Любовь по объявлению - Мариуц Ольга - Страница 21

Александр не стал спрашивать, почему она не оставила места под шикарный загородный дом с газовым отоплением и канализацией. Возможно, Ксения посадила дубки не просто так, а с далеко идущим умыслом: дубовые доски незаменимы при строительстве.

— Помнится, эксперимент был неудачным, — позволил себе напомнить Александр.

— Потому что я была одна, — объяснила Ксения. — Рядом не было никого, кто захотел бы и смог поддержать меня.

— Ну, если ты не оставила эту идею… — сказал Александр, осознав, что отговорить Ксению ему, как всегда, не удастся. — Только один вопрос: как, в случае удачного исхода, ты думаешь совмещать деревню Осокорки и журналистику? Нет, вполне вероятно, что там поблизости и существует какая-нибудь районка. Но ты же сама понимаешь — это не твой уровень.

— Спасибо, — холодно ответила Ксения, показывая, что признание ее уровня пришло слишком поздно и она во всем способна разобраться сама. — Я не собираюсь совмещать Осокорки и журналистику. В случае удачного исхода, как ты его назвал, Петр переедет ко мне. Моя земля… — («Еще немного, и ее разорвет от самодовольства», — подумал Александр). — Моя земля намного ближе. Да, я не могла дать ей толк одна. Но вместе с Петром мы сможем, я надеюсь, довести начатое до конца.

— А что значит до конца? — поинтересовался Александр.

— Мы построим там шикарный загородный дом.

— В роли помещицы ты будешь неплохо смотреться, — признал Александр. — Но, думаю, постройка дома — это еще не конец.

— Что ты имеешь в виду?

По отстраненному выражению Ксении он понял, что она «закрылась», но все-таки попытался «прошибить стену».

— Знаешь, когда придет твой настоящий конец? Это будет как в сказке Феликса Кривина: «И тогда случилось САМОЕ СТРАШНОЕ. Они стали жить-поживать и добра наживать».

Ксения посмотрела на него и насмешливо улыбнулась. Кажется, она уже начала в уме наживать это самое добро.

Ксения посмотрела на себя в зеркало, потом перевела вопросительный взгляд на Александра.

— Мне нравится, — солгал он.

— А мне — нет.

Она была расстроена, как была бы расстроена всякая женщина, обнаружившая однажды вместо себя в зеркале пугало. Конечно, не было ничего особо страшного в том, во что она превратилась. «Тебя ничем не испортишь», — подхалимски убеждал Александр, когда она засомневалась в правильности этой идеи. Идея была такова — придать Ксении естественный вид: смыть всю косметику, перекрасить волосы в цвет, который приближался бы к ее настоящему… Ксения попыталась отстоять хотя бы волосы, но Александр считал, что это необходимо.

— Они подумают, что ты седая.

— Какая разница, что они подумают? — сказала Ксения, но глаза ее смотрели неуверенно.

— Не стоит рисковать, — посоветовал он, чем убедил ее окончательно.

Имидж для поездки в Осокорки они продумывали вместе, и сейчас Ксения сильно подозревала, что Александр мстил ей за то, что выбор она, по сути, сделала сама.

— А на прощание я хочу рассказать тебе одну поучительную историю…

— Почему на прощание? — подозрительно спросила Ксения.

— Ну, мало ли…

— Давай, — разрешила Ксения.

До конечной было еще далеко, почему бы не использовать время с пользой? К тому же Александр, которого в этот раз что-то заклинило, будет лишен возможности приставать к ней с просьбой еще раз подумать.

— Однажды известный путешественник, основатель «школы выживания» Виталий Сундуков пережил одну «забавную» историю, произошедшую с ним на острове Ириан-Джая среди папуасов, которые незадолго перед этим съели Майкла Рокфеллера и двух миссионеров. Как-то он уходил от каннибалов, и его провожали трое из них. Сундуков решил их отблагодарить. Одному из них он дал коробочку с цветным бисером, потом дал то же самое второму. Когда полез в карман, обнаружил, что больше бисера нет. Дал обделенному понять — все, больше нет, извини, друг. А обделенный призадумался. И говорит своим товарищам: «Вам дал». Те, довольные, отвечают: «Нам дал». Тогда он опять за свое: «Вам дал, а мне не дал, вот видите — у вас есть, а у меня нет. Давайте его съедим». Что примечательно, те сразу же согласились: «Давай съедим».

— В твоем Сундукове было больше веса, чем во мне, — резонно предположила Ксения.

— Естественно, — сказал Александр. — Но какова неблагодарность? И доказать предателям ничего нельзя — у них свои понятия о совести и чести.

— И как он выкрутился?

— Поступил исходя из детской логики. Он вообще забрал у них бисер. А когда уходил, то слышал, как те двое разбирались с третьим: «Так. Нам дал. У нас было? Было. А теперь нету, а почему? Все из-за него. Давай его съедим!»

— А что ты этим хочешь сказать? — поинтересовалась Ксения. — К чему нагонять страх? Мы не в Африке, и у нас нет каннибалов. Даже в глубокой провинции.

— Я этого и не говорил, — защитился Александр. — Просто рассказал историю, чтобы не скучно было ехать. Ну почему ты во всем ищешь какой-то подвох?

Ксения слишком хорошо знала Александра, чтобы поверить, что история была рассказана просто так, чтобы скоротать время в поездке. Вероятно, этот умник хотел внушить ей, что человека можно съесть не только в прямом смысле. И что глубокая провинция — именно тот каннибал, который ждет не дождется, чтобы сомкнуть за ней свои безжалостные челюсти.

Ксения хмыкнула и уставилась в окно, На станции ее ждали. Да, именно так — не ждал, а ждали. Встречающих было трое — сам Петр, его двоюродный брат Николай и восемнадцатилетняя дочка от первого брака Люда. Может быть, поэтому встреча получилась скомканной: обменявшись приветствиями, они все неловко пожали друг другу руки и толпой пошли на пристанционную площадь, где дожидался их зеленый запыленный «Москвич» Николая.

Люда села впереди, рядом с дядей, а Ксения и Петр устроились сзади. Вероятно, встречающие приехали задолго до прибытия Ксениной электрички, потому что машина накалилась на солнце и на сиденьях, покрытых кожзаменителем, трудно было усидеть. Как только дверцы были закрыты, в салоне зависла ужасающая духота, составляющей которой была весьма ощутимая примесь бензина. Впрочем, была надежда, что, как только машина тронется, ветерок выдует эти прелести и ехать может быть даже приятно.

— Пристегнись, коза, — сказал впереди Николай, и Ксения дернулась от неожиданности. Но, поняв, что это обращение адресовано не ей, а девушке, успокоилась.

Петр сидел рядом и молчал, только изредка на нее взглядывая. Ксении вначале было не по себе, но потом она решила, что так даже лучше. Какой смысл разговаривать по дороге, тем более при посторонних, если впереди у них целые выходные? Она покрутила ручку и, опустив стекло, подставила лицо ветру.

— Не дует? — помолчав, заботливо спросил Петр.

— Все замечательно! — почти крикнула она, не отрываясь от свежего потока, который охлаждал ее разгоряченные щеки и безжалостно трепал волосы (по настоянию Александра — русого, почти естественного цвета).

— А то закрыть? — предложил Петр.

Она, отказываясь, помотала головой — ни в коем случае.

Дом был совершенно не похож на то, что придумала себе Ксения. Огромный двухэтажный особняк белого кирпича, с евроокнами и полукруглой застекленной верандой. К веранде вели широкие ступени, выложенные светлой узорчатой плиткой. Ксения долго очищала туфли возле порога, чтобы не испачкать плитку.

— Сюда, — сказал Петр и открыл входную дверь. Веранда была вся пронизана светом. Использовать ее как подсобное помещение было, конечно, глупо, но Ксения подумала, что это — ее точка зрения. Хозяевам, кажется, совершенно не мешали все эти корзины с овощами, рассада в ящиках, лопаты, грабли и длиннющий, свернутый кольцами, поливочный шланг, напоминающий огромную зеленую змею.

— Сюда, — опять сказал Петр и открыл перед ней еще одну дверь.

Они вступили в большую комнату, кажется, это была гостиная. Во всяком случае, приготовление ко встрече одной гостьи здесь шло вовсю. Во-первых, здесь было полно народу. Какие-то тетки носились вокруг стола, уставляя его тарелками со снедью. Тарелок было так много, что их уже некуда было ставить. Все очень обрадовались появлению Ксении, и она видела, что радость эта искренняя. На широких загорелых лицах теток цвели улыбки, и только Люда, дочь Петра, была сдержанна. Но Ксения ее понимала, теткам-то что, а девочка, в случае чего, обзаводилась мачехой. Все мачехи в сказках злые. Ксения улыбнулась.