Черная Луна - Маркеев Олег Георгиевич - Страница 132

Салин, чтобы не рассмеяться в голос, сосредоточился на салате.

В дверь осторожно постучали. Салин с Решетниковым переглянулись.

— Войдите, — Салин промокнул салфеткой губы. — Что случилось, Владислав?

Владислав плотно прикрыл за собой дверь. Бросил взгляд на стол, по которому было видно, что обед едва вошел в зенит.

— Извините за беспокойство. У меня срочное сообщение. — Владислав дождался кивка Салина и продолжил: — Только что дан в розыск Белов Игорь Иванович. Розыскные карточки срочно доставлены во все отделения милиции. Так поступают только при острой необходимости найти, — пояснил он.

— Пообедали… — Решетников сбросил с груди салфетку, грустно вздохнул. — С какой должности он в бега бросился? — обратился он к Владиславу.

— Еще вчера в рамках учений он возглавлял оперативно-розыскную группу. Во всяком случае, сообщения адресовались на его имя.

Салин отодвинул от себя плошку с салатом.

— Ты прав, Павел Степанович, обед окончен. — Повернул кресло, оказавшись лицом к Владиславу. — Подробности известны?

— Мой источник сообщил, что в одиннадцать часов Белов участвовал в совещании. Присутствовали следующие, — он по бумажке перечислил хорошо знакомые Салину фамилии начальников управлений ФСБ. — От СБП — Подседерцев.

— Наш пострел везде успел! — хмыкнул Решетников.

— Подробностей не знаю, но в кабинет вызывали врача. После чего Белова доставили в медпункт. — Владислав убрал листок в карман.

— Не довезли. — Решетников посмотрел в глаза Салину.

— Или не очень старались, — ответил тот. Салин откинулся в кресле, ненадолго прикрыл глаза. Указательный палец поглаживал переносицу.

— Владислав, не сочти за труд, попроси принести чай и кофе. Будь у телефона, я тебя скоро вызову, — произнес он, убрав от лица руку. — Постой. Твое мнение, каковы шансы Белова?

— Смотря что он задумал, Виктор Николаевич. Если просто решил вырваться из кольца и залечь на дно, то шансы довольно высоки. Если он что-то задумал, прогнозировать сложно. Белов — профессионал. Как ищут, он знает прекрасно. Думаю, шансы равны. Но, активно действуя, долго он не протянет.

— Спасибо. — Салин взмахом руки разрешил Владиславу выйти. — Ну, что скажешь? — обратился к Решетникову.

Тот азартно грыз зубочистку, казалось, весь поглощен этим занятием, но взгляд оставался сосредоточенным, как у шахматиста в трудной партии.

— Не люблю это слово — «профессионал». — Решетников поморщился. Американизм, для русского уха — звук пустой. Это там человек соизмеряет сумму усилий с цифрой в контракте. Лишнего движения не сделает, но и не напортачит. Работает, как арендованный станок, точно по инструкции и от сих и до сих. Умеют америкашки отделять личное от профессии. Нанял его, и будь уверен, что ни климакс, ни похмелье, ни настроение на качестве не скажутся. А у нас страна Левшей. Профессионалов нет, но каждый — мастер. С придурью и характером. Неделю в запое пробузит, потом за ночь блоху подкует.

— Ты это к чему? — удивился Салин.

— Да Белова пытаюсь просчитать. — Решетников крепкими зубами расплющил кончик зубочистки. — И ничего не выходит. Вспомнил кое-что из его досье. Мастерские операции крутил — и для нас, и для родной конторы. Мастер он, а не профессионал бездушный. Соответственно, как любая творческая личность, существо малопрогнозируемое. Он еще себя покажет, помяни мое слово.

— Оставим пока Белова. Давай прокачаем ситуацию.

— Может, сразу начнем с худшего варианта? — спросил Решетников.

— Непременно с него! — Салин встал, стал покачиваться с пятки на носок. Начинай, Павел Степанович.

— Если это не междусобойчик, к которому мы касательства не имеем, то дело плохо. Уж не знаю, что они там за учения устроили… Но в предвыборной горячке желаемое вполне могут принять за действительное. Либо переворот готовят, либо готовятся кого-нибудь в этом обвинить. Для пущей убедительности им нужен «заговор в спецслужбах». Мне кажется, на эту роль Подседерцев сосватал Белова. — Решетников откинул голову на подголовник, чтобы лучше видеть стоящего Салина. — Беглый сотрудник — этого мало. Поэтому Подседерцев погонит Белова в какую-нибудь политическую группировку, чтобы придать делу соответствующую окраску. Как только Белов переступит порог офиса любой из партий, следом ворвется спецназ Подседерцева.

— А если Белов рванет в Президент-отель[22]?

— Еще лучше. У СБП там врагов больше, чем агентуры, — усмехнулся Решетников. — Сам знаешь, шефа Подседерцева теперь туда даже на заседания не приглашают.

Салин опустился в кресло.

— Хорошо бы, но погонит, как ты выразился, он Белова к нам. В последний раз мы сыграли Белова «втемную», как ты помнишь. Пожертвовали им, чтобы вербануть Подседерцева. — Решетников покосился на Салина. К единому мнению, стоила ли жертва результата, не пришли до сих пор. — Боюсь, Подседерцев об этом узнал или догадался, что, впрочем, не важно. Во всяком случае, он считает, что Белов — ниточка, ведущая к нам. А вторая — Виктор Ладыгин — у него уже в руках. Не случайно же он моментально отметился на месте гибели Ладыгина. Убежден: Подседерцев попытается сплести из этих ниточек сеть.

— «Любовный треугольник»? — прищурился Решетников.

— Естественно. Нового еще не придумали. — Салин принялся вяло ковырять вилкой салат.

Опыт позволял им понимать друг друга без слов. На их языке так назывался классический прием кремлевских подковерных сражений. Смертельная суть приема маскировалась циничной шуткой: «Против кого дружить будем?»

Как правило, на занятый трон находится минимум два непрошеных наследника. Противники образуют треугольник, чтобы лучше было наблюдать друг за другом. Идти в лоб для политика чересчур примитивно и опасно, а биться одновременно против двоих — заведомое поражение. Фигура по эмоциональному накалу напоминает «любовный треугольник». Любовь втроем пикантна, но для политики не подходит. В политике вообще нет места тонким чувствам. Политика не любовь, а грубый секс, где все лишь партнеры, пытающиеся поиметь ближнего, желательно бесплатно. И бросаются в объятия друг друга не от страсти, а от страха, что место займет противник. Если вас спросят, какой формы краеугольный камень отечественной политики, смело отвечайте — треугольной.

Так Сталин «дружил» с Бухариным против Троцкого. Вытесненный с политической арены Троцкий отправился в Мексику дожидаться ударом ледорубом по голове. А Сталин, оставшись один на один с соперником, быстренько задушил Бухарина в дружеских объятиях. Едва похоронили Сталина, Хрущев «задружил» с Маленковым против Берии. Последний слишком много знал, был в силе и имел в активе реальные достижения — ракеты и атомную бомбу. Все это и представляло реальную опасность как для моложавого Хрущева, так и для престарелых соратников Сталина. Короче, раздавили Берию в дружеских объятиях, объявив по партийной традиции «агентом империализма». Убрав основного конкурента, Хрущев разгромил временных союзников — Молотова, Кагановича и компанию. Только вошел во вкус власти и начал сеять кукурузу где попало, как сам прозевал, что «молодежь» временно сошлась с Микояном, в результате этого недолгого сожительства остатков «сталинских гвардейцев» и бывших комсомольских вожаков родился долгожитель Брежнев, а Хрущев отправился на пенсию.

Горбачев, попав в «любовный треугольник», долго строил глазки то «ретрограду» Лигачеву, то «прогрессивному» Ельцину. В конце концов у мужиков крыша поехала от таких противоестественных отношений, измордовали друг друга в августе, оставив Горбачева у разбитого корыта в Форосе. Правда, потом выяснилось, что Горбачев кроме себя и Раисы Максимовны никого по-настоящему не любил. Победитель Ельцин приволок в Кремль собственный трон, поэтому Горбачев и вылетел вместе с президентским креслом. Ельцин выстроил «президентскую вертикаль» по классической схеме треугольника: по правую руку — «молодые реформаторы», по левую — «ретрограды-коммунисты». Внутри треугольника, оживляя унылый пейзаж политического поля, метался либерально-демократический юрист, биссектрисой деля углы пополам и отнимая голоса избирателей. За это его не любили, но терпели, все же развлечение. Разведенные по разным углам «любовного треугольника» политики тянули каждый в свою сторону, как в известной басне, в результате обеспечивалась известная стабильность севшей в лужу телеги российской демократии.