Харчевня в Шпессарте (сборник) - Гауф Вильгельм - Страница 6

Они не заставили повторить это себе дважды, так как по лицу его поняли, что он не шутит. Они пришпорили коней и наперегонки поскакали с горы, а их брат выпустил-таки им вдогонку заряд; ядро просвистело у них над головой и заставило обоих одновременно отвесить по вежливому и глубокому поклону; но он хотел их только попугать, а не ранить.

— Зачем же ты стрелял? — недовольно спросил маленький Шальк. — Глупый! ведь я стрелял только потому, что слышал твои выстрелы.

— Напротив, спроси-ка мать, — возразил Вольф, — это ты стрелял первый и опозорил и себя и меня, барсук ты этакий.

Младший братец не остался в долгу, и у пруда они осыпали друг друга градом ругательств, доставшихся им в наследство от Цоллерна-Злой непогоды, и расстались лютыми врагами.

На другой же день Куно составил завещание, и госпожа Фельдгеймер сказала патеру:

— Могу побиться об заклад, — не очень-то приятное послание оставил он стрелкам. — Но как она ни была любопытна и сколько раз ни приставала к своему любимцу, он так и не сказал ей, что было написано в завещании, и она этого никогда не узнала, так как через год добрая старушка скончалась, и ее мази и настойки не помогли ей, ибо она умерла не от болезни, а от девяноста восьми лет, которые и совсем здорового человека сведут под конец в могилу.

Граф Куно похоронил ее не как бедную женщину, а словно она была его родной матерью, и после ее смерти он почувствовал себя еще более одиноким в своем дворце, тем более что патер Иозеф вскоре последовал за госпожой Фельдгеймер.

Но не очень долго пришлось ему страдать от своего одиночества: добрый Куно умер двадцати восьми лет, и злые языки утверждали, что он погиб от яда, который сумел ему подсунуть маленький Шальк. Как бы там ни было, но только через несколько часов после его кончины опять раздалась пальба из пушек: в Цоллерне и в Шальксберге сделали по двадцати пяти выстрелов.

— На этот раз пришлось ему поверить, — сказал Шальк, когда они опять съехались на дороге.

— Да, — сказал Вольф, — а если он опять воскреснет и начнет браниться в окно, то у меня ружье, и я заставлю его замолчать и стать вежливым.

В то время как они поднимались на гору замка, к ним присоединился незнакомый им рыцарь со свитой. Они подумали, что это, верно, друг их брата, приехавший на похороны. И они сделали жалостные лица, стали хвалить при нем покойного, сожалели о его ранней кончине, и маленькому Шальку удалось даже выдавить у себя из глаз несколько крокодиловых слезинок. Но рыцарь ничего им не ответил и молча поднялся с ними в Хиршберг.

— Так, теперь расположимся поудобнее. Подай сюда вина, дворецкий, да самого лучшего! — приказал Вольф, когда слезал с коня.

Они поднялись по винтовой лестнице прямо в зал; туда же последовал за ними и безмолвствующий рыцарь, и как только близнецы расселись за столом, он вытащил из своего камзола серебряную монету, бросил ее на каменный стол, по которому она со звоном покатилась, и сказал:

— Вот, получайте теперь свое наследство, гульден с изображением оленя. И это вполне справедливо.

Братья с удивлением поглядели друг на друга, засмеялись и спросили, что это значит.

Рыцарь же вытащил пергамент с достаточным количеством печатей, — в нем глупый Куно перечислял все злодеяния, учиненные братьями в течение всей его жизни, а в конце завещания выражал волю, чтобы все, что останется после него, все его добро и имущество, кроме драгоценностей его покойной матери, в случае его смерти, было бы продано Вюртембергу, и к тому же всего за один-единственный гульден с изображением оленя. На деньги же, вырученные за драгоценности он завещал выстроить в городке Баллинген убежище для бедных.

Братья удивились пуще прежнего, но уже не смеялись больше, а заскрежетали зубами, ибо против Вюртемберга они ничего не могли учинить. Так они потеряли это чудесное угодье с лесами и полями, город Баллинген и даже пруд с рыбой и ничего не наследовали кроме потертого гульдена с оленем. Вольф надменно сунул его в карман камзола, не сказав ни да, ни нет, надвинул на голову берет, нагло и не поклонившись, прошел мимо вюртембергского комиссара, вскочил на лошадь и поскакал в Цоллерн.

Когда же на следующее утро мать стала его упрекать, что он, по легкомыслию своему, лишился имения и драгоценностей, он отправился в Шальксберг и спросил Шалька:

— Ну как, пропить нам или проиграть наследство?

— Лучше уж пропить, — сказал Шальк, — так, по крайней мере, мы оба будем в выигрыше. Поедем-ка в Баллинген, покажемся там назло тамошним людишкам, хоть и проворонили городок самым постыдным образом.

— А в «Ягненке» есть красное, какого не пивал и сам король! — добавил Вольф.

И вот они отправились в Баллинген в харчевню «Ягненок», спросили, сколько стоит стопка красного, и пили, пока не пропили весь гульден. Потом Вольф встал, вынул из кармана серебряную монету со скачущим оленем, бросил ее на стол и сказал:

— Вот вам ваш гульден, и мы в расчете. Трактирщик взял гульден, поглядел на него с одной стороны, повернул, поглядел с другой и сказал, улыбаясь:

— Мы были бы в расчете, если б ваш гульден не был с изображением оленя, но вчера ночью прибыл гонец из Штутгарта, и сегодня утром с барабанным боем возвестил от имени герцога Вюртембергского, которому принадлежит теперь городок, что деньги эти вышли из обращения. Придется вам заплатить другими.

Оба брата, побледнев, поглядели друг на друга:

— Плати, — сказал один из них.

— У тебя paзве нет другой монеты? — ответил тот.

Одним словом, они остались должны «Ягненку» в Баллингене этот гульден. Молча, погруженные в раздумье, ехали они обратным путем; на перекрестке же, где дорога вправо вела в Цоллерн, а влево — в Шальксберг, Шальк сказал:

— Как же так? Выходит, что мы наследовали меньше, чем ничего; да и вино к тому же было прескверное.

— Да, — согласился с ним брат. — Фельдгеймерша-то оказалась права: вот увидите, как из-за гульдена с оленем, говорила она, ничего не останется от вашего наследства. Даже стопки вина нам не дали за него!

— Без тебя знаю! — отвечал тот, что был из Шальксберга.

— Вздор! — сказал другой из Цоллерна и в разладе с самим собой и со всем миром поехал к себе в замок.

— Вот вам сказание о гульдене с изображением оленя, — закончил свой рассказ оружейный мастер, — и говорят, это, правда, было. Трактирщик из Дюррвангена, что расположен неподалеку от трех замков, рассказал ее моему хорошему приятелю, который много раз проводником ходил через швабский Альб и каждый раз заходил и в Дюррванген.

Собравшиеся выразили оружейному мастеру свое одобрение.

— Чего только не приходится слышать на белом свете! — воскликнул извозчик. — Право, только теперь я рад по-настоящему, что мы не стали тратить время на карточную игру. Так оно куда лучше! Я отлично запомнил всю историю и завтра же расскажу ее товарищам, — не пропущу ни единого словечка. А мне, пока вы рассказывали, тоже пришло кое-что в голову.

— Ах, расскажите, расскажите, — стали просить оружейный мастер и Феликс.

— Хорошо, — отвечал тот, — сейчас ли мне рассказывать, или мой черед придет потом, мне безразлично. В конце концов, надо же будет поделиться тем, что слышал. То, о чем я расскажу, говорят, было на самом деле.

Он уселся поудобнее и только хотел начать рассказ, как хозяйка харчевни отложила в сторону веретено и подошла к столу гостей.

— Теперь, господа, пора ложиться спать, — сказала она. — Пробило девять часов — успеете наговориться завтра.

— Ну так и ступай спать, — сказал студент, — подай нам еще бутылку вина, и мы не станем тебя задерживать.

— Ни в коем случае, — кисло отвечала она, — пока в горнице сидят гости, ни хозяйка, ни слуги не могут отлучаться. Одним словом, господа, извольте разойтись по комнатам. Я и без того устала, и позднее девяти часов в моем доме не бражничают.

— Да, что вы, хозяйка! — удивился оружейный мастер, — чем мы вам помешаем, если будем сидеть здесь, когда вы ляжете спать? Мы честные люди, ничего у вас не возьмем и не уйдем, не расплатившись с вами. И так с собой разговаривать я не позволю ни в одной гостинице.