиссера, камеру, осветителей. Нет, никого не было, и только луна освещала побоище. И хотя свет был тусклый, видел Рогозин все хорошо, будто днем. Он еще решил, что «горячка» начинается. При «белочке» и слуховые, и зрительные глюки не редкость, но уж очень логично все выглядело. Словом, кино, да и только. Чистый Голливуд на автомобильной свалке. Еще одна особенность битвы поразила его. Вот топор развалил голову бойца, с хрустом врубаясь в кость. Короткий вскрик, всплеск темной крови, хлюпанье. Оседает на землю безвольное тело, и начинается подлинный кошмар: бегут по телу огоньки, будто бикфордов шнур тлеет, и тело сгорает в несколько секунд, обращаясь в золу. А золу топчут оставшиеся противники, ожесточенно нанося и парируя удары. Кровь от ран покрывала тела, но лишь после смертельных ударов бойцы сгорали, покрывая утоптанную землю пеплом. Еще Рогозин заметил, что бьются возле какого-то плоского ящика, норовя защитить его от противника. Только овладеть ящиком никому не удавалось.

Сколько времени он смотрел на схватку — не помнил. Зачаровал его вихрь боя, да и бойцы были под стать друг другу. Никто не уступал, бились насмерть, если конечно считать смертью почти мгновенный распад павших бойцов. Наконец бой стал стихать. Два противника, словно на поединке, один с топором, другой с коротким широким мечом закружили друг против друга. Ложный замах, беловолосый уклонился и тут же получил обоюдоострым топором сбоку в ребра. Его противник торжествующе взревел, но, как оказалось, праздновать победу было рано. Беловолосый дернулся, упал на колено и, подавшись вперед, погрузил меч в живот противнику по самую гарду. Мгновение они смотрели друг на друга, а затем осели, рассыпаясь кучками пепла.

Рогозин подождал, не появится ли еще кто, но нет, вокруг не было не души. Он выбрался из своего убежища и осторожно подошел к месту схватки. Плоская коробка, вокруг которой и проходило сражение, лежала на земле. Рогозин присел на корточки. Это был деревянный пенал, похожий на сложенную шахматную доску, только узкий и длинный. Рогозин сдвинул скобы на крышке, поднял ее и обмер. В коробке, на бархатном ложе, лежал клинок. Тускло блеснувшая под луной сталь была покрыта узорами, фигурная гарда отделяла лезвие от длинной рукояти. В навершие был вделан огромный прозрачный камень. Рядом с оружием лежали богато разукрашенные ножны, повторявшие форму клинка. Рогозин огляделся. Нет, никого не видно. Он закрыл коробку, подхватил под мышку и бросился бежать. Он едва помнил, как перебрался через речку Ходынку, как бежал по железнодорожным путям в сторону метро «Полежаевская». Опомнился только возле освещенной автозаправки на перекрестке улицы Куусинена и Хорошевского шоссе. Осторожность вернулась к нему. Он внимательно огляделся. Возле метро стояла машина патрульно-постовой службы. Если увидят, как грязный мужик с разбитой мордой что-то тащит под мышкой, точно заберут. Рогозин дождался, пока сине-желтый «жигуленок» отъедет, и только тогда перебежал Хорошевку. Дворами, обходя освещенные места, он добрался до дома. Не сразу попал ключом в скважину замка — руки ходили ходуном. Он не решился рассматривать находку в комнате — второй этаж, с улицы, конечно, не заглянешь, но из соседних домов его комната была как на ладони. Тем более, что занавески на окне отсутствовали. Что поделаешь, нечего ему было скрывать и не от кого таиться.

Рогозин прошел в ванную, включил свет и, поставив коробку на пол, открыл ее. При электрическом свете клинок производил еще большее впечатление. Темный тонкий узор на лезвии был похож на брызги крови, сбегающей по лезвию от дола к режущим кромкам. Он складывался в какие-то символы, но даже приблизительно определить, что за язык, Рогозин не смог. Он с благоговением вынул оружие из бархатного ложа. Сталь холодила пальцы, добавляла уверенности, хоть он и забыл, что это такое.

Это был именно меч, а не сабля — слишком широким и прямым для сабли было лезвие у неведомого оружия. Довольно узкий дол придавал ему жесткость и кончался в верхней трети клинка, переходя в обоюдоострое «перо», чуть более широкое, чем сам клинок. Рогозин положил пальцы на рукоять, поднял меч перед собой, любуясь им, как законченным идеальным произведением искусства. Собственно, меч таковым и был. Длинная рукоять позволяла держать его как одной, так и двумя руками. Овальная узорчатая гарда, немного выгнутая в сторону рукояти, надежно защищала руку бойца. Только сейчас до Рогозина дошло, какая ценность попала к нему в руки. Это была возможность начать новую жизнь, если, конечно, правильно распорядиться находкой.

Рогозин выломал половую доску возле окна, поместил туда коробку, аккуратно вбил гвозди на место, даже пылью присыпал и на следующий день стал наводить справки, кто из знакомых знает какого-нибудь любителя древностей. Никто из корешей ничего вспомнить не мог, и Рогозин уже отчаялся, когда два дня назад возле морга Боткинской больницы вдруг увидел знакомое лицо. Он не сразу узнал Корсакова, а когда вспомнил, кто это, было поздно — автобус ритуальных услуг укатил на кладбище. Рогозин выспросил у водителя ожидавшего своей очереди автобуса, куда уехал предыдущий. Оказалось, на Головинское кладбище. Это был не самый худший вариант — могли уехать и на Митинское, и на Химкинское.

Рогозин бросился к метро «Динамо». До «Водного стадиона» было всего четыре остановки. От метро до кладбища он почти бежал, опасаясь опоздать. Успел, увидел, как Корсаков стоял возле могилы, обнимая молоденькую девчонку с осунувшимся лицом. Когда красномордый мужик в дорогом костюме говорил речь, Рогозин успел перехватить взгляд Корсакова и сделал ему знак отойти поговорить. Но то ли Игорь не узнал его, то ли Рогозин стал безразличен бывшему ученику, но пока Рогозин ждал Корсакова на боковой аллее, тот уехал с кладбища. Теперь надо было искать его, потому как никто, кроме Игоря, помочь Рогозину не мог. Конечно, придется поделиться с Корсаковым, но если с умом продать клинок, то даже пятьдесят процентов от стоимости помогут Рогозину вновь встать на ноги.

И он стал искать Корсакова. Два дня прошли впустую, но завтра он поедет на Арбат, а если надо, то и послезавтра, и обязательно отыщет Игорька. В конце концов поговорит с художниками, представится: так мол и так, ничего мне от Игоря не надо, только былое вспомнить. Авось не обманут еще раз.

Рогозин попытался представить, что он сделает с деньгами. Ну, прежде всего обстановку в комнату купить… нет, сначала зашиться. Да, именно зашиться! Торпеду в задницу или укол какой в вену — все равно, лишь бы получить передышку от этой проклятой пьянки. Хотя бы на год. Подняться на ноги, обставить квартиру. Потом — съездить под Серпухов. Там, говорят, есть мужской монастырь, где монахи лечат и вылечивают беспробудных алкоголиков. Да, и он тоже беспробудный и к тому же запойный. Еще где-то в Красногорске есть то ли клуб, то ли общество. Название такое интересное… «Оптимист»? А-а-а, «Оптималист»! Одного знакомого отвратили от водки, да так, что и смотреть на нее, проклятую, не хочет. Адрес у него узнать и съездить, посмотреть. Там лекарства не используют, а это уже хорошо. От кодирования, говорят, крыша съезжает.

Рогозин приподнялся на диване. Что ж, если завязывать, так это надо обмыть. У него же еще осталось полбутылки — когда меч домой принес, бутылку спрятал, да так к ней и не притронулся. Он встал, прошлепал на кухню и под мойкой, за помойным ведром, обнаружил свою заначку. Присел за кухонный стол, налил полчашки, чокнулся с чайником и медленно, смакуя, выпил. Водка ободрала горло, комком упала в желудок. Рогозин схватил чайник и стал глотать из носика тепловатую воду. Голова слегка затуманилась, ноги перестали болеть.