Маленькая золотая штучка - Марчик Георгий - Страница 1

Георгий Марчик

Маленькая золотая штучка

Писатель жил себе и жил, как и основной народ, не слишком обременяя государство своим существованием. И вдруг… Ах, это вдруг! Оно всегда бесцеремонно вторгается в нашу жизнь, словно хобот муравьеда в муравьиное жилище. А ведь все началось с сущего пустяка. Вот что обидно. Не подними писатель монетку…

Был обычный дождливый московский день. В поисках лучшей, более сытной жизни по магазинам толпами сновали скучные потребители сельскохозяйственной продукции. На вокзалах, перетаскивая свои вещи, суетились отъезжающие. Те, у кого вещей было особенно много, судя по всему, не собирались возвращаться.

На улице у входа в метро писатель приостановился у лотка с сексуально-эротическими брошюрами. Продавец — молодая женщина лет тридцати с симпатичными ямочками на румяных щеках подняла на него взгляд. Писатель из любопытства развернул какую-то книжицу и слегка отпрянул. Прямо на него оттуда смотрел некий впечатляюще большой предмет. «Однако» — слегка смутившись, пробормотал писатель.

— Вы что-то хотите? — с готовностью спросила женщина-продавец.

— Да нет, собственно, — замялся писатель и, набравшись храбрости, поинтересовался: — Скажите, только честно, вы знаете, что такое фаллос?

— Нет, — улыбнувшись невинными розовыми губками, ответила продавец товара повышенного спроса, с любопытством гладя на писателя.

— А видели его когда-нибудь?

— Никогда в жизни! — пылко и предельно искренне воскликнула женщина.

— Охотно верю, — усмехнувшись, сказал писатель. — И не дай вам бог встретиться с ним когда-нибудь в темном месте.

«Святая наивность, — добродушно думал он, шагая по тротуару широкого проспекта имени бывшего главы государства — любителя молоденьких балерин. — Наверняка она замужем и вот — пожалуйста…»

Писатель заметил подлогами ярко блестевшую монетку и в нерешительности остановился. Вспомнил «нашего дорогого Никиту Сергеевича», который когда-то во время проведения денежной реформы уверял, что если гривенник уценить в копейку, то каждый, увидев на земле эту копейку, стремглав броситься ее поднимать…" Нет, дорогой Никита Сергеевич, — с сожалением молвил писатель. — Вы заблуждались. Далеко не каждый честный труженик приходит в восторг при виде такой находки. Ваше предвидение не сбылось. Увы, и не только это".

Он вспомнил свою давнюю и единственную встречу с Никитой Сергеевичем, похожего на ожившего запорожского казака с картины Репина. При случае писатель охотно рассказывал об этой встрече друзьям и знакомым, хотя, честно говоря, рассказывать особенно было нечего. Но так уж устроен мер — человек любит прихвастнуть — не зря же он тоже живет на земле. Некогда писателю довелось присутствовать на торжественном заседании в Кремлевском дворце съездов, на котором выступил Никита Сергеевич. Когда отгремел шквал аплодисментов, писатель, резонно не ожидая ничего более интересного, решил смыться.

Он вышел из дворца и остановился на площадке у центрального входа. Закурил. Едва он сделал первую затяжку, как откуда-то сбоку здания появился Никита Сергеевич. Он был в широких чесучовых брюках и заправленной в них белой рубахе. Впрочем, за это писатель не ручается. Ведь с тех пор прошло более четверти века. Никита Сергеевич шел быстрым размашистым шагом и кажется даже от быстрой ходьбы рубаха на нем плескалась под ветром. Редкие, разбросанные там и сям случайные люди на площади перед дворцом, не умея иначе выразить свои чувства, при виде шагающего с озабоченным лицом главы партии и государства, стали аплодировать. Писатель немного растерялся. Он, как уже было сказано, только что закурил. Аплодировать с папиросой в руке было неудобно, бросить же папиросу на чистую священную кремлевскую землю он не посмел, а потому не нашел ничего лучшего, как сунуть папиросу в зубы, а руками не слишком уж, чтобы с энтузиазмом, но вежливо стал хлопать. Никита Сергеевич как раз проходил мимо писателя. Он с явным неудовольствием посмотрел на нахальную рожу писателя с папиросой в зубах и нахмурился. Очевидно, ему что-то не понравилось. Вот и все. Никаких последствий для писателя этот эпизод не имел. Впрочем, придраться было не к чему.

Но вернемся к монетке, которую увидел на асфальте писатель. Он было прошагал дальше, но затем, повинуясь внутреннему порыву, вернулся и, оглянувшись по сторонам, быстро поднял ее и сунул в карман.

Вечером, досыта намучившись над неподатливой рукописью, он отправился на прогулку со своей собачкой по кличке Керя. Едва лифт, спускавшийся сверху, остановился на их этаже и его двери автоматически открылись, как Керя первым юркнул в кабину, где стоял худощавый мужчина лет тридцати пяти с лицом аскета, небольшой рыжеватой бородкой и твердым немигающим взглядом. В руке у него была черная папка. «Деловой», — подумал писатель. Керя по своему собачьему обыкновению уже бесцеремонно обнюхивал ноги незнакомца

— Почему без намордника? — сердито сказал человек.

— Кого вы имеете в виду? — безо всякой задней мысли спросил благодушно настроенный писатель.

— Не вас, разумеется, — язвительно ответил незнакомец. — Согласно постановлению Моссовета собаки должны выводиться на поводке и в наморднике. Впредь имейте в виду.

Едва он закончил говорить, как лифт остановился. Субъект с папкой первым вышел из кабины и бодро зашагал через вестибюль к выходу из подъезда. Настроенный вначале благодушно писатель ничего не успел сказать в ответ. «Наглец! По какому праву он поучает меня в моем же собственном подъезде?!» — мелькнула возмущенная мысль. Но едва он вознамерился шагнуть вслед за субъектом из кабины лифта, как заметил на полу ярко блестевшую монетку. Мне сегодня везет как никогда, с усмешкой подумал он и уже без колебаний поднял и опустил в карман пиджака монетку. Разглядывать ее было недосуг — Керя уже мчался к выходу. Гуляли они обычно в скверике рядом с домом. Керя по необходимости высоко задирал заднюю ножку у каждого кустика, потом увязался за какой-то легкомысленной собачонкой и исчез из поля зрения.

Писатель был спокоен — побегает и вернется. Не в первый раз. А пока, чтобы не терять времени даром, он решил позвонить редактору своей будущей книги — очаровательной Алле Васильевне. Писатель неторопливой вальяжной походкой направился к телефонной будке, вытащил из кармана две двушки. Он собрался уже было сунуть одну из них в щель автомата, как вдруг она чем-то привлекла его внимание. Он всмотрелся в нее и ахнул. Это была не двушка, а золотой кружочек по форме напоминающий обыкновенную двухкопеечную монету с арабской вязью по кругу.

Писатель вертел ее и так и сяк, усиленно размышляя, кому раньше принадлежала эта маленькая золотая штучка. Возможно, кто-то потерял ее днем на улице — и тогда можно лишь посочувствовать ее владельцу, но не исключено, что ее обронил тот самый тип в лифте, что отчитал его. Ведь он, писатель, подобрал две монетки. Какая из них была золотой? Разве теперь узнаешь! Спросить у него — не потерял ли он чего в лифте? Так ведь посмотрит так, словно он, писатель, сбежал с Канатчиковой дачи. Пожалуй, лучше всего для начала навести о нем справки окольным путем, через соседей.

Сказать откровенно, исследовательская работа увлекла писателя. Спустя короткое время он уже знал, что делового сердитого мужчину с бородкой зовут Виктор Стефанович Дайнебо. Ему 37 лет, женат вторым браком. От первой жены имеет ребенка. Работает инженером-проектировщиком. После развода и размена живет в одном подъезде с писателем в коммунальной квартире на седьмом этаже. С соседями не ладит. Сведения эти сообщила писателю его знакомая с седьмого же этажа — полная, приветливая женщина лет пятидесяти по имени Лоренция Антоновна. Поскольку эти факты не лишены интереса, сообщим их читателю в протокольном виде. Итак, сей тип после душа мчится из ванной к себе в комнату, в чем мать родила, а потому пока он моется, соседки боятся нос высунуть в коридор, заявил соседке-старушке: «Вы в туалете капнули!» Она ответила: «Никто от этого не застрахован», он: «Еще раз повторится — отправлю в психушку!»