Рукопись Бэрсара - Манова Елизавета Львовна - Страница 7

Вместе с толпой мы втиснулись в жерло башни, кто-то прижал меня к створке громадных ворот, и я едва не упал, заглядевшись на зубья поднятой решётки.

В городе стало чуть легче. Старый Квайр изменился мало: те же серые, слипшиеся дома, узкие улочки, бегущие к центру, к двум насупленным башням дворца. Все, как спустя триста лет — но только на первый взгляд.

Мой Старый Квайр был обманом, ловушкой для туристов, и за древними фасадами прятались лишь кабаки, рестораны, игорные дома и совсем непристойные заведения. Днём его заполняла праздная любопытствующая толпа, где кишели лоточники, зазывали и гиды, ночью, в угаре веселья, их сменяли другие люди: проститутки, размалёванные юнцы, молодчики с ловкими руками.

Некогда мы с Миз тоже бывали тут, а потом сменилась мода…

Этот Квайр был жив. Плотный людской поток еле продавливался сквозь щели улиц, женщины тащили с рынка сочную зелень и багровеющее мясо; мальчишки штопором ввинчивались в толпу; возле лавок орали зазывалы; повозки с громом и руганью прокладывали путь, почему-то не оставляли за собой трупов.

Еле вырвались из толпы, свернули в узенький переулок. И снова улица — её я узнал. Улица святого Гоэда, а вот и храм: угрюмой серой громадой он возносился выше башен дворца. Был он новёхонький; блестели гладкие стены, сияли крохотные стекла в узеньких окнах, пылал над входом золочёный солнечный диск.

Однажды, ещё до того, как меня отдали в школу святого Гоэда, мы пришли сюда с матерью. В то время она со своей обычною страстностью ударилась в веру и жаждала проповедовать и приобщать. Я, шестилетний мальчишка, уставился прямо на диск, и она громким шёпотом стала мне объяснять:

— Как солнце одно, так и бог один. Солнце — око божие, чти его, сынок.

Я, конечно, тут же спросил:

— Мам, а бог — одноглазый?

Кажется, мы пришли. Дом был двухэтажный, темно-серый, и Суил оглянулась прежде, чем постучать. Мы стояли и ждали, пока кто-то топтался за дверью и пытался за дверью и пытался нас разглядеть сквозь узкую щель. Наконец, дверь чуть-чуть приоткрылась.

— Чего надо? — спросил нас угрюмый старик.

— Нам бы господину купеческого старшину, — сказала Суил.

— Станут биил Таласар с деревенщиной разговаривать!

— Коль так, передай господину, — Суил вытащила откуда-то крохотную записку и отдала слуге. Тот только глянул — и спесь как рукою сняло.

— Сразу что не сказали, почтённые? Пожалуйте в дом, бог вам воздаст!

Я сразу узнал хозяина дома. Худощавый, лёгкий в движениях, немолодой человек — но бликом пролетела по губам улыбка, вспыхнули и замерцали глаза, и я понял: отец Равата.

— Счастлив видеть вас, досточтимые господа! Бог воздаст вам за доброту!

— И вас пусть минуют лихие дни, — степенно сказала Суил. Очень сдержанная и деловитая она была, словно оставила сама себя за порогом и мгновенно стала кем-то другим.

— Вести идут так долго, — грустно сказал хозяин. — А благополучен ли он ныне?

— Да, — спокойно сказала Суил, — и путник мой то вам подтвердит, он видел сына вашего совсем недавно.

— Это правда, биил?..

— Бэрсар, — сказал я необдуманно и пожалел — отец мой весьма гордился двадцатью поколениями нашего рода.

— Я знаю Бэрсаров, — задумчиво ответил отец Равата, — но…

Ну вот, надо врать.

— Меня вы знать не могли. Ещё прадед мой покинул Квайр, чтобы поискать счастье на чужбине. — Вы хотели меня о чём-то спросить?

И тут он накинулся на меня с вопросами о Равате. Это был жестокий допрос, лишь убедившись, что я исчерпан до дна, он оставил меня в покое.

— Умоляю о прощении, биил Бэрсар! С той поры, как мор унёс всех любимых мной — жизнь моя в Равате. Надеюсь… друг его в добром здравии?

— Да, вполне.

— Господин купеческий старшина, — быстро сказала Суил, — нашего друга интересуют новости.

— Понимаю, — ответил он задумчиво. — Присядьте, господа, прошу вас. Думаю, дитя моё, — он поглядел на Суила, — вам не стоит уносить с собой письмо?

Она кивнула.

Тогда запоминайте. Вчера я получил письмо от гона Сибла Эрафа, секретаря главнокомандующего. — Таласар достал из потайного кармана бумажную трубку, развернул и, дальнозорко отставил руку, заскользил по письму глазами.

— Так… Мгм… Мгм… Вот. «Спешу уведомить вас, мой добрый друг, что и я, и все, о ком вы печётесь, находимся в добром здравии. Думаю, вы уже извещены о первых победах наших доблестных войск. С быстротой воистину чудесной трехдневным приступом взят Карур, твердыня доселе почитавшаяся несокрушимой. В сём славном деле превыше всех отличился отряд биралов неустрашимого доса Угалара, самолично руководившего штурмом. Смею сказать, немного осталось в Квайре мужей столь доблестных, ибо не доблести вознаграждаются в наши печальные дни.

К великому прискорбию столь великолепный в столице кор Алнаб в лесах лагарских вдруг утратил свои воинские дарования. Первые победы он отметил многодневным празднеством, в коем вынудил участвовать почти всех офицеров. В то время, как они предавались веселию, армия, лишённая руководства и испытавшая нужду в самом насущном, занялась грабежом и насилием, доводя жителей окрестных селений до отчаяния и побуждая их к сопротивлению. Когда же кору Алнабу было угодно вспомнить о деле, оказалось, что лагарцы успели изрыть и испортить Большой Торговый путь, сделав его непроходимым для повозок и конницы. Остальное довершили дожди, и наступление, столь блистательное начатое, захлебнулось. Увы, лагарцы не потеряли времени, дарованного им кором Алнабом! Лазутчики доносят, что в столице их уже собрано двенадцатитысячное войско под командованием прославленного на суше и на море тавела Тубара. В нашем же лагере, как ни прискорбно, нет единомыслия. Кор Алнаб отверг план досов Крира и Угалара, намеревавшихся с полками тарсов и биралов совершить тайный поход через леса в срединные области Лагара. Предлогом послужило опасение потерять в сём отчаянном предприятии цвет квайрской конницы, истинною причиною, каковую кор Алнаб был вынужден отклонить, благоразумный же дос Крир отправил гонца к государю.

Следствием сего был визит в ставку личного секретаря Их Величества гона Балса, имевшего весьма долгую беседу с командующим, за коей последовал приказ о немедленном наступлении. Как вы понимаете, мой друг, приказ сей весьма опоздал. Побуждаемые к тому беспрестанно чинимыми обидами, обитатели окрестных селений с семьями и скарбом бежали в леса, где сбиваются в шайки, чинящие немалый ущерб нашим войскам. Не находя в сих разорённых местах продовольствия и затруднённая из-за дождей в подвозе, армия терпит нужду в самом насущном, в то время, как в ставке не прекращаются пиры. Само собой, боевой дух войска это не поднимает. Боюсь, что до первых морозов ждать не приходится. Спешу…», — это уже неинтересно. Вам все понятно, господа?

Суил кивнула.

— К себе могу добавить известие, что готовится весьма представительное посольство в Кеват. Возглавит его сводный брат Их Величества кор Эслан. Люди сведущие говорят, что ему поручено просить о военной помощи. Дабы не ехать с пустыми руками, Господин Квайра велел трём главным ткаческим цехам представить бесплатно двадцать арлов лучших сукон, двенадцать арлов парчи и семь арлов шелка. Цеху ювелиров повелели отдать в казну золотых изделий на пятнадцать кассалов. Нам же, купеческой гильдии, велено выплатить десять кассалов звонкой монеты.

— Представительное посольство, — заметил я. — А лагарцы будут так же щедры?

Он сверкнул своей быстрой улыбкой.

— Думаю, не поскупятся.

— Кому же тогда помогать?

— Трудно сказать, биил Бэрсар. Наверное, тому, кто щедрее.

— Или тому, кто может проиграть слишком быстро.

В его глазах был вопрос, и я усмехнулся:

— А разве Тибайену нужна наша победа?

— Значит, он поможет Лагару?

— Зачем? Судя по письму, война ещё может перекинуться на земли Квайра.

— И Тибайен подождёт?

— Как знать, биил Таласар. Из леса видно немного. Надо ещё дожить до весны.