Оружие возмездия - Маркеев Олег Георгиевич - Страница 53

— А дальше, Гарик, мы можем поступить по правилам или по закону. — Злобин убрал бумажку в папку. — Предлагаю самому выдать ценности, добытые преступным путем. И желательно расписочку гражданина Филиппова на полсотни тысяч баксов и фиктивный договор. Сей факт я отражу в протоколе. По закону тебе полагается снисхождение. Как говорят, суд учтет. Или будет обыск по всем правилам. От евроремонта в хате останется только груда стройматериалов и остатки мебели. Но все, что мне надо, я найду.

— Может, тебе еще и явку с повинной накатать? — нехорошо усмехнулся Гарик.

— С явкой ты опоздал. Музыкантский тебя так подставил, что дальше некуда, — вздохнул Злобин. — Это вы куролесите, а отписываться мне приходится. Намотал себе Муза срок по двести десятой[28] и тебя до кучи взял. Что глаза выпучил? Или, думаешь, я позволю в РУБОП просто так стрелять?

Гарик испуганно стрельнул глазами в Злобина. "Так, про стрельбу он знает. Включай воображение, дурик! — мысленно подстегнул его Злобин. — Быстренько придумай, что мы повязали Музыкантского. Давай-давай, рви себе нервы".

Гарик судорожно вдохнул, приложив руку к животу.

— Паровозом я по делу не пойду, не агитируй! Музыкантский все затеял, пусть и отдувается. И вообще — моя хата с краю, начальник, я тут не при делах.

— А зачем ты Филе бабки дал? - не отступил Злобин. — Не финансировал бы дурака, не пришел бы по твою душу РУБОП. Короче, Яновский, или ты добровольно идешь в паре с Филей, или я тебя пристегиваю к Музыкантскому. И гордо пойдешь на зону за бандитизм. Думай быстрей, мне некогда!

— Сколько? — Гарик облизнул губы, стрельнул глазами по сторонам.

— Чего «сколько»? — переспросил Злобин.

— Сколько бабок хотите?

— Естественно, все! — усмехнулся Злобин. Попытку дачи взятки он решил оставить без внимания.

— Явка с повинной и сдача нала за подписку о невыезде до суда — идет?выпалил Гарик.

— Ты никак торгуешься, голубь? — Злобин сделал строгое лицо.

Твердохлебов пнул коленом в спинку кровати.

— Слышь, Гарик, а что ты с лица сбледнул? — Твердохлебов обратился к Злобину: — Знаешь, прокуратура, почему клиент в камеру не хочет? Через час малява придет, и вся камера узнает, кем был на зоне наш Гарик. И начнут урки опять твой задний проход шлифовать. — Это он адресовал уже Гарику.

— О своей заднице думай, ментяра! — неожиданно ощерился Гарик. — Бог не фраер, сгоришь когда-нибудь, сам закукарекаешь.

Злобин круто развернулся, аж под каблуками взвизгнул ковер, и вышел из спальни. Следом раздался глухой удар и долгий шипящий звук, словно спустила шина у грузовика. Злобин шагнул назад. В спальне на первый взгляд ничего не изменилось: мебель цела, рубоповский боец неподвижно стоит на своем месте, даже Твердохлебов не шевелится, только теперь держит кулаки за спиной. А Гарик лежал, обхватив живот, хватал ртом воздух и тоскливым взглядом роженицы изучал потолок.

— Язва прихватила? — участливо поинтересовался Злобин. — Кефир надо пить, а не кофе,

— Все равно не жить, — прошептал Гарик.

— Я не понял: ты сам сдаешь валюту или нам полы ломать? — вступил Твердохлебов.

— Сам, сам! — Гарик отодвинул поднос и со стоном сел на постели.

— Тогда оденься. Понятые придут, а ты в трусах, неудобно все-таки. — Злобин бросил взгляд на часы и крикнул в коридор: — Карасик, начинаем, веди возмущенную общественность!

Злобин уже раз обжегся, когда в суде адвокат пытался развалить дело, препарируя по пунктику проведенный обыск, а понятые мямлили и не могли ни черта вспомнить. Адвокат своего добился, доказательства, собранные с нарушением закона, суд отказался принять к рассмотрению. С тех пор Злобин запретил следователям брать в понятые кого ни попадя, лишь бы закорючка в протоколе осталась. На обыску Гарика он, проконсультировавшись с участковым, взял отставного мичмана и его свекровь. Мичман из-за язвы давно бросил пить, свекровь обладала уникальной памятью и наблюдательностью, за что соседи прозвали ее Чека. Семья жила бедно, как большинство в городе, и хотя бы из чувства классовой ненависти в суде они встанут на сторону обвинения.

Час спустя в прихожей вновь толпились, как гости после дня рождения. Понятые никак не хотели выходить из роли добровольных помощников правосудия.

— Зинаида Григорьевна, — Злобин прикоснулся к руке пожилой женщины в цветастом халате, — благодарю вас за помощь. Потребуетесь — мы вас вызовем. Надеюсь, до конца лета из города уезжать не планируете?

— А на какие шиши?! — Зинаида Григорьевна обвела квартиру взором, полыхающим праведным гневом. — Мы не миллионеры, не воруем, как некоторые.

Злобин сочувственно кивнул, а сам подумал, что если Гарик пойдет под суд присяжных, то двенадцать таких Зинаид Григорьевн растерзают его прямо в зале. И будут, честно говоря, правы.

— А вы, Николай Федорович, тоже в городе остаетесь? — обратился он к бывшему мичману.

Тот, как полагается вояке, ел глазами начальство и лишь кивнул в ответ.

— Вот и прекрасно! — Злобин вежливо подтолкнул их через порог.

Захлопнув за ними дверь, Злобин постоял немного, прислушиваясь к тишине в квартире. Несмотря на модный дизайн и пастельные тона стен, уюта в доме не было. Он давно обратил внимание, что на местах преступлений и арестов что-то необратимо меняется. Жизнь навсегда покидает дома, в которые приходила беда. Она ощущается еще долго. Уже затихали шаги чужих людей, выветривались запахи, а молчаливые стены навсегда впитывали радиацию горя и страха. Говорят, даже новые жильцы ощущают враждебность, разлитую в воздухе.

Дизайн в квартире на Злобина не произвел никакого впечатления.

«Не хата, а бразильский сериал. Устроил, гад, рай на ста квадратных метрах, а за стенкой полуголодный мичман с семьей мыкается, — подумал Злобин. — Бога не боятся, так о людях думали бы. Ведь раскулачат, когда совсем невтерпеж станет. А я защищать не стану».

Злобин прошел в кабинет. Гарик сидел на диване, упершись локтями в колени, стиснув ладонями голову. Напротив него, вытянувшись в кресле, подремывал Твердохлебов.

«А Гарик, между прочим, много читает. Что же он тогда такой дурак?» Злобин пожал плечами.

Книжные шкафы тянулись вдоль стены, большой антикварный стол был завален книгами. После обыска жалюзи закрыли, и в кабинете сейчас стоял полумрак, мутный от плавающего в воздухе сигаретного дыма.

Злобин обошел две коробки из-под водки, в них сложили изъятые бумаги и записные книжки. Опустился в кресло у стола. Оно оказалось на редкость удобным, пахло дорогой кожей.

«Конфисковать бы, — вздохнул Злобин. — Надоело на полужестком стуле зад отсиживать».

— Гражданин Яновский, что делать будем? — спросил Злобин.

— Вешаться, — отозвался Гарик, не поднимая головы.

— Ну зачем так безнадежно? У нас за мошенничество не стреляют. Даже душегубы годами приговора ждут.

— Угу, если при задержании их не кончили. — Твердохлебов протер глаза и удобнее расположился в кресле.

— Тебе бы только мочить, — проворчал Гарик.

— А что за такое делать, а? — Твердохлебов завел руку за кресло, извлек заполненный доверху пластиковый пакет и потряс им перед Гариком. — Семьдесят пять штук баксов, не считая рублей. И ты каждый месяц нулевые балансы сдаешь, вражина!

— Что ты гонишь, я же никого не стрелял! И вообще, при чем тут РУБОП? — Гарик красными от слез глазами уставился на Твердохлебова.

— Ну ни фига себе! — возмутился тот. — А на какие бабки бандюки жируют и оружие покупают? Такие, как ты, гнида, их кормят. Андрей Ильич, рассуди нас. Здесь же, блин, зарплата моим бойцам на десять лет вперед. Где же справедливость?

— Вот и распихайте по карманам, только меня в покое оставьте! — выпалил Гарик.

— Я тебе сейчас, козел, напихаю! — Твердохлебов подтянул ноги, готовясь встать.

— Петя! — Злобин счел за благо вмешаться. Твердохлебов после бессонной ночи и нервотрепки вполне мог приложить Гарика так, что до реанимации не довезут, — А ты, Яновский, рот закрой, не нервируй.