Я дрался на «Аэрокобре» - Мариинский Евгений Пахомович - Страница 28

Бог послал неплохой ужин. Очевидно, он был завзятый гурман. Во всяком случае, стол ломился от всевозможных кушаний и закусок, расставленных среди целой батареи бутылок. Ребята переглянулись и молча двинулись к столу – в летной столовой такого не увидишь!

Разговор за столом шел отнюдь не на библейские темы и даже не о дальнейшей судьбе святой православной церкви и женских монастырей. Летчики вели обычный в своей среде застольный разговор («Я ему как врежу!..», «Смотрю – заходит!..», «Развернулся – и в лобовую!..», «А он, сволочь, в облака…» Впрочем, выражения были значительно энергичнее), монашки восторженно слушали и умильно поглядывали на них замаслившимися от первого стакана самогона глазами. Они всячески ухаживали за летчиками («Кушайте, кушайте!», «Откушайте вот этого…», «Не брезгайте нашим угощением…»), не оставляли их стаканы пустыми, не забывая, однако, и себя («Крепенькие старушки!» – говорил потом Петр Никифоров), просили не стесняться в выражениях, рассказывать еще, с ужасом всплескивали руками, крестились и как бы нечаянно прижимались от страха к рассказчикам!

– Так вот чего тебя, Валь, парк-то интересует! Опять к монашкам потянуло? А я-то думал, с чего это ты вдруг в садовники записался? – притворно удивился Виктор.

– И вы так ни разу больше не зашли к ним? – просил Миша Лусто.

– Ну, Пупок про пончики услышал! – засмеялся Гулаев. – Вон аж глаза разгорелись!

Что и говорить, водился такой грешок за Мишей, любил он плотно покушать, особенно мучное…

– Пойдешь туда, как же!.. Съели тогда все у них и спасибо не сказали… – со вздохом ответил Никифоров.

– А ты не бойся! Им, здеся, бог быстренько еще чего-нибудь послал!

– Они боятся, что их там благословлять будут. Крестами, какие побольше и потяжелее, требниками… Чем там еще? Паникадилом… – Бургонов думал, что кадило и паникадило одно и то же.

– Да нет… – постарался вернуться к началу разговора Карлов. – Парк знаменитый! Софиевкой зовется. Хозяйка рассказывала, что его когда-то граф Потоцкий в честь своей жены насадил…

– Это тебе хозяйка или монашка рассказывала? Ты припомни. А то после таких волнений и забыть-то недолго… Это почище всяких «шмитов» и «Фоккеров», – «участливо» спросил Королев.

– Да ну тебя!.. Дело говорю, а они… Интересно же посмотреть!

– Какого черта там смотреть?! Голые деревья, грязь…

Они все-таки побродили по парку, свернули с привычной тропинки к столовой. Конечно, парк не произвел впечатления на летчиков. Голые деревья, грязь, снег в кустах и по сторонам аллей, запустение. Три года войны, оккупация здорово отразились на этом памятнике садово-парковой архитектуры восемнадцатого века. Все это время никто не ухаживал за аллеями, кустарником, не подчищал и не подстригал деревьев. Уцелевшие скульптуры и фонтаны имели жалкий вид…

И вдруг среди темных деревьев сверкнула девственная белизна какого-то сооружения. Летчики повернули к этому манящему миражу. Деревья неохотно расступались, мираж приобретал все более конкретные формы. Легкие колонны, арочки, до этого видные каждая по отдельности, соединились и образовали прекрасную беседку – настоящее произведение искусства. Она была прекрасна даже на жалком фоне темных, плачущих под мелким моросящим дождем растений. Какова же она должна быть весной, когда буйно распустится листва, среди цветов и разных оттенков зелени! Или жарким украинским летом, когда все кругом дышит зноем, листья деревьев безвольно опущены книзу, воздух не шелохнется в душной истоме и только эта беседка гордо и непоколебимо выдерживает палящие лучи солнца, обещает прохладу, отдых…

Да, прохлада здесь действительно обеспечивалась. Беседка стояла посреди ручья на искусственном островке. К ней через поток был перекинут такой же легкий, ажурный мостик. На него даже страшновато было ступить, таким он казался изящным и хрупким…

– «Остров и беседка Любви»… – прочитал кто-то на чудом сохранившейся табличке возле мостика.

Потом, когда установилась сносная погода, летчики нашли с воздуха эту беседку и увидели, что она находится точно в створе посадочной полосы…

Сейчас, в этих сложнейших условиях, остров Любви был единственным ориентиром, который мог бы помочь сесть на аэродром, сохранить самолеты.

Не так-то легко при такой видимости найти остров Любви… Однако это все-таки легче, чем сразу точно зайти на бетонку и рассчитать посадку.

На остров наткнулись при полете в направлении, почти перпендикулярном по отношению к лежащей где-то севернее бетонке. Пришлось сделать что-то наподобие неправильного виража и выйти на остров с более приемлемым курсом. Это удалось далеко не сразу. Несколько неудачных попыток осталось позади. Но зато потом остались «сущие пустяки»: подвернуть немного, выпустить шасси, посадочные щитки (обычно к этому моменту они давно уже выпущены) и на моторе идти на небольшой высоте, пока не покажется полоса.

Под самыми крыльями мелькают верхушки деревьев (только бы не зацепиться за них!), потом редкие крыши городской окраины, поле, изгородь из колючей проволоки (аэродром!) – и – вот она, бетонка! – можно убирать газ…

Самолеты неожиданно вырываются из сплошного месива влажного воздуха, мокрого снега и тумана, выравниваются, проносятся немного над землей и приземляются возле командного пункта, в самом начале бетонки. Один, второй, третий, четвертый. Все… Самолеты целы и через каких-нибудь полчаса будут готовы к новому боевому вылету…

Коротки минуты отдыха у летчиков в дни напряженной боевой работы. Не успели мы пообедать, как в будочку вошел командир полка Фигичев. Он недавно заменил Боброва, переведенного в соседнюю дивизию. При виде Фигичева я всегда вспоминал первый день его командования полком. Сам Фигичев, собственно, был ни при чем. Он только зачитал приказы о награждениях летного и технического состава орденами и медалями, об объявлении благодарности ко Дню Красной Армии. У Виктора к ордену Красной Звезды прибавился орден Красного Знамени, я получил Красную Звезду…

Строй распустили. К летчикам первой эскадрильи подошел с поздравлениями Гулаев.

– Ну, славный, отважный Пупок, нужно по такому поводу салют дать! – Гулаев намекнул на то, что к медали «За отвагу», которой Миша Лусто был награжден раньше, теперь прибавился орден Славы третьей степени. – На, ракетницу! Осторожно, она заряжена, – он протянул Мише трофейную ракетницу с большой неудобной ручкой, оставив себе нашу, отечественную.

Они забрались на крышу командного пункта и по команде «три» выстрелили. Свист падающей бомбы прорезал воздух – это летела трофейная звуковая сигнальная ракета. Свист замер вверху, и тут же раздалось «у-вах!» – разорвалась вторая сигнальная ракета. Эти ракеты не были новинкой для летчиков. Однако эффект на этот раз был неожиданным. Выстрелив, Лусто не удержался на ногах, свалился на глазах у всего полка. Слишком уж велика для маленького Миши оказалась отдача у трофейной ракетницы… А Гулаев потом признался, что нарочно загнул края гильзы и этим еще больше увеличил отдачу…

Я улыбнулся, вспомнив этот эпизод, и снова посмотрел на Фигичева. Что он скажет?

– Ребята, не хотелось мне поднимать вас сегодня после такой посадки, но ничего не поделаешь… Нужно…

У фашистов на этом участке не было достаточного количества наземных войск. Наличные силы не могли ликвидировать плацдарм и сбросить советских солдат в Днестр. А плацдарм – это путь к государственной границе, к Румынии. Его нужно ликвидировать во что бы то ни стало. Ждать подхода подкреплений? Слишком долго. Плацдарм укрепится, расширится. Нужно действовать немедленно. И немецкое командование основную задачу по ликвидации плацдарма возложило на авиацию. По нескольку раз в день над небольшим участком на правом берегу Днестра напротив Ямполя и над переправой появлялись большие группы фашистских самолетов.

Тяжелая задача выпала на долю наших истребителей. «Нужно…» Летчики это знали.

– Эх, остров Любви подвел! Сидели бы сейчас где-нибудь в поле и покуривали, – пошутил кто-то.