Пещера Батикава - Новогрудский Герцель (Герцль) Самойлович - Страница 17

К середине лета толстая общая тетрадь за двадцать шесть копеек была уже исписана друзьями от корки до корки. Пришлось купить новую. Леша, как руководитель опыта, дал на это десять копеек, Валька и Пятитонка — по восемь.

На первых порах были затруднения с записью температуры. Простая, казалось бы, вещь, а повозиться пришлось немало. Леша взял из дома градусник, который мать пускает в ход, когда в доме кто-нибудь заболеет, и в полдень положил его на камень у края полянки, чтобы записать температуру. Через пять минут ртутный столбик на градуснике подошел к цифре «41», перевалил через линейку и стал приближаться к цифре «42».

Пришлось термометр быстро забрать с камня, потому что Валька предупредил: дело кончится плохо. Он однажды захотел узнать, какая температура в стакане с чаем, но ртуть вылилась из столбика, и градусник перестал существовать.

Тогда Леша положил термометр на землю прямо под кукурузу. На земле было тридцать пять градусов.

Леша стал в тупик: что же записать?

Вечером посоветовался с Костей. Костя сказал, что вообще-то следует измерять температуру и на солнце, и в тени, и на поверхности земли, но так как домашний термометр для этого не приспособлен, то можно сделать по-другому: в «Заре над Кубанью», местной районной газете, каждый день печатают сводку погоды. Вот и нужно переписывать оттуда в тетрадь дневную температуру.

Кроме того, сказал Костя, газета поможет восстановить температуру с первого дня посева доисторической кукурузы. Леше для этого надо сходить в редакцию и обратиться к Вите Савельеву, Костиному приятелю, который там работает. Тот даст Леше все номера «Зари над Кубанью», и Леша выпишет температуру за прошлое время.

— А зачем это нужно? — спросил Леша.

Костя объяснил. Оказывается, каждому злаку, для того чтобы вырасти и дать семя, требуется определенное количество тепла. Подсчитывают так: сеют растение и записывают, какая температура была в тот день. Затем к записанному прибавляют температуру следующего дня, потом третьего, четвертого, пятого… Число прибавляют к числу, пока растение не вызрело. Тогда проводят черту и подбивают итог.

Яровой пшенице, чтобы вызреть, требуется тысяча шестьсот градусов, подсолнечнику и сахарной свекле — две тысячи двести градусов, скороспелой кукурузе примерно две тысячи триста градусов, а самой позднеспелой — не меньше четырех тысяч градусов.

— Очень важно выяснить поэтому, — сказал Костя, — какая сумма температур требуется для созревания древней кукурузы. Вдруг она окажется нетребовательной к теплу? Это будет величайшей находкой. Ее можно будет двинуть тогда далеко на север.

Костя говорил дело. Леша все понял и сразу побежал в редакцию к Вите Савельеву выписывать температуру с первого дня посева доисторической кукурузы. Вдруг она в самом деле окажется более скороспелой, чем самые скороспелые нынешние сорта! Ведь в древние времена сразу после ледникового периода здесь, наверно, было много холоднее, чем сейчас. Значит, кукурузе, чтобы вызреть, приходилось приспосабливаться. По быстроте созревания она, может быть, перегнала всех на свете. Чемпион скороспелости — вот здорово!

Древние исторические стебли вымахали уже чуть ли не в два человеческих роста. Пролежав сколько-то тысяч лет в пещере, семена будто обрадовались возможности пробиться поближе к голубому небу, погреться на солнце, обмыться теплым летним дождичком, напиться росы, впитать каждым своим зеленым листом чудесный свежий воздух привольной Кубани.

Правда и то сказать: без Леши, Вальки, Пятитонки доисторические пришельцы вряд ли бы уж так хорошо чувствовали себя на полянке в лесу. Чего только не делали для них мальчики, как не старались! Немного, наверно, было в то лето посевов, за которыми бы так ухаживали.

Мальчики удивлялись: считанные растения приходятся на каждого, а работы масса. Если бы такая нагрузка была в колхозе, то при сорока тысячах кукурузных стеблей на гектаре сколько же народу должно работать в поле?

Пятитонка подсчитал. Вышло — шестьсот человек. На один гектар.

А в колхозе занято под кукурузой тысяча с лишним гектаров.

Значит, будь работа в колхозе поставлена как на полянке, колхозу понадобилось бы шестьсот тысяч человек. Шестьсот тысяч! Мальчики представили себе большой город, с высокими домами и асфальтированными улицами, с трамваями, троллейбусами и автобусами, с театрами и стадионами, с музеями и школами, с парками и садами.

Но в колхозе обрабатывают кукурузу две бригады. Первая — Николая Соломатина, вторая — Захара Квитко. И в той и в другой человек по сорок — пятьдесят, не больше. Как они справляются?

Леша сказал, что тут нельзя сравнивать. Одно дело — научный опыт, уход за доисторической кукурузой, другое — выращивание кукурузы на корм скоту. Кроме того, механизация — сеялки, культиваторы, комбайны… Все делают машины. Руками до кукурузы никто уже не дотрагивается.

Ребята согласились: верно, механизмы — сила… Машина кого хочешь заменит.

Наступила жара. Солнце на Кубани не ленивое. Как примется с весны за работу, так изо дня в день трудится без устали до самой осени.

Правда, выходные тоже берет. Изредка. То иногда, чтобы отдохнуть, скроется за облако, то для освежения позволит пролиться дождику.

Но в это лето, после того как облакам удалось продержаться над полями несколько дней, солнце установило твердый трудовой режим. Кончились поблажки. Стоило тучке появиться в небе, как светило брало беднягу на прицел. Считанные минуты — и готово: рассеялась, испарилась, следа не оставила.

Так прошел июнь, так прошел июль, начал листать дни август, а на землю не упало ни капли дождя.

Толстый дядя Митя плохо переносил жару. Просто места себе не находил.

Вот и сегодня. Пренебрегая всякими инспекторами, их манерой приходить когда вздумается, он запер пункт заготовки вторичного сырья раньше времени и отправился на пруд посидеть с удочкой. У воды все-таки свежее.

Отдуваясь, как морж, старик попыхивал самокруткой, смотрел на поплавок и блаженно подставлял под свежий ветер большую круглую голову с подстриженными ежиком седыми волосами. Фу, благодать, не то что на складе, где форменное пекло. Да и было бы чего мучиться! Самый мертвый сезон, никаких заготовок, пяти килограммов макулатуры не наберется за день. А мороки хватает. Только три этих хлопчика чего стоят! Повадились и повадились. То им провод дай, то то, то другое… Недавно опять как с ножом к горлу пристали: шланг им, видите ли, поливальный нужен. И ведь не отступились, пришлось дать.

Дядя Митя усмехнулся, вспомнив свои долгие препирательства с Лешей, Валькой и Пятитонкой по поводу вконец изношенного шланга.

Поплавок чуть дернул и замер. Рыба не клевала. Хорошее настроение старика сменилось плохим.

А тут еще подкатил на велосипеде, землемер с усиками. Дядя Митя недолюбливал его.

Затормозив, землемер наклонил велосипед, опустил ногу на землю, поздоровался.

— Почтение Дмитрию Устиновичу! Клюет?

Старик пробурчал что-то неясное. Ему явно не хотелось разговаривать.

Это нисколько не смутило землемера. Прислонив велосипед к дереву, он сел рядом с рыболовом, утер пот с лица, достал прозрачный пластмассовый портсигар, протянул:

— Прошу: болгарские, «Шипка».

— А мне твоя «Шипка» нужна не шибко, — хам того не заметив, ответил в рифму дядя Митя. — Свои курю.

Землемер обиженно размял сигарету и чиркнул зажигалкой.

Пытаясь загладить неловкость, дядя Митя искоса посмотрел на землемера и спросил:

— Все меряешь?

Усики пришли в движение.

— А как же! Землемер — самая первая профессия на земле. Еще Адам, изгнанный из рая так называемым господом, начал свою жизнь с того, что отмерил участок земли и поселился на нем. Вон откуда идет, чувствуете?

— Ну отмерил, и что?

— А то, что порядок понимал. Земля, знаете, учета требует. Чтобы никакого хаоса…

У дяди Мити клюнуло. Прервав знаком руки рассуждения, старик привстал, напряженно повел удочку, подсек. Над водой взвился пустой крючок.