Скорпион - Валяев Сергей - Страница 23

— Обратись к Чубчикову, — страдал начальник отдела по борьбе с организованной преступностью.

— Так он не даст, — и посчитал нужным сообщить мне. — Известный наш жмотюк.

— Черных, ты это… поаккуратнее с характеристиками, — предупредил Петренко. — Сам знаешь: городской бюджет трещит по швам.

— И не только городской, — посчитал нужным уточнить вольнолюбивый офицер.

— Идите-идите с глаз моих, — огорчился начальник. — Я Чубчикову позвоню.

— Я же для дела, Степан Викторович, — каялся капитан, выходя вместе со мной из кабинета. И объяснился в коридоре. — А я что? Знаешь, не подмажешь, не взлетишь. А ежели официально, в сто раз дороже, я тебе толкую.

— М-да, — только и молвил я.

Не хотелось говорить ничего — нищета и позор. Власть, относящаяся подобным образом к службам безопасности, обречена, мать её так! И не будем больше об этом.

Через два часа ножи лопастей армейского МИ-24 разрезали воздух и пятнистая дребезжащая машина начала подъем. Я с облегчением перевел дух. Предшествующие этому события меня несколько утомили своими мелкими местечковыми страстями. Поначалу мы искали по всему городу подполковника Чубчикова, отвечающего за материально-хозяйственную часть областной Конторы. Тот был неуловим, как никому не нужный ковбой Джо в кактусовых прериях. Обнаружив хозяйственника в банке «Олимпийский», капитан насел на него, как медведь на козу.

— С ящика не взлетят, — утверждал один. — С двух взлетят, а с одного нет, я тебе толкую!

— Еще как взлетят, — отбивался завхоз. — И с одного ящика.

Со стороны происходящее казалось концентрированной галиматьей, если не знать, что спор происходит вокруг ящиков водки. В конце концов полемисты пришли к общему знаменателю: полтора ящика.

— Ну вы, ребята, весело живете, — заметил я, когда мы на казенном джипе покатили в городское сельпо за горюче-смазочным материалом.

— Живем, хлеб жуем, — отвечала группа поиска из четырех человек. — И водочку пьем.

У меня возникло впечатление, что мы отправляемся не на поиски возможного трупа, а на пикничек на лоне природы, повторю за начальником отдела по борьбе с организованной преступностью. Хотя не осуждаю — у каждого свои маленькие радости.

По прибытию на военный аэродром наш массовик-затейник убыл в штабную, как он выразился, землянку. Туда он отправился с двумя бутылками родной, а через четверть часа прибыл с заикающимся полковником Соколовым и двумя инертными вертолетчиками.

— Ну что, че-чекисты, взлетим, со-соколами, — сказал командир авиаторов. — Если еп-пкнемся, я не виноват.

Все его прекрасно поняли — перспективы ждали нас самые радужные. И тем не менее наша группа загрузилась в камуфляжное по цвету брюхо вертушки. И через минуту сонливый полуденный мир планеты уплыл из-под наших ног. Вид с болтающего шумного борта открывался великолепный: сияющее море плескалось в глубинной впадине, отороченной горными грядами и волнистыми лесными угодьями.

Когда МИ-24 медленно и низко поплыл над маршрутом бухта Янтарная перевал Дальний круг, группа, используя полевые бинокли приблизила поверхность. По гудронной шоссейной ленточке тянулись друг за другом малолитражные коробки, автобусы, грузовики. На обочинах и в ущельях вскрывались следы нашей варварской цивилизации: мусорные плешки вяли в камнях и кустарниках.

Мы пролетели по всему маршруту минут за сорок — без результата. И какой может быть результат, если достаточно заложить жертву камнями или кинуть в ельник.

— Промашка вышла, капитан, — кричал Черных. — Садимся и культурно отдыхаем.

— Еще раз, — предложил я. — Ящик за мной.

— Ну да? — не поверили мне. — У нас так не шутят, товарищ капитан.

Какие могут быть шутки, успокоил я коллег, вперед и ниже, и я держу слово. Видимо, перспективы активного отдыха вдохновили пилотов — вертолет припал к планете и, буквально разрубая кроны сосен, начал движение по маршруту.

Я чувствовал — прав; к сожалению, прав. В подобных случаях рад обмануться, но факты говорят сами за себя.

… - Викочка? Вы ищите Викочку, — скрипел древний старик, похожий на птеродактиля, из своей комнатушки, когда я пришел по адресу. — Хорошее дело, мы тоже ищем Викочку. Куда вы дели Викочку, убивцы?

— Не обращайте внимания, — говорила мать девушки. — Это наш прадедушка, никак не помрет, черт старый. — И пригласила на кухню. — Тут удобно, наши спят все. — Закурила. — Чай-кофе будете? — Я отказался. Женщина с увядшим орхидейным лицом глубоко затянулась: выпустила неустойчивые колечки дыма. — А что до Виктории — девка она шалая, да мы с ней, как подружки, никаких секретов.

— Да? — не поверил я. — Никаких секретов?

Выяснилось, что мама Вики работает в детской комнате милиции, имеет, так сказать, определенный опыт в воспитании подрастающего поколения. Им не надо врать, сказала она, они все прекрасно, как звери, чувствуют. И воспитывала дочь именно в духе библейских заповедей: не лгать.

— Извините, — проговорил я. — Такая личность, как Суховей вам, конечно, известна?

Женщина притушила окурок в пепельнице из цветного стеклопластика, взглянула на меня странным косящим взглядом, будто я её ударил, потом выдохнула:

— Я выпью водки? А вы?

Я отказался и попросил, если это возможно, принести фотоальбом. Мою просьбу выполнили. Я внимательно рассматривал глянцевые карточки и слушал исповедь матери, пытающейся суррогатным пойлом приглушить страх. Страх за жизнь дочери, внешность которой оказывается была мне знакома: именно её в белом платье, загорелую и веселую, я видел тогда в ресторане «Парус» — с Анастасией.

Счастливое детство, дедушки-бабушки, школа, после её окончания пытается поступить в областной институт культуры — неудачно, возвращается домой и… Женщина наливает ещё стопочку сивушной отрады, морщась, заглатывает ее:

— А здесь Суховей, — говорит с заметной брезгливостью.

— В каком смысле? — не понимаю.

— В самом прямом. Суховей был моим гражданским мужем, — помолчала, словно решаясь к продолжению разговора. Ее когда-то красивое лицо от водки размякло и походило на физиономию печального циркового арлекина.

— Понятно, — сказал я. — У него с вашей дочерью возникли, так сказать, отношения.

— Отношения, — фыркнула женщина и неверным кокетливым движением руки поправила прядь волос. — Викторию я не могу судить, а вот его, — и сжала кулачки, — убила бы.

Я хотел сообщить, что теперь в этом нет необходимости: убивать. Промолчал, зачем говорить, если это уже не имеет никакого значения. Пока человек жив, он создает проблемы другим. А когда уходит в миры иные, никаких проблем для оставшихся.

… Проблемы были у тех, кто мотался в пятнистом монстре, тарахтящему механическую симфонию небу. От напряжения устали глаза — я смотрел через оптику в мелькающую карту земли и чувствовал: поиск будет завершен успешно. Если в подобных случаях можно так выразиться.

И когда из-под скалисто-наслоенных нагромождений у горной речушки выметнул лилейный клок материи и пропал, я прокричал:

— Стоп! Здесь вижу!

Вертолет пострекотал над скалами, потом нашел удобную для посадки поляну, поросшую индиговыми туями. Отойдя от канистровой вертолетной бочки, я почувствовал проникающий в кровь питательный кислород. Кустарники населяли мелодичные невидимые птахи. Стращая их шумом шагов и голосами, наша группа приблизилась к ущелью, где в камнях, полированных быстрой водой, колотилась безымянная речушка.

Я прилег животом на теплый валун и глянул вниз. Мертвая ломкая девушка была зажата в расщелине, точно в створках гигантской раковины. Над искалеченным телом, из которого лучились тростниковые кости, приплясывал рой мух с изумрудно-нефтяным отливом.

— Точно Шкурко, — проговорил капитан Черных. — Вызывайте деревянок и труповозку. — И напомнил мне. — С тебя, капитан, ящик.

Я поднялся на ноги — расстояние до шоссейки метров двадцать. Тянуть тело через кусты в ночи? Странно? И я направился в сторону трассы, словно пытаясь найти ответ на этот простой вопрос.