Черная Луна - Маркеев Олег Георгиевич - Страница 11

«Либо — мы, либо — нас», — мысленно закончил за него Сильвестр.

Дикая Охота — самая страшная из битв. В ней нет раненых и пленных. Нет нейтралитета и временных союзов. В ней все на грани, узкой, как лезвие бритвы. Один неверный шаг — и ты чужой. Потому что Добро и Зло, сбросив маскя, схлестнулись в последней схватке и смерч разрушения корежит все: судьбы, веру, души. Наградой погибшим будет забвение, а память оставшихся в живых станет для них безжалостным палачом.

— Немедленно вызывайте Олафа, Сильвестр. Это работа для него, — как о давно решенном сказал Навигатор.

Сильвестр завел руки за спину, хрустнул сцепленными пальцами.

— Это окончательное решение. Навигатор?

— Есть возражения?

— Да, — кивнул Сильвестр. — Полтора года назад Олаф действовал в Москве. Результат вам известен, равно как и побочные последствия. Полтора десятка трупов и незакрытое дело с окраской терроризм. Но не это главное. Олаф пережил клиническую смерть, что само по себе чрезвычайно серьезно. Я счел за благо временно вывести его из игры. Рядом с Олафом постоянно находится наблюдатель. Тревожных симптомов не обнаружено, но психолог пока не дает гарантии, что пережитый шок не даст о себе знать в самую неподходящую минуту. Олаф может утратить контроль над собой и превратиться в обезумевшую боевую машину.

— Возможно, именно таким он нам и нужен, — задумчиво произнес Навигатор.

— Простите, Навигатор…

— Я поясню. — Навигатор выпрямился, отбросив кочергу. — Вы правильно заметили, что Лилит для нас — черная кошка в темной комнате. Несмотря на массу зацепок, найти ее будет чрезвычайно сложно. А Олаф связан с ней самым непосредственным образом. — Навигатор прошел к столу, взял из папки лист бумаги, вернулся к камину. — Вы знакомы лишь с частью досье на Олафа. Вот послушайте то, о чем до сего дня не имели права знать. — Он наклонил лист так, чтобы на него упал свет, идущий от камина. — В ночь на пятницу, 13 октября 1307 года, отряд из девяти всадников прорвался через ворота Сент-Мар-тен и покинул Париж. Золотом, хитростью и мечом они проложили себе путь к Пиренеям. Там, в горном аббатстве они укрыли одну из святынь Ордена тамплиеров — Чашу Лилит, или Грааль Нечестивых, или Мертвую голову Черной девы. Каждый из девяти рыцарей выбрал по букве латинского алфавита, чтобы имя мальчика в его роду, начинающееся с избранной буквы, стало для соратников знаком наследника великой миссии Хранителя.

Род того, кто носил букву «М», мог угаснуть в нашем веке, как угасли до этого три рода. В июне 1936 года, во время войны в Испании, республиканцы осадили цитадель Алькасар. Руководил обороной полковник Маскарадо. Республиканцы связались с ним по телефону и предложили сдать город в обмен на жизнь сына. И передали трубку мальчику. Отец попросил его умереть героем, а командиру красной милиции бросил:

«Не медлите, Алькасар не сдастся никогда». Сына расстреляли. История жуткая, какой и должна быть история человечества. Для многих Алькасар до сих пор является символом верности и чести. Но это внешняя часть Истории. А вот то, что всегда закрыто за семью печатями.

Среди соратников Маскорадо был один из Хранителей. Он погиб в Алькасаре, не оставив прямых наследников. Как часто бывает на гражданской войне, братья оказались по разную сторону баррикад. Его племянник, носивший имя Максиме, был вывезен из страны вместе с детьми интербригадовцев. Если быть до конца точным, в Союз по ошибке привезли члена семьи «врага народа». Невероятно, но НКВД проморгал сей порочный факт. В Ивановском детском доме мальчишке выправили документы на фамилию, произведенную от имени, — Максимов. В тридцать шестом ему исполнилось четырнадцать, а в сорок втором он выполнил первое боевое задание по линии Управления спецопераций НКВД. Полковник военной разведки Максимов погиб в шестьдесят пятом в Парагвае. Он знал, что у оставшейся в России женщины от него родится ребенок — и просил назвать его Максимом. — Навигатор поднес бумагу к языкам пламени. Сам того не зная, он оказался последним в роду Хранителей. Мы взяли мальчика под свою опеку. Карьеру военного он выбрал не без нашего влияния. Но мы лишь указали путь, а шел по нему он сам. Он выжил в Эфиопии, и это стало испытанием, подтвердившим наш выбор. Я, лично я, посвятил его в Орден. Максим принял имя Олаф. Дальше вы знаете.

Он уронил на угли вспыхнувшую бумагу и молча смотрел, как ее корежит огнем, превращая в хрупкий пепел.

Навигатор оперся о каминную полку, провел ладонью по раскрасневшемуся от близости огня лицу.

— Я не питаю иллюзий, Сильвестр, — произнес он так тихо, что тот с трудом расслышал. — Шансов остановить Лилит, если это действительно она, у нас слишком мало. Олаф — моя единственная надежда. Если опасность разбудит в нем голос крови, святой крови рыцарей, он сможет уничтожить Деву Черной Луны. Вызывайте его в Москву. Дикая Охота — это то, что излечит его или окончательно погубит.

Глава вторая. ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ

Дикая Охота

Незаметно темнота загустела, и вечер превратился в ночь. По-южному низкие звезды разгорелись еще ярче, посреди черного неба искрилась сеть Млечного Пути. Земля отдавала накопленное за день тепло, легкий ветер, шевеливший листву, приносил запах моря и фруктов.

Шаги человека затихали в конце аллеи. Тихо поскрипывал песок под ногами. Через несколько секунд все смолкло. Остался только нежный плеск волн там, в непроглядной темноте. Далеко-далеко вспыхнул огонек, задрожал, стал расти, наливаясь ярко-красным светом.

«Костер, — догадался Максимов. — Беззаботные времена. Можно жечь костры и пить вино, не опасаясь пограничников. Спустя семьдесят лет, сами того не ведая, претворили в жизнь программный тезис Троцкого: „Ни войны, ни мира, а армию распустить“. За такие слова и получил ледорубом по голове. Глядя из сегодняшнего дня, понимаешь, что еще мягко обошлись».

Огонек стал ярче и, показалось, еще ближе. Максимов вспомнил другой костер. Из другой жизни.

Лето 1990 года

Проводник, шедший впереди, замер, вскинув руку. Максимов послушно остановился. Костер, горевший впереди, стал ближе, уже отчетливо виднелся острый язык пламени. И фигура неподвижно сидевшего человека.

Километровый марш-бросок по ночному лесу — пустяк для молодого тренированного тела, но Максимова била мелкая дрожь. И дело не в сырости, поднимавшейся от земли, и не в темноте. Он остро чувствовал, вот-вот должна оборваться жизнь, к которой он только начал привыкать. А начнется ли новая, лучше не загадывать.

Максимов опустился на одно колено, жадно втянул носом прелый лесной запах. Именно о таком он мечтал, чувствовал во сне сквозь тугую вонь камеры. Сколько ему суждено наслаждаться, сколько осталось до последнего вздоха? Никто и никогда не скажет. Это решаешь сам. Если он что-то и понял за короткую жизнь, так эту немудрящую истину.

Но это было в другой жизни, в той, где меньше часа назад лязгнул засов, крепкие руки вытолкнули его из камеры, проволокли по коридору и бросили в другую, влажную и воняющую баней, где по стенам душевой струйками змеилась вода. Под горячим душем он драл кожу жесткой солдатской мочалкой и все пытался разглядеть в тусклом свете лампочки щербинки от пуль на стене, а на лавке ждала стопкой сложенная новенькая форма, чуть пахнущая дезинфекцией и раскаленным утюгом. Потом опять длинный затемненный коридор, гулко вторящий шагам. После бесконечных маршей и поворотов он наконец уперся в железную дверь, которая тут же распахнулась, стоило ему и конвоиру подойти, и темнота за дверью неожиданно пахнула свежестью, какая бывает только вблизи леса, а потом сразу же сменилась духотой, пропитанной бензиновой гарью.

Он вздрогнул, когда покачнулся пол и совсем близко заурчал мотор. Несколько раз останавливались — тогда гулко с металлическим скрипом ползли в сторону ворота, хрипло отзывались часовые. Потом машина понеслась вперед. Темнота и мерное покачивание убаюкивали. Максимов уперся затылком в холодную металлическую переборку, сжал между колен руки. И лишь тогда понял, что наручников на них нет. Впервые за бесконечные месяцы его перевозили без наручников.