Рукопись Бэрсара - Манова Елизавета Львовна - Страница 33

— А дети?

— А что дети? Они своё заслужили. Пускай по-своему живут, я на дороге не стану. Ты лучше о Суил подумай, Тилар! Доля вдовья… ох, какая она горькая!

— …Биил Бэрсар! — окликнули где-то рядом, и я с облегчением вернулся в сегодня. Проклятые мысли, неуютные, как тесные башмаки, конечно, можно забыть о них за работой, но ведь вернутся, напомнят…

— Биил Бэрсар! — я оглянулся и увидал Таласара. Я улыбнулся — мне он всегда был приятен.

— Здравствуйте, биил Таласар! Давно мы не виделись!

— Не по моей вине!

— Конечно. Принимаю упрёк.

— Господи помилуй, биил Бэрсар! Как бы я посмел вас упрекнуть! Мне ведома, что дела государственные лишили вас досуга.

Я поглядел с удивлением, и он объяснил:

— Мы с Раватом — вы уж простите! — частенько о вас говорим, мало кого он так почитает.

Я промолчал, а Таласар уже кланялся и просил оказать честь его дому.

— Если, конечно, я этим не прогневаю вашу очаровательную супругу!

— С радостью, биил Таласар! Тем более, что супруги моей нет дома. Уехала навестить родню.

Я спешился, бросил поводья оруженосцу, отдал бумаги, которые надо отвезти в канцелярию акиха, и мы с таласаром неторопливо пошли к его дому.

Один из последних вечеров лета выманил на улицы уйму народа. Нас узнавали: кланялись, провожали любопытным взглядом, я слышал за спиной своё имя, и это слегка раздражало меня. Мне была неприятна эта неизвестность, ведь я был уверен, что я — теневая фигура, и Квайру незачем да и неоткуда узнать обо мне.

— Дома молодой господин? — спросил Таласар у слуги.

— Только пожаловали.

— Пригласи его в малую гостиную и пусть подадут ужин.

Вот тут я понял, в какую попал ловушку, но не сумел отступить. Осталось пройти в знакомую комнату и ответить улыбкой на улыбку Равата.

— Неожиданная радость, дорогой Учитель! — воскликнул он и в глазах его в самом деле была радость. — Давно вы не балуете меня своим вниманием!

— Что делать, Рават? — сказал я, невольно смягчившись. — Время такое.

— Неужто я бы осмелился вас упрекнуть, дорогой Учитель! С завистью и восторгом взираю я на ваши дела и горько скорблю, что мне не дано даже полной мерой постигнуть великолепие того, что вы сотворили!

— Я не люблю восхвалений, Рават? Поговорим о другом.

— Как вам будет угодно, дорогой Учитель. У вас усталый вид. Не рано ли вы принялись за работу?

— Конечно! — подхватил Таласар. — Жизнь ваша воистину драгоценная для Квайра! Не могу передать, как я был опечален, узнав о вашей болезни. К прискорбию моему ваша добрая супруга воспрепятствовала мне вас навестить…

— Просто выставила за дверь! — со смехом сказал Рават.

— Простите ей это, — сказал я Таласару. — Поверьте, она и акиха прогоняла, когда считала, что его посещения могут мне повредить.

— Суил — приёмная дочь сиятельного акиха, — весело объяснил Рават отцу. — Третьего дня и мне от неё досталось за то, что плохо забочусь о здоровье господина нашего!

— Великая радость! — сказал Таласар лукаво. — Не часто бывает, чтобы существо столь прекрасное так много принесло своему супругу! Вам повезло, биил Бэрсар!

— Да, мне повезло. И ни деньги, ни родство не могут прибавить к моему счастью ни капли.

— Это так, отец! Я даже завидую дивному бескорыстию Учителя!

— А я вот не завидую тебе.

— Я знаю, — ответил он серьёзно. — Вы мне не соперник. Отчего же тогда вы сторонитесь меня, Учитель? Поверьте, это мне воистину горько, ибо моя душа все так же тянется к вам.

— Пока я тебе не мешаю?

— А вы и не сможете мне помешать. У нас разные цели и разные желания. Нам нечего делить.

Я промолчал, а он продолжал, ободрённый, и в его красивом лице было все искренне и светло:

— Неужто вы думаете, я посмею забыть, чем вам обязан? Не усмехайтесь, Учитель, я знаю, что и глотка не отпил из моря мудрости, что вы таите в себе. Но и те крохи, что достались мне, всколыхнули всю мою душу. Вы не верите в мою искренность? Но зачем мне вам лгать, Учитель? Душа моя вам открыта, вглядитесь: где в ней ложь?

— Зачем тебе это, Рават?

— Чтобы вы поняли меня! Я вижу: вы меня судите… наверное, уже осудили — разве это честно? Вы сами толкнули меня на этот путь… Зачем вы открыли мне суть всего? Прежде я верил лишь в волю божью: захочет господь — вознесёт превыше всех смертных тварей, захочет — низринет в пучину скорбей. Хоть болел я душой за дело нашего господина, все видел, все слышал, да толку мне было с того, как дитяти от золота: поиграл и бросил. Зачем вы сдёрнули покров с незрячих моих очей? Зачем вы мне показали, как разумно и складно все устроено в мире господнем, где нет ни худого, ни малого, а все со всем совокупно? Нет, Учитель, это не упрёк, счастие всей моей жизни, что встретил я вас, что вы мне разумение дали. Ибо — каюсь я вам — прежде бывало, роптал я на господа, что худо, мол, он миром правит, коль столько в нём скорби и столько неустройства.

— А теперь не ропщешь?

— Нет! Открыли вы мне путь, а дальше я уж сам пошёл. Вгляделся в дела людские, и открылось мне, наконец, что бог вершит волю через людей: избирает их и открывает им волю свою.

— И ты среди избранных?

— Может быть! — ответил он резко. — Дважды коснулся меня перст господень. В чёрный год мора… — Таласар шевельнулся, но Рават жестом заставил его промолчать. Сухой, горячий огонь полыхал у него в глазах, красные пятна зажглись на скулах. — Отец не даст соврать. Один я остался в дому… смерть всех выкосила — даже слуг… только меня обошла. Для чего, Учитель?

— А второй раз?

— Зимой. Когда мы шли в Бассот. Господин наш был совсем плох, мы с Дибаром вели его попеременно. На пятый день… Дибар заменил меня, и они ушли вперёд, а я не мог идти. Мороз был, как пламя… он все выжигал… я сел и закрыл руками лицо… было так хорошо сидеть… я знал, что умру, и это было приятно. И вдруг — вы понимаете, Учитель? — как приказ: тебе нельзя умереть! Так надо, чтоб ты был жив!

— И ты встал?

— Да. Они ничего не заметили.

— Хорошо, — сказал я терпеливо, — пусть ты избран. Но для чего?

— Чтобы спасти Квайр! Да, я знаю, вы сочтёте это неуместной гордыней. У Квайра есть господин мой аких и есть вы. Но, Учитель, победить — половина дела! Это как пашню засеять — какие ещё плоды она принесёт, и не заглушат ли добрые всходы плевелы?

Вам тягостна власть, господин же аких наш уже немолод, и нет того, кто наследовал бы ему. Ужель это грех, что я помышляю из рук наставника моего и благодетеля, моего второго отца принять Квайр и оберечь его во всей силе его и величии таковым, каким господин мой аких мне его завещает? Нет, Учитель, в том долг мой и честь моя, ни друзья, ни враги, ни жалость, ни слабость телесная меня не остановят!

— Поэтому ты и убрал от акиха всех прежних товарищей?

— Так вы за это на меня сердитесь? Учитель, да у самого ведь душа болит, а как иначе? Всем ведь хороши — золото, а не люди, одна беда: деревенщина неотёсанная! Никак им не уразуметь: нет Охотника, есть господин наш — аких Квайра! Как раз третьего дня… Посылаю я это к акиху Тарга со спешной вестью. Нагоняет он господина нашего во дворе, в зале Совета Благородных, да как заорёт: «Эй, сиятельный аких!», а коль тот не оборачивается «Да погоди ты, дьявол тебя задери!» А там не только наша знать, иноземцев полным-полно! Ну, как его после того при себе оставить? Чтоб хихикали да дурость его поминали?

— Рават, — сказал я совсем тихо, — а об Огиле ты подумал? Совсем он один…

— Да как же один, когда все при нем: Дибар, Сигар, Эргис. Да и мы-то с вами его не покинем!

Я с трудом улыбнулся и спросил Таласара, как идут дела.

— Лучше не бывало, биил Бэрсар! Прошлый год из семи приказчиков пятерых отпустил, а нынче все в деле, ещё двоих взял. Слыхали, наверное, второй караван судов в Лагар спускаю!

— Слышал и рад за вас.

— Великой мудростью акиха процветает наша торговля, как никогда. А ткани в особой цене, давно их на рынке не было. Смешно сказать, биил Бэрсар, все склады опустошил! Пришлось биилу Атасару срочный заказ давать. Станет, конечно, недёшево, и прибыль не та, да сейчас грех останавливаться — как бы кредит не шатнуть!