По дорогам прошлого - Грусланов Владимир Николаевич - Страница 8

Царская Россия терпела поражения. На фронте — измены министров и генералов, неудачи за неудачами, в стране — разруха, среди народа — ненависть и озлобление к бездарному царскому правительству.

С фронта на станцию Псков прибывали санитарные поезда с больными и ранеными солдатами. На фронт через Псков день и ночь двигались эшелоны с войсками, продовольствием, фуражом, вооружением и боеприпасами. Оснащенная стареньким телеграфным аппаратом Морзе, дежурка станции работала с напряжением.

Вместе с солдатскими эшелонами до Пскова доходили слухи: в Петрограде неспокойно, рабочие бастуют, полицейские и жандармы избивают бастующих. Эшелоны шли мимо станций без песен; мрачные, озлобленные солдаты говорили, что скоро забастуют и они.

— Бросим винтовки, пойдем по домам! С нас хватит!

Кондукторы, проводники и машинисты поездов, возвращаясь из Петрограда, рассказывали, что там — революция, так, как было в 1905 году. Хозяева останавливают заводы, хотят заморить рабочих голодом, запугать безработицей. Рабочие бастуют, выходят на улицы с красными знаменами, поют запрещенные песни. А на знаменах написаны страшные для купцов, заводчиков и помещиков слова: «Хлеба!», «Долой войну!» и самое страшное — «Долой царя!»

Полиция стреляет в народ. Рабочие ловят и разоружают полицейских.

Вот что рассказывали в эти дни железнодорожники Пскова, возвращаясь из столицы.

В конце февраля они привезли из Питера большевистский манифест. Партия большевиков звала народ усиливать вооруженную борьбу против царского строя.

В ночь на первое марта на станцию Псков прибыл императорский поезд. В салон-вагоне находился царь со свитскими офицерами. Царя охранял казачий конвой.

Поезд стоял на третьем пути.

Вечером первого марта дежурный по станции Псков Григорий Томчук сидел за столом в своем служебном помещении. Там же на лавке пристроились составитель поездов, сцепщик и стрелочник. Телеграфист в это время вышел на перрон вокзала.

На аппарате послышались позывные: две точки, тире, две точки, тире — два коротких и один длинный глухой гудок. В те годы такой сигнал означал вызов.

Дежурный по станции подошел к аппарату и включился на прием. Перед его глазами медленно, справа налево поворачивался круг, освобождая узкую бумажную ленту, испещренную условными знаками.

«Вызывает Петроград… Вызывает Петроград… — дважды прочел он телеграфные знаки. — У аппарата председатель временного комитета Государственной думы Родзянко… Прошу немедленно вызвать к аппарату Николая Романова…»

— Читаю я и никак не соображу: какого это Николая Романова? — вспоминал как-то Григорий Антонович.

В памяти мелькнули фамилии сослуживцев, но среди них не было Николая. Работал здесь когда-то на ремонте пути старый дед Романов, но его звали Василием.

«Какая-то чертовщина!» — подумал дежурный и застучал ключом по морзянке: «Не понял! Повторите!»

И вскоре на ленте обозначились страшные значки, прибежавшие по телеграфным проводам из Петрограда:

— Императора! Царя, значит! — вскрикнул он в испуге, словно его обожгло тяжелое слово «император».

Дежурный вскочил со стула. До него, наконец, дошел смысл шифровки: к аппарату вызывали Николая II.

Это легко понять теперь, спустя пятьдесят лет после того, как свершилась февральская, а за нею Великая Октябрьская революция, когда само слово «царь» вызывает у наших школьников только образы героев сказки о царе Салтане или о Коньке-горбунке. А тогда царь — это было всё. Тогда нелегко было простому человеку понять, что «императора, царя и самодержца всея Руси» называли не «его императорским величеством», а запросто — Николаем Романовым и не «испрашивали соизволения» подойти к аппарату, а «вызывали».

Не мудрено было растеряться.

Сняв с консоли телеграфный круг, Томчук выскочил на перрон и быстро зашагал через рельсы к царскому поезду. Конвойные остановили Томчука у входа в салон-вагон, где расположился царь. Дежурный объяснил офицеру, что из Петрограда срочно требуют императора.

Офицер перетянул портупею, поправил шашку и внушительно заметил заикающемуся от волнения Томчуку:

— Не требуют, а просят!

На площадке вагона он крикнул:

— Жди меня здесь!

«Нет, брат, уж не просят, а требуют, — мелькнула к голове дежурного по станции беспокойная мысль. — Значит, что-то и впрямь перевернулось в этом мире, если царя — и требуют…»

Офицер вернулся быстро. Следом за ним шел толстый, упитанный, выхоленный человек в генеральской шинели, комендант царского поезда Воейков.

Томчук знал его. Комендант говорил с Томчуком в первые минуты прибытия царского поезда в Псков.

Узнав от дежурного по станции в чем дело, комендант приказал подождать, а сам скрылся в вагоне.

Прошло немного времени. В дверях вагона показался высокий худощавый старик. Это был министр царского двора, или, как его именовали официально, свиты его императорского величества генерал-адъютант граф Фредерикс. Министр двора был лучшим другом царя. Николай доверял ему больше, чем кому-либо другому из придворных.

Фредерикс спросил у дежурного:

— Вы кто будете, молодой человек?

По-русски министр говорил плохо.

Томчук ответил:

— Дежурный по станции Псков Григорий Томчук!

— Ваше высокопревосходительство, — тихо подсказал конвойный офицер.

Томчук промолчал.

— В чем дело? — спросил генерал и пронзительно поглядел, буравя Томчука холодными, бесцветными глазами.

Томчук показал на круг с телеграфной лентой:

— Из Петрограда… депеша… срочная…

— Читайте! — приказал генерал. Он волновался.

Волнение министра передалось Томчуку.

Ленточка сверкнула белой молнией. Томчук читал депешу, ничего не меняя в ней: «Вызывает Петроград… у аппарата председатель Временного комитета Государственной думы Родзянко… прошу немедленно вызвать к аппарату Николая Романова…»

— Николая Романова! — повторил Томчук и замер, увидев искаженное злобой лицо Фредерикса.

«Ну, — подумал он, — пропал. Сейчас крикнет конвойным: „Взять!“ — и в тюрьму».

Но Фредерикс, сделав гримасу презрения, сказал:

— Его императорское величество, государя императора Николая Александровича… просят к аппарату? Не так ли?..

Министр двора произнес эти слова церемонно, чеканя каждый слог.

— Да, да! — кивнул головой Томчук.

Ему не доводилось бывать при царском дворе, он не знал правил придворного этикета.

Министр двора так же, как и комендант поезда, приказал Томчуку ожидать его, а сам скрылся в салон-вагоне.

Томчук стоял у подножки вагона и думал: «Что случилось? Петроград… Председатель Государственной думы… Ничего не пойму! А надо понять, надо!»

Конвойные хмурились, перешептывались.

Вскоре Фредерикс вышел из вагона, но уже не один. Следом за ним спустились по ступенькам свитские офицеры, а затем показался Николай. Министр подал ему руку, чтобы царь мог на нее опереться.

Окруженные офицерами и конвоем в красных черкесках, Николай и Фредерикс направились к станционному зданию. Томчуку приказали идти за ними.

Томчук шел и шептал про себя: «Пропал!»

Вошли в помещение дежурного по станции; там за легкой перегородкой стоял у аппарата телеграфист. Увидев входивших в комнату важных офицеров, составитель поездов и сцепщик поспешно вышли на перрон.

Офицер конвоя вытянулся у входной двери. Второй прикрыл дверь в комнату телеграфиста и остался за нею. Телеграфист нерешительно поглядел на дежурного по станции, но тот предложил ему не отходить от аппарата, а сам надел на консоль круг с телеграфной лентой и вызвал Петроград.

Николай приблизился к аппарату. Он растерянно смотрел на ключ в руках дежурного по станции, вслушиваясь в стрекот передаваемых сигналов. Рядом с ним остановился Фредерикс, чуть-чуть поодаль застыли на месте комендант царского поезда Воейков и офицеры. Все стояли молча, сосредоточенно устремив взоры на морзянку.