Троих надо убрать - Маншетт Жан-Патрик - Страница 20

Одан был одет в тонкий блестящий костюм и желтую рубашку с расстегнутым воротом, а на голове у него был баскский берет. Его беззубый рот окружали многочисленные шрамы и морщины. Общий вид был совершенно удручающим.

Жерфо и Гассовиц добрались до него без проблем. Они обратились в регистратуру, и толстая, плохо причесанная девушка с пятнами пота под мышками без промедления и без любопытства направила их к нему. В этом заведении старики были предоставлены сами себе: персонал только немного прибирал в их комнатах, менял дважды в месяц белье, кормил в столовой тех, кто мог ходить, приносил еду лежачим в комнаты и ругал тех, кто ходил под себя.

Сложности начались после того, как Жерфо и Гассовиц вошли в комнату Одана. Калека выхватил из-под пледа и наставил на них маленький пистолет калибра семь шестьдесят пять, на рукоятке которого крупными буквами было написано: "Венера".

– Эй, не пугайтесь, – сказал Гассовиц. – Мы из соцобеспечения.

Одновременно здоровяк запустил в Одана пустую подставку для зонтиков. Подставка ударила по запястью Одана, пистолет вылетел из его руки и упал на ковер. Гассовиц, шагнув вперед, ногой загнал оружие под шкаф. Одан, хрипя и свистя, подкатил свое кресло к стене, чтобы прижаться к ней спиной. Жерфо и Гассовиц изложили ему свое дело, точнее, то из него, что Одан должен был знать. А Одан сообщил им то, что они хотели выяснить.

Сначала все шло довольно быстро и просто, но затем дело осложнилось.

– Нет. Боюсь, – выдавил старик на одном из этапов разговора. Это прозвучало скорее как "Не... баус...", но к этому моменту Жерфо и Гассовиц уже научились понимать издаваемые им звуки.

– Они больше ничего не смогут вам сделать, – убеждал его Жерфо.

– Я... дрожу... жизю...

– Он говорит, что дорожит жизнью, – заметил Гассовиц.

– Я вас понимаю, – снова обратился Жерфо к Одану. – Поэтому и рассказал вам о том, что они мне сделали. Вы должны мне поверить, что или вы мне все расскажете, или я вас прикончу. Вы мне назовете того, кто стоит за этими подонками, или я вас убью. Убью немедленно. Вы понимаете? Может, вы мне не верите?

Подумав, Одан энергично кивнул и потребовал бумагу и карандаш. Он написал мелким почерком текст, занявший четыре страницы в записной книжке. Время от времени Жерфо и Гассовиц останавливали калеку и просили у него уточнений. Наконец он закончил, и все стало ясно. Жерфо положил четыре страницы в карман.

– Мы постараемся, чтобы вы больше не пострадали, – сказал он Одану.

– Это гупо, – с трудом выговорил Одан, – но я доожу жизью... – Он показал на свои мертвые ноги, мертвое горло, на дерьмовую комнату и дерьмовый пейзаж за окном. Потом развел руками и насмешливо улыбнулся. – Убейте эту падлу, – прохрипел он.

В дряхлом "пежо-203" Гассовиц и Жерфо вернулись в Париж и направились в объезд по внешнему бульварному кольцу. Это заняло много времени: был час пик, и на бульварах возникли пробки. Они не разговаривали и не думали. Примерно в восемнадцать сорок пять они выехали на западную автостраду и после Шартра смогли прибавить скорость. Жерфо открыл мешок, лежавший у него в ногах на полу "пежо", достал из него "беретту" и глушитель и немного повертел оружие в руках, чтобы понять, как оно действует. "Пежо-203" свернул с автострады в Мелене. Гассовиц остановился перед еще открытым магазинчиком, зашел в него и вернулся с двумя парами резиновых перчаток, какие женщины надевают, когда моют посуду. Одну пару он дал Жерфо. Каждый сунул свою в карман пиджака. "Пежо" поехал в сторону Маньи-ан-Вексен.

– Вы, может быть, любите Элиан Музон, – сказал Жерфо, – а я не любил ту женщину, которую убили в горах. Она была очень красивой, но я ее не любил... – Он замолчал почти на целую минуту. – Наверное, мне не стоило так распаляться.

– Хотите, остановимся поужинать и подумать? – спросил Гассовиц.

– Нет.

– Может, я высажу вас на вокзале, а вы отдадите мне пистолет?

– Нет, не надо, – ответил Жерфо.

Они пересекли Маньи-ан-Вексен и поехали в сторону деревни Вильней. За десять километров от нее Гассовиц остановил свой "пежо" на обочине. Молча сидя в машине, они стали дожидаться темноты.

23

Поужинав консервами и фруктами, Алонсо поставил грязную посуду в посудомоечную машину к той, что осталась от завтрака. "Шарп" играл Шопена. Собака Элизабет терлась о ноги хозяина, пока тот обходил дом, проверяя, все ли окна закрыты. Перед каждым окном он останавливался и смотрел через стекло в бинокль. В кобуре на поясе у него висел "кольт". Алонсо был в поношенных шортах и рубашке цвета хаки. В разрезе рубашки были видны седые волосы на груди. Он обошел дом, тщательно осмотрев все окна и двери. Он был очень осторожен. В прошлом году два частных детектива совершенно случайно вышли на него, когда искали в окрестностях Маньи-ан-Вексен следы одного крупного американского мошенника. Они прилежно собрали довольно объемистую информацию на Алонсо и попытались его шантажировать. Он послал к ним своих убийц, что было для него, так сказать, рутиной. Он и до того использовал таланты Карло и Бастьена, чтобы сохранить свое инкогнито, и по его приказу они уже убили четырех человек, через которых можно было выйти на него. Бастьен и Карло уладили вопрос, если не считать случая с Жерфо, который оставался для Алонсо раздражающей и тревожащей загадкой. Алонсо настоял, чтобы они убрали и этого придурка, отвезшего Музона в больницу. Позднее он узнал из радиопередачи, что Жерфо и Карло исчезли, а Бастьен погиб. Или погиб Карло, а Жерфо и Бастьен исчезли? Он не знал, который из двух убийц погиб при пожаре. Теперь, спустя одиннадцать месяцев, Алонсо надеялся, что погибли все: и оба убийцы, и тот дурак. Во всяком случае, больше он не слышал ни об одном из них.

Алонсо сёл за письменный стол в кабинете. Бульдожка Элизабет легла на ковер рядом с ним. В течение часа Алонсо писал "Паркером" свои мемуары.

"Следует положить конец насилию, – писал он. – Лучший способ справиться с ним – покарать индивидуумов, занимающихся этим, к какому бы классу общества они ни принадлежали. Как правило, они немногочисленны. Поэтому в Принципе представительная демократия всегда казалась мне наилучшей формой правления. К сожалению, свободные страны не могут жить согласно своим принципам, поскольку подрывные коммунистические элементы внедряются в их организм и производят негативное действие, подобное действию гнойного нарыва".

Он встал и снова обошел дом, закрывая повсюду ставни. Темнело. Было двадцать пятнадцать. "Шарп" играл Грига, которого было слышно по всему дому, потом сменил пластинку, и зазвучал Лист. Алонсо поднялся на второй этаж с толстым томом Клаузевица, наполнил ванну, разделся и лег в горячую воду, постанывая то ли от неудобства, то ли от удовольствия. "Кольт" он положил на крышку унитаза рядом. В двадцать двадцать две завыла мощная сирена "линкс-аларм", установленная на чердаке: Жерфо и Гассовиц взломали ворота у входа в поместье.

Перепугавшись, Алонсо уронил книгу в горячую воду, выскочил из ванны, подняв фонтан брызг, и схватил свой "кольт". Его пальцы соскользнули, он уронил оружие на пол и встал на колени, чтобы поднять его. В заброшенном саду перед домом Жерфо и Гассовиц на мгновение замерли, ошеломленные завываниями сирены, которую можно было слышать за километр отсюда. Дом Алонсо стоял примерно в двухстах метрах от деревни. Жерфо зарычал и бросился вперед. В левой руке у него была "беретта", а в правой – домкрат, которым они взломали ворота. Гассовиц на секунду заколебался, потом догнал Жерфо. Он держал в руках второй домкрат и выключенный карманный фонарик. Еще не совсем стемнело, и можно было видеть без фонарика. Жерфо добежал до дома и начал взламывать домкратом ставень.

В ванной комнате на втором этаже Алонсо распрямился, сжимая в руке "кольт". Его глаза были выпучены, он дышал с трудом. По бледному толстому телу стекала вода. Он сделал несколько прерывистых и незаконченных движений, как будто собирался броситься к двери или в другом направлении. Недовольно поморщившись, он машинально вынул из ванной книгу и повернулся, ища место, куда ее положить. Сквозь непрекращающийся раздражающий вой сирены Алонсо уловил яростный лай Элизабет на первом этаже, хруст ломаемого дерева и звон разбитого стекла.