Генерал Власов. Анатомия предательства - Коняев Николай Михайлович - Страница 9

Как рассказывала на допросе Агнесса Павловна, вместе с Власовым и Свердличенко они благополучно добрались до Прилук, но, выяснив, что немцы уже в городе, обошли Прилуки стороной. Через Сребное, Хмелев, Смелое, Белополье вышли первого ноября к Курску, который уже готовился к эвакуации.

Отсюда их отправили в Воронеж.

В июне 1943 года следователя интересовало, не помышлял ли Власов об измене уже тогда, осенью сорок первого.

– Нет! – ответила Подмазенко. – Напротив… Власов давал высокую оценку действиям частей Красной армии в районе Киева и заявлял, что, если бы немецкие войска не окружили Киев, они не смогли бы его взять. Успехи немцев он рассматривал как временные и противопоставлял им исторические факты, когда при первоначальных неуспехах в войне русские выходили победителями…

Никаких отрицательных настроений он не высказывал и только желал быстрее соединиться с частями Красной армии.

Разумеется, Агнесса Подмазенко, хотя и спала в одной постели с генералом, в вопросах военной тактики и стратегии разбиралась чисто по-женски. И тем не менее, похоже, что именно так, как рассказывала Подмазенко, и мыслил командующий 37-й армии. Действительно, если бы немецкие войска не окружили Киев, они не смогли бы его взять.

Мысль необыкновенно глубокая.

Буквально ощущаешь, как ошеломила она в холодном осеннем лесу генерала Власова, рассчитывавшего, что немцы будут брать город в лоб, укладывая дивизию за дивизией перед позициями 37-й армии.

Обнимая беременную военно-полевую жену, Власов поведал ей о своем стратегическом озарении. Аля, Алик, как звал Власов Агнессу Павловну, замерла в его объятиях, впитывая в себя эту генеральскую мудрость.

Я иронизирую тут не только над Власовым.

Точно так же думали тогда и вели себя многие советские генералы.

Осенью сорок первого года они, такие умудренные и ловкие, в совершенстве изучившие штабные интриги, знавшие, что и где можно говорить, как и что нужно докладывать, не понимали и не могли понять, почему не останавливаются немецкие армии. Мысль, что имеющегося у них опыта, знаний и таланта недостаточно для этого, просто не приходила им в головы.

Впрочем, слово «опыт» здесь не вполне уместно.

Летом сорок первого года вермахтовские стратеги противоборствовали, кажется, и не генералам, а колхозным бригадирам, одетым в генеральскую форму.

Начальник Генерального штаба С.М. Штеменко пишет в своих мемуарах, что об обстановке на фронте, о положении наших и немецких войск в Генштабе зачастую узнавали не из докладов и сообщений, поступавших из армейских частей, а названивая по обычному телефону председателям сельсоветов.

Мысль, что с такой информацией невозможно воевать на этой войне, не посетила Штеменко и после победы.

«Мы и в дальнейшем, – пишет он в своих мемуарах, – когда было туго, практиковали такой способ уточнения обстановки. В необходимых случаях запрашивали райкомы, райисполкомы, сельсоветы и почти всегда получали от них нужную информацию».

Как созвучен штеменковский уровень военного мышления недоумению Власова – Подмазенко: зачем немцы окружили Киев, если, не окружив его, они не смогли бы взять город!

И обращение к истории тоже понятно.

Тут уже подсознание включилось.

Обидно, конечное дело, что своего ума, своих талантов не хватает, но ведь не где-нибудь, в России генеральствуем, а Россия – такая страна, поднатужится, родимая, прольет побольше кровушки, но выстоит, победит немцев со всеми ихними стратегиями, не подведет своих генералов.

И еще на одно выражение Агнессы Подмазенко я бы обратил внимание:

«Власов никаких отрицательных настроений не высказывал и только желал быстрее соединиться с частями Красной армии».

Глагол «соединиться» тоже, как мне кажется, не Подмазенко придуман.

Власов шел по лесу с политруком и любовницей, но продолжал ощущать себя – достойное восхищения самоуважение! – некоей войсковой единицей, которая должна не просто выйти в расположение советских частей, а именно соединиться с армией. Хотя и не осталось ничего от 37-й армии, но идею армии Власов нес в себе и сам ощущал себя как бы армией.

И тут опять-таки не столь важно, как ощущал себя сам Власов. Важнее то, что именно так думали, так ощущали Власова люди, от которых зависела его дальнейшая судьба.

В том числе и Иосиф Виссарионович Сталин.

Сам Власов в разговоре с В. Штрик-Штрикфельдтом утверждал, что 10 ноября состоялась его первая встреча с И.В. Сталиным.

На прием его вызвали с Василевским и Шапошниковым.

«В кабинете стоял Сталин с короткой трубкой во рту, которую он поддерживал правой рукой, – рассказывал Власов в Берлине. – Он не поменял позы, когда мы отрапортовали о своем прибытии».

– Пожалуйста, садитесь! – коротко сказал Сталин.

Генералы поблагодарили, но остались стоять.

– Садитесь! – повторил Сталин, но генералы остались на месте.

Тогда Сталин подошел к столу и сел.

Повернувшись к Власову, он указал рукою на стул, стоящий слева от него.

Только теперь все уселись.

– Что вы думаете о положении дел под Москвой, товарищ Власов? – спросил Сталин.

– Мобилизация необученных рабочих без поддержки регулярных военных резервов бессмысленна, товарищ Сталин, – ответил Власов.

– С резервами и дурак, товарищ Власов, сумеет удержать Москву, – сказал Иосиф Виссарионович[16].

Вскоре был отдан приказ о назначении Власова командующим 20-й армии.

Для Власова наступил его звездный час…

О деятельности Андрея Андреевича Власова в должности командующего войсками 20-й армии мы еще будем говорить, а пока вернемся к Агнессе Павловне Подмазенко.

В 20-й армии Подмазенко пробыла до 27 января 1942 года, пока ее не демобилизовали по беременности. Рожать она уехала к матери в Энгельс, надеясь сразу после родов вернуться на фронт к Власову.

Во всяком случае, об этом она писала Власову в феврале 1942 года.

«Андрюшенька! Родной, поздравляю тебя с годовщиной Красной Армии и желаю тебе крупных побед над фашистами. Хотелось бы в этот большой день быть рядом с тобой, чтобы еще больше чувствовать радость, пусть этот день будет днем смерти для всех фашистских захватчиков. От тебя получила только одно письмо, тебе послала много писем, пиши, милый, чаще, хотя бы несколько слов, чтобы знала, что ты здоров.

Получила от Жени две открытки и одно письмо, в котором она поздравляет тебя с победой, наградой и повышением, желает всех благ в жизни. Кроме того – привожу дословно ее слова! – скажи Андрею Андреевичу, что он должен более внимательно относиться ко мне, пусть не забывает, что женился на тебе, не спросив моего согласия, так я могу обидеться и отнять тебя у него, скажу, что самой мне нужна, а то он ни разу мне не написал, понимаю, что „Русь от недруга спасает“, но все-таки.

Дальше она пишет о себе: „беды изумительно влияют на фигуру, стала очень «изящной»“. Я с сожалением ей ответила, что не могу этим же похвастаться. Если будет у тебя хотя бы минута свободная, черкни ей несколько слов, она послала тебе несколько открыток… Но помни, что хотя твои письма к ней и не смогут пройти моей цензуры, не вздумай написать, что ожидаешь не только встречи!

Милый, я живу сейчас только письмами. У нас тут есть одно кино, репертуар которого очень разнообразен, а именно вот уже целый сезон идет „Свинарка и пастух“. Я предпочитаю лучше перечитывать 1000 раз твое единственное письмо…

У нас есть наушники, которые иногда только трещат, но мне даже в треске слышится: „говорит западный фронт. Уничтожено бесчисленное количество фашистов, точное число подсчитывают уже несколько дней“ и т. д.

Андрюшенька! О себе пиши все, меня ведь интересует каждая мелочь, вплоть до того, меняешь ли ты каждый день платки или предпочитаешь ходить с грязными??? Как Кузин заботится о тебе? Передай, что за неисполнение моих инструкций он понесет большое наказание. Андрюшенька! Сейчас живу только тем, что в мае буду с тобой вместе на фронте. И не думай иначе. Еще раз, или как один наш профессор говорит „исче“, пишу, что если Кузина не будет к 2–3 мая, сама добьюсь посылки на фронт. Маму оставлю с ребенком и возьму какую-нибудь женщину, чтобы мама могла справиться. Остался март и апрель, февраль я уже не считаю. Ты даже не можешь представить себе, как я скучаю и как хочу тебя видеть…