Легкие шаги в Океане - Солнцева Наталья - Страница 24

Виссагор разочаровался. Бесчисленное количество отвердевшей энергии различной плотности в виде круглых частиц. Ничего красивого. Примитивно…

Виссагор отдалился, и картина светящихся точек снова захватила его.

Хитро придумано. Кто-то проделал нешуточную работу, создавая и поддерживая все это.

– Эй, Властелин Точек, покажись! – обратился к неведомому хозяину Виссагор. – Твой мир называется Черная Голова? Отзовись…

Незримый хозяин ничем не выдал своего присутствия. Он словно не замечал незваного гостя. Уродец и тот общался охотнее. Виссагор даже почувствовал симпатию к маленькому крылатому стражу. Безжизненная чернота, полная подвешенных вращающихся частиц, порядком утомила его. Чем тут можно заниматься?

Виссагор не сразу осознал свою ошибку. Он совершенно напрасно ждет чего-то. Никто ему ничего не станет объяснять. До всего придется доходить самому.

Ему стало неуютно, захотелось домой, в пустынное предместье Города, где у пещеры ласково журчит родничок. Виссагор так явственно, отчетливо представил себе лепет родничка, свое любимое кресло с высокой спинкой, деревья, льнущие к изгороди, которая появляется и исчезает по прихоти хозяина…

– Что со мной? – удивился он, в тот же миг оказавшись на берегу Зыбкого Озера. – Это все Лабиринт, его зеркала… его туман. Он навевает опасные грезы. Я пропитался его дурманом. Забыл, где нахожусь…

– Ты вернулся, – шепнул Виссагору кто-то невидимый.

– Агарисий? Это ты, учитель?

– Как путешествие? – отозвался невидимка. – Тебе повезло, Виссагор. Черная Голова так просто не отпускает.

– Я все-таки побывал там?..

Глава 24

Москва

Поездка в скит казалась бессмысленной, но… слова отшельника задели Широкова за живое. Деньги, все эти «всесильные бумажки», вершащие судьбы мира, впервые явили ему свое истинное лицо. Сила денег иллюзорна, когда дело касается серьезных вещей.

Раньше подобные мысли приходили к Широкову разве что на кладбище. И принцы, и нищие лежали в одной и той же земле. Различие между ними выражалось в виде могильных камней разной стоимости. У богатых это были массивные помпезные памятники, у неимущих – покосившиеся кресты и дешевые надгробия. Неужели жизненный итог заключается в мраморной махине над последним пристанищем?

«Бессмыслица… – думал Павел. – Подлая, лживая бессмыслица! И ради этого совершают невозможное? Идут на подлог, обман, проливают кровь? Взять хоть меня. Я богат. «Великая» гонка завершилась, конец близок. А где же начало? Новое, прекрасное начало, которое оправдало бы все жертвы? Я осуществил свою мечту. Но она как будто отдалила меня от чего-то действительно важного. Чем мне теперь заняться? Политикой? Благотворительностью? А дальше? Дальше? Что говорил Харлампий? Правды нет, думать не надо… Странный, безумный человек. Впрочем, кажется, я еще более безумен, чем он…»

Его самобичевание прервал телефонный звонок. Это была Таня. Ужасно некстати.

– Да?

– Павел, ты… совсем не хочешь меня видеть? – она плакала. – Почему ты не приезжаешь к нам? Мальчики соскучились, и я тоже.

– У меня дела. Неприятности. Мне нельзя бывать у вас. Из-за меня вы можете пострадать. Я уже объяснял.

– Ты меня ни капельки не любишь?

Широков почувствовал, как накатывает раздражение. О какой любви идет речь?

– Таня, – стараясь успокоиться, говорил он. – Давай не будем портить друг другу настроение.

– Ты не приедешь ужинать?

Она его не слышала. Не хотела слышать.

– Нет, – сказал Широков. – Не приеду.

– А завтра?

Она все еще надеялась.

– Боюсь, не получится. Извини, я занят.

Он отключил телефон и глубоко вздохнул. Какого черта? Не успеешь уделить женщине немного внимания, как она начинает предъявлять на тебя права. Она несправедливо обижена, расстроена. Она плачет и упрекает. И вот ты уже должен оправдываться, придумывать предлог для отказа, чувствовать себя жестоким, равнодушным монстром. Лучше уж иметь дело с девочками по вызову. Тут хоть сразу ясны условия: встретились, провели время, расстались, – и никаких взаимных обязательств.

Широков сидел в своем рабочем кабинете. Секретаря он отпустил, охранники томились в приемной, лениво переругиваясь. День клонился к вечеру. Павел Иванович не стал зажигать свет, в темноте думать удобнее. Он остро ощущал свое одиночество. Мир словно плыл вперед, как корабль, не замечающий человека за бортом. Таня и мальчики… они тоже чужие. Есть ли хоть кто-нибудь свой на этой земле, где каждый за себя?

Мальчишкой Паша мечтал о семье. Не такой, как была у него. Настоящей. Он думал, Таня и дети восполнят то, чего ему не хватало, подарят тепло и близость. Ан нет, не вышло! Он сам виноват…

«Я предал людей, которые приняли меня в свой круг, делились радостями и печалями, – каялся Широков. – Я отгородился от них стеной непонимания. Я хочу чего-то необыкновенного, стремлюсь в заоблачные дали и не умею ценить обыкновенные житейские вещи – желание быть рядом, заботу, преданность».

Мысль о Лене мелькнула и пропала. Она была не такой, как все, – запутавшаяся и неприкаянная. Они оба похожи на занесенные неведомо откуда семена, которые никак не прорастают на чужой почве. Но для чего тогда они здесь?

«Всему есть причина, мой мальчик, – говорил ему когда-то Зубров. – У всякого муравья, у всякой букашки есть задача. Мы можем лишь догадываться о великом ходе развития. А уж человек… и вовсе ларчик с секретом».

Казалось, с самого рождения в жизнь Широкова пришло ожидание, поселилось в душе и лишило покоя. Чего он ждал? Павел Иванович очень удивился бы такому вопросу. Как чего? Хотелось заработать денег, приобрести власть и авторитет. А на самом деле… он всегда понимал: не для того он, Широков, существует. Есть у него тайное предназначение. Это убеждение прочно укоренилось в его сознании.

– Вот и Харлампий сказал, что я ключ, – прошептал он. – Ключом что делают? Замки открывают. Знать бы, где тот замочек…

В дверь постучали.

– Кто там еще?

– К вам пришли, – просунулась в кабинет голова охранника. – Господин Калитин. Впустить?

Широков кивнул. Этот зря беспокоить не станет. Значит, у него что-то важное.

– Извините за поздний визит, – улыбнулся Калитин. – У меня к вам просьба.

Он уселся без приглашения, заложил ногу на ногу, чувствуя себя, как дома.

– Валяйте, излагайте, – кивнул Павел. – Деньги нужны?

– Деньги тоже не помешают. Хотя в данный момент… я пришел по другому поводу. Я изучил материалы, оставленные Багировым. У меня появились вопросы.

– Задавайте.

– Помните нож, оставленный злоумышленником в вашей квартире? Он у вас?

– В сейфе. Показать?

– Если вас не затруднит…

Широков нажал на кнопку, и панель из красного дерева отодвинулась, открыв дверцу маленького сейфа.

– Швейцарский, – сказал Павел Иванович. – Стоит уйму зеленых. Я его намертво в стенку вмуровал.

– Разумно…

Посетитель усмехнулся. Никакие меры предосторожности не казались ему абсолютно надежными. То, что придумал один человек, может разгадать другой.

Широков достал из сейфа коробку, раскрыл ее, торжественно произнес:

– Тот самый нож! Вернее, кинжал.

– Мило… Очень мило…

Марат рассматривал кинжал, – тонкое прочное лезвие, рукоятка из поделочного камня, в виде рыбы. Кинжал был прекрасен.

– Потрясающая штука, – заметил бизнесмен. – Вы не находите?

– Нахожу. Музейный экспонат, а не нож.

– Багиров показывал его экспертам. Они ничего конкретного не сказали. Ни где, ни когда, ни кем изготовлен. Только один старичок, – его фамилия Войтич, – предположил, будто бы этот нож сделан не где-нибудь, а в самой Атлантиде. Представляете? Интересно, как он уцелел во время потопа? Ведь Атлантида затонула, не так ли?

– Не совсем так, – покачал головой Марат. – Впрочем, какая разница? Нож из Атлантиды, по логике вещей, никак не мог оказаться в вашей квартире.