Угроза вторжения - Маркеев Олег Георгиевич - Страница 18

Подседерцев на этот укол даже внимания не обратил.

— Используя давний конфликт Кротова и Осташвили, вы должны построить дело так, чтобы Крот разорил Гогу в отместку за старые обиды. Для Крота это вопрос чести, а для нас — это легенда, на обеспечение которой пойдут все силы. Оперативные возможности предоставит Гаврилов. Все должно произойти как бы само собой. Конец такого человека, как Гога, крах его криминально-финансовой империи вызовет массу вопросов. Все должно быть легко объяснимо в рамках легенды о мести Крота. Соответствующую утечку я организую по своим каналам.

— Вы не знаете Кротова, — покачал головой Журавлев. — Это уникальный человек. Знаете, как его «цеховики» величали?

— «Наш Совмин», — усмехнулся Подседерцев.

— Вот-вот. Вижу, с материалами на Кротова вы знакомы. Неужели вы думаете, что такой человек клюнет на липу?

— А что, месть Гоге для него липа?

— Он отлично умеет разделять дело и личное. А дело для него — это прежде всего перспектива.

Гаврилов смотрел на Подседерцева, подчеркнуто медленно разминающего сигарету. Он знал, какая работа перемалывается у того в голове. Предстояло, зная обреченность Журавлева, обреченность Кротова, приговоренного исчезнуть навеки, сконструировать ответ так, чтобы не дать почувствовать пешкам, что их судьба давно решена королями. В этом и сокрыто высокое искусство управления людьми: заставить хотеть играть, осознавая свою значимость и незаменимость в чужой, по сути, игре.

— И мне, и вам известно, что мафию не повалить. Пощипать можно. Дело святое, — растягивая слова, начал Подседерцев. — Гога на ощип стоит первым номером. С остальными будем разбираться в порядке живой очереди. Если для этого нужно будет продвигать Кротова вверх, будем двигать. — Он посмотрел в глаза Журавлеву. — Если на то сохранится божья воля.

Гаврилов еле сдержался, чтобы не крякнуть от удовольствия. Так тонко Подседерцев обыграл интонацией «сохранится», дав понять, что воля-то есть, но это сейчас, а что будет завтра, нам, подневольным исполнителям, неведомо. Да еще так выразительно показал большим пальцем на потолок, как исконно русский символ не бога, обретающего в неведомых горних высях, а близкого и бестолкового начальника, что сразу стало ясно, такие вопросы не здесь решают.

— Так я и думал. Ничего не изменилось, — тяжело вздохнул Журавлев.

— И поймите меня правильно, Кирилл Алексеевич. — Подседерцев решил побыстрее уйти от опасного поворота темы. — Я вас не вербую, а предлагаю работу. Слава богу, сейчас можно платить профессионалу достойные деньги. Это раньше мы агентуре совали стольник в месяц и пахали на них, как на сивых меринах. Но вы — не агент, хочу, чтобы вы раз и навсегда это уяснили. Вы нанятый на опасную работу профи. Я бы с радостью выправил вам такое же удостоверение, — Подседерцев похлопал себя по нагрудному карману. — Но надо реально смотреть на вещи. Вы давно на вольных хлебах и от бюрократических игр отвыкли. А денег мне не жалко. Для того и сварганили гавриловскую фирму «Рога и копыта», чтобы наши инициативы не били по карманам налогоплательщиков. Да, Никитушка? — Он посмотрел на Гаврилова, приглашая его включиться в разговор.

— Естественно! — улыбнулся тот. — Промышленный шпионаж и контрразведка сейчас стоят хороших денег. Техники у меня завались, спецов могу нанять или перекупить, каких пожелаю. Оперативные возможности, Кирилл Алексеевич, вы вообразить себе не можете! Мы даже вам фирму-прикрытие организовать успели.

— Называется — без меня меня женили! — Журавлев отхлебнул остывший чай. «Мастерски разыграли, черти. Только не строй из себя целочку, старый! Ты же хочешь работать, да? Другого шанса просто не будет. Вот и не делай кислую рожу».

— Гаврилов будет вам платить по пятнадцать штук в месяц. По окончании операции на ваш счет переведут, скажем так, полмиллиончика. Хватит, чтобы безбедно жить в тихой маленькой стране. Будете писать книжки в белом домике с видом на море. — Подседерцев растянул в улыбке толстые губы.

— Даже так? — удивленно вскинул брови Журавлев.

— Я же сказал, денег мне не жалко. В крайнем случае, расплачусь Гогиными. Да бросьте жаться, Кирилл Алексеевич! Не кровью же контракт подписывать… Сейчас, если вы не против и Гаврилов не зажмет, пообедаем, чем бог послал. А уж потом обсудим детали. Согласны?

— Разве я могу сказать «нет» — и выйти из этого кабинета? — поднял брови Журавлев.

— Боюсь, вы правы. Поздно. — Подседерцев в упор посмотрел в глаза Журавлеву.

— Спасибо за откровенность. — Тот не опустил взгляд, лишь чуть прищурил красные, как у всех гипертоников, глаза. — Гарантии моей безопасности?

— Вот. — Подседерцев протянул через стол широкую ладонь. — И вы вновь становитесь неприкасаемым. Еще не забыли, что это такое?

Журавлев понял, что ему предлагают вернуться к своим, вновь стать членом касты неприкасаемых, смотрящих на весь остальной серый люд как на объект агентурных игр и сырье для оперативных дел. Изгою, каким он стал для большинства бывших коллег, такое предложение делается лишь раз. Каста стоящих над и вне закона способна простить «неприкасаемому» все, но только не предательство.

Он секунду помедлил и пожал ладонь Подседерцева. Она оказалась тяжелой и шершавой, как у плотника.

Спустя три дня Журавлев проводил жену и дочь в Шереметьево.

Пришлось соврать, что последняя книга понравилась французскому продюсеру, и тот готов оплатить работу над сценарием. Журавлев же, как благородный отец семейства, обменял шикарную жизнь в Париже на оплату двухмесячного отдыха жены и дочки в Греции. И сказал жене, что сам перебирается в деревню, писать вдали от московской суеты.

Легенда была высосана из пальца, но родные так легко в нее поверили, что у Журавлева все перевернулось внутри. Оказалось, все годы после увольнения, когда он, неприкаянный, искал себя, они жили надеждой на чудо. И когда оно свершилось, не стали, бедные, разбираться, откуда оно свалилось и кто его организовал.

А организовал Гаврилов. За день выправил загранпаспорта, купил билеты и забронировал номер в маленьком пансионате. Журавлев, как старый опер, сообразил, что в ход пустили накатанный маршрут и пансионат, очевидно, через третьи руки давно откуплен Службой Подседерцева. Гарантии безопасности, таким образом, распространялись и на семью.

Он не знал, что тем же рейсом вылетел человек, предъявивший на контроле паспорт на имя Журавлева Кирилла Алексеевича. Внешне, возрастом, расплывшейся фигурой и одутловатым лицом он напоминал Журавлева. Полного сходства и не требовалось, детального опознания никто проводить не станет. С этого дня бывший подполковник КГБ Журавлев официально числился убывшим с семьей в Грецию. Гарантии безопасности в первую очередь ищут хозяева операций.

Из Шереметьева Журавлев домой уже не вернулся. Два дня просидел на конспиративной квартире, работал с документами. В среду утром он выехал в Заволжск.

Глава четвертая. На проклятом острове нет календаря

Неприкасаемые

Они дошли до края плеса и повернули назад. Дальше идти было некуда. Остров — кругом вода.

У пролома в монастырской стене зарябили разноцветные халатики — женское отделение вывели на прогулку. Вывели — понятие относительное, просто выгнали на воздух из серых келий. Само местоположение больницы делало режим понятием абстрактным, а взаимоотношения персонала с больными уже давно уподобились отношениям правления развалившегося колхоза со своими спившимися от безысходности подопечными. За исключением редких попыток самоубийств, периодических отловов нарушителей режима (психи — они тоже люди, и мужики регулярно обнаруживались на женской половине), перебоев с хлебом, когда из-за большой волны не приходил катер, жизнь на острове шла тихо и незаметно.

Кротов постоял у самой кромки воды, потом повернулся и широко раскинул руки, при этом распахнулся видавший виды ватник: