Рыцари порога.Тетралогия - Корнилов Антон - Страница 44

— Болотник! — вдруг заорал кто-то, и этот крик был подхвачен многими голосами: — Болотник! Это болотник!..

И тогда те, кто еще не разбежался с площади, кинулись в разные стороны. Мыча и встряхивая головой, полз к телеге Жирный Карл. Правая сторона его лица исходила тянущимися вверх красными тающими нитями. Пошатываясь и держась за спину, спешно ковылял в сторону, противоположную деревне, потерявший свою плетку нездешний мужичок. Староста Лысых Холмов Марал так и остался сидеть на телеге.

— Болотник… — хриплым шепотом повторял он. — Это же болотник!.. Надо же… болотник…

Старик отнес мальчика к лошадям. Юноша бережно принял обмякшее тело и, подождав, пока старик усядется на своего скакуна, передал ему мальчика. Спустя несколько мгновений два всадника направились обратно — в харчевню «Золотая кобыла».

Глава 5

Каю снился странный сон. Будто бы и не было вовсе ничего ужасного, что приключилось с ним в последние дни. Будто бы он снова оказался в харчевне «Золотая кобыла», но не на дворе, не в конюшне или на кухне, а в трапезной. Он сидел на скамье за одним из столов, и какой-то человек, по виду старый, с седой бородой, но сильный и обладающий ясным голосом, в котором не слышалось ни нотки старческого козлиного дребезжания, поддерживал его. И пуста была трапезная. Кроме самого Кая, старика и еще какого-то молодого мужчины с длинными темными волосами, ниспадавшими ниже плеч, никого в трапезной не было.

Вот подошла Лыбка. Не обычная, растрепанная и крикливая Лыбка, а какая-то новая — очень тихая, глядевшая в пол.

— Бульона с гренками, — приказал ей длинноволосый и добавил, обращаясь к старику: — Не меньше двух дней у него и крошки во рту не было.

— Три, — уверенно сказал старик.

— Так у нас… господин… — едва слышно выговорила Лыбка, — бульона-то отродясь… не бывало.

— Так свари! — коротко ответил старик.

Лыбка опрометью кинулась прочь из трапезной, но седобородый остановил ее:

— Погоди. Принеси сначала воды и красного вина. Потом Кай пил окрашенную вином воду и чувствовал, как это питье возвращает ему силы, а вместе с тем и способность мыслить. Какие-то сомнения закопошились в его голове. Сон все это или явь?

Темный и холодный подвал… Потом свет масляного светильника… И оскаленная харя Жирного Карла, с шипением выплевывающая слова, из которых получалось, что он, Кай, едва не убил Сэма… А потом — всплывший в памяти страшный разговор, подслушанный на опушке леса… И снова приступ бешеной ярости, выплеснувшийся в дикий крик… Побои… Здоровенные кулачищи, вылетающие из расцвеченного кровавым светом полумрака… И мечется на фитиле огонек, бессильно пытаясь разогнать тьму…

Так все это было на самом деле? Или?..

Суд и лживые слова всех этих гадов… Их мерзкие рожи, на которых читались только ненависть, презрение и гадливость и лишь на некоторых — равнодушие… Потом — яркий день и шум толпы… Наказание уже свершилось? Но кто тогда эти люди — старик и юноша? И куда подевался Жирный Карл и этот недорезанный урод Сэм?.. Как же он их всех ненавидит!..

Кай пытается спросить у старика, что все это значит, и куда пропали Карл с Сэмом, и что случилось со служанкой? Но язык не может выговаривать слова, даже голова с трудом поворачивается и все норовит упасть на грудь.

Непривычно тихая Лыбка приносит большую тарелку с горячим бульоном, и сознание Кая снова меркнет. Непослушной рукой он берет ложку, проглатывает раз, другой — и ложка вываливается из его рук. Затем опять появляется у его рта — это уже старик кормит его. Но бульон выливается на грудь. Нет сил, чтобы глотать, нет сил даже на то, чтобы почувствовать боль от ожога.

И все проваливается в темную муть.

* * *

Кай проснулся в теплой и мягкой постели, но комнату, где стояла кровать, узнал не сразу. Он переводил взгляд с маленького окна, на котором трепетала от утреннего ветерка занавеска, на грубо сколоченный табурет в углу, с табурета на закрытую дверь — и обратно. Комната казалось ему очень знакомой, и в то же самое время он не мог понять, где он все это видел.

Приподняв голову, он заметил стоящий в углу глиняный горшок. Увидев этот горшок, которому полагалось вообще-то находиться под кроватью, Кай вдруг все понял. Он все еще в харчевне «Золотая кобыла»! Сколько же раз ему приходилось по утрам выносить такие вот горшки — и из этой, и из других комнат харчевни! Только почему он валяется здесь, словно толстопузый богач торговец? Что происходит?!

В голове мальчика, уже значительно прояснившейся, пробежали последние события. Только с того момента, как его привязали к колоде, и до того, как он оказался в трапезной харчевни, зияло большое непроглядно-черное пятно. Нет уж, Жирный Карл ни за что на свете не пустил бы его в эту комнату. Он скорее сдох бы, чем сделал это… Но ведь Кай здесь. Не значит ли это, что…

Тут дверь отворилась, и в комнату вошел незнакомый лысый мужчина в потертой кожаной одежде. В руках он держал глубокую миску, из которой шел пар. Ногой придвинув себе табурет, мужчина уселся и, поставив миску себе на колени, извлек из-за пазухи большую деревянную ложку.

И улыбнулся Каю.

Странная была эта улыбка и даже, пожалуй, страшноватая. Да и от самого мужчины веяло чем-то необычным, чем-то совсем нездешним. Голова незнакомца, как теперь понял Кай, облысела вовсе не от времени (мужчина был далеко не старик). Она была покрыта синевато-белыми бесформенными пятнами, по краям этих проплешин робко проглядывали почти бесцветные коротенькие волосинки. Кроме того, на левой стороне подбородка темнел округлый шрам — очень необычный, обрамленный круговыми резкими морщинами. Словно в лицо этому человеку вонзили крючковатый клинок и принялись вращать, накручивая на лезвие живую кожу. Оттого левый уголок рта незнакомца всегда был оттянут книзу, и, когда незнакомец улыбался, губы его принимали форму зигзага.

— Кто ты? — спросил Кай.

— Меня зовут Рах, — ответил мужчина глухим сыроватым голосом и опустил ложку в миску.

— А где… — Кай наморщился, вспоминая. — Где… старик с белой бородой… такой, короткой, подстриженной?..

— Его имя Герб, — сказал Рах. — Он внизу. Заканчивает завтрак.

— Герб… — повторил мальчик. — И молодой мужчина с длинными волосами…

— Трури, — кивнул Рах.

— Трури…

У Кая было столько вопросов, но, как только он пытался сформулировать их, в голове возникала сумятица, мешавшая все мысли. Он хотел знать, кто эти люди, почему они возятся с ним, куда подевался Жирный Карл, и, вообще, почему в харчевне так странно тихо, и что случилось там, на площади?

— Жирный Карл… — выговорил Кай. — Вы… убили его? Лысый Рах слегка удивился:

— Нет…

— А где он?

— В последний раз я его видел на кухне, — сказал Рах. — Он готовил тебе этот бульон.

Каю показалось, что он ослышался. То, о чем говорил этот человек, просто не могло быть! Видимо, на лице мальчика отразилось недоумение такой силы, что Рах сказал:

— Довольно вопросов. Ты еще слишком слаб. Поешь и поспи. Нам скоро надо уезжать.

Уезжать?! Эти люди уедут, и что тогда станет с ним, с Каем? Да Жирный Карл из него самого бульон сварит!

— Вы уедете? — простонал мальчик.

— Конечно. Мы не можем оставаться здесь надолго. Нас зовет долг.

Эти слова были произнесены тоном простым и естественным, и Кай не нашелся, какой еще задать вопрос. Долг? О каком долге говорил Рах? Кто вообще мог дать денег таким странным людям? Но… Они уедут!

— Пожалуйста! — попросил Кай, чувствуя, что слезы помимо его воли вот-вот потекут из глаз. — Пожалуйста…

— Ты хочешь поехать с нами? — догадался Рах. — Да!

— В таком случае мы возьмем тебя с собой, — сказал Рах.

Кай не стал спрашивать — «куда»? Это его попросту не интересовало. Лишь бы подальше отсюда! И поскорее… Опасаясь говорить дальше (а вдруг этот удивительный человек передумает?), Кай поспешно принялся глотать бульон. Когда он захлебнулся и закашлялся, Paх спокойно произнес: