Сказки - Гауф Вильгельм - Страница 65

— От этого тебя охранит клятва, которую они дадут мне и которой у нас еще никто не нарушал, — возразил совершенно спокойно Селим.

Через несколько дней люди вернулись, и Селим сдержал свое обещание. Подарив юноше оружие, одежду и лошадь, он собрал воинов, выбрал из них пятерых для сопровождения Саида и, заставив их дать страшную клятву, что они не убьют его, со слезами на глазах отпустил Саида.

Безмолвно и мрачно ехали по пустыне пять всадников и Саид. Юноша видел, как неохотно исполняют они поручение, и ему причиняло немало беспокойства то обстоятельство, что двое из них участвовали в том сражении, в котором он убил Альмансора. Когда проехали уже около восьми часов, Саид услыхал, что они шепчутся между собой, и их лица сделались еще сумрачнее, чем раньше. Он насторожился, стал прислушиваться и услыхал, что они говорят на языке, употребляемом только этой шайкой, и то лишь в самых тайных и опасных предприятиях. Селим, предполагавший сначала оставить у себя молодого человека навсегда, посвятил много времени, чтобы научить его этому таинственному языку. Но в том, что Саид услыхал теперь, не было ничего утешительного.

— Вот это место, — говорил один, — здесь мы напали на караван, здесь храбрейший муж пал от руки мальчика.

— Ветер развеял следы его коня, — продолжал другой, — но я не забыл их.

— И, к нашему позору, тот, кто поднял на него руку, должен жить и быть свободным! Где это слыхано, чтобы отец не отомстил за смерть своего единственного сына! Но Селим стал очень стар и впал в детство.

— А если отец отказался, — сказал четвертый, — то долг воина отомстить за павшего друга. На этом самом месте мы должны убить его. Таковы право и обычай с древнейших времен.

— Но мы дали старику клятву! — воскликнул пятый. — Мы не должны убивать его, наша клятва не может быть нарушена.

— Да, это правда, — сказали другие, — мы поклялись, и убийца должен уйти из рук своих врагов.

— Стойте! — воскликнул один, самый угрюмый из них. — Конечно, старый Селим — умная голова, однако уж не так умен, как думают. Разве мы клялись ему доставить этого молодца в то или другое место? Нет, он взял с нас клятву только относительно его жизни, и мы пощадим ее. Но наше мщение возьмет на себя палящее солнце и острые зубы шакалов. Давайте свяжем его и положим на этом самом месте.

Так говорил разбойник, но уже несколькими минутами раньше Саид решился на последнее средство.

Еще не успел тот сказать последних слов, как он повернул лошадь в сторону, сильно ударил по ней и как птица полетел по равнине. На мгновение все пятеро изумленно остановились, но потом, как хорошо знакомые с такими преследованиями, разделились: одни пустились направо, другие — налево. Так как они знали лучше все правила искусства езды в пустыне, то двое из них скоро обогнали беглеца и повернули к нему навстречу. А когда он хотел ускользнуть в сторону, то встретил тут еще двух, а пятый был сзади. Клятва — не убивать его — удержала их пустить в ход оружие. Они снова накинули ему на шею аркан, стащили его с лошади и, немилосердно избив, связали по рукам и ногам и положили на раскаленном песке пустыни.

Саид умолял их о милосердии, кричал, обещая богатый выкуп, но они со смехом вскочили на коней и ускакали. Еще несколько мгновений он прислушивался к легкому бегу их коней, но потом решил, что погиб. Ему пришли в голову его отец и грусть старика, если сын уже не возвратится; он стал думать о своем собственном несчастье, что так рано должен умереть. Для него было совершенно ясно, что он должен умереть мучительной смертью, изнемогая от зноя на горячем песке, или его растерзают шакалы. Солнце поднималось все выше и палящим зноем жгло ему лоб. С бесконечными усилиями ему удалось повернуться, но это принесло ему мало облегчения. Вследствие этого напряжения свисток, висевший на цепочке, выпал из одежды. Тогда Саид начал делать продолжительные усилия, чтобы схватить его ртом. Наконец его губы дотронулись до свистка и он попробовал свистнуть, но и в этом ужасном положении свисток не сослужил своей службы. В отчаянии Саид опустил голову, и наконец палящее солнце совсем лишило его сознания. Он впал в глубокий обморок.

Через несколько часов он проснулся от шума вблизи него и в то же время почувствовал, что его дергают за плечи. Он испустил крик ужаса, думая, что это подошел шакал и сейчас начнет терзать его. Потом его кто-то схватил уже за ноги, но он почувствовал, что это хватают его не когти хищника, а руки человека, осторожно обращающегося с ним и говорящего с двумя или тремя другими.

— Он жив, — говорили они шепотом, — но принимает нас за врагов.

Наконец Саид открыл глаза и увидел над собой толстого человека небольшого роста, с маленькими глазами и длинной бородой. Он дружелюбно обратился к Саиду, помог ему подняться и предложил ему пищу и питье. Когда Саид подкреплялся, он рассказал, что он купец из Багдада но имени Калум-бек и ведет торговлю шалями и тонкими покрывалами для женщин. Он путешествовал по торговым делам, а теперь возвращался домой и увидел его, несчастного и полуживого, лежащего на песке. Его внимание было привлечено великолепной одеждой и блестящими камнями на кинжале. После всевозможных усилий оживить его это ему удалось. Юноша поблагодарил его за спасение жизни, хорошо понимая, что без помощи этого человека он должен был бы погибнуть жалким образом. Так как у Саида не было возможности помочь себе и он не хотел один блуждать пешком по пустыне, то он с благодарностью принял предложение купца занять место на тяжело нагруженном верблюде и решил на первый раз ехать с ним в Багдад, где, быть может, найдется возможность примкнуть к какой-нибудь компании, отправляющейся в Бальсору.

Дорогой купец очень много рассказывал своему спутнику о знаменитом повелителе правоверных Гаруне аль-Рашиде. Он говорил о его справедливости и остроумии, с каким калиф умеет решать самые неясные дела простым и достойным удивления способом. Между прочим он привел историю о канатном мастере и историю о горшке с оливками, которые знает каждый ребенок, но которым Саид очень удивлялся.

— Наш государь, повелитель правоверных, — продолжал купец, — замечательный человек. Если вы полагаете, что он спит, как обыкновенные люди, вы очень ошибаетесь. Два-три часа на рассвете — это все. Я это хорошо знаю, потому что мой двоюродный брат Месрур его первый камердинер, и хотя относительно того, что составляет тайну его господина, он молчалив как могила, но все-таки для добрых родственников делает некоторые намеки, если заметит, что кто-нибудь от любопытства чуть не сходит с ума. Вместо того чтобы спать, подобно другим людям, калиф ночью бродит по улицам Багдада, и редко проходит неделя, чтобы он не натолкнулся на какое-нибудь интересное приключение. Нужно вам знать — как, впрочем, ясно уже из истории о горшке с оливками, которая так же истинна, как слова Пророка, — что калиф делает свой обход не со стражей или на коне, в полном вооружении и с сотней факельщиков, как он, конечно, мог бы сделать, если бы захотел, но одетый в платье то купца, то матроса, то солдата, то муфтия он ходит повсюду и наблюдает, все ли в порядке в городе.

Поэтому и происходит, что ночью ни в одном городе не обойдутся так вежливо с каким-нибудь дураком, попавшимся навстречу, как в Багдаде, потому что он всегда может оказаться калифом под видом грязного араба из пустыни, а у нас хватит леса, чтобы хорошенько вздуть палками всех обывателей Багдада и окрестностей.

Так говорил купец, и Саид, хотя его то и дело охватывала сильная тоска по отцу, тем не менее был рад, что увидит Багдад и знаменитого Гаруна аль-Рашида.

Через десять дней они прибыли в Багдад, и Саид был удивлен и поражен великолепием этого города, который в то время был как раз в самом расцвете. Купец предложил Саиду отправиться к нему, и тот охотно принял приглашение, тем более что теперь, среди людской толкотни, ему впервые пришло в голову, что здесь, вероятно, ничего нельзя получить даром, кроме воздуха, воды из Тигра да ночлега на ступенях мечети.