Рыцари порога.Тетралогия - Корнилов Антон - Страница 26

Кузнец отложил молот, тяжело вздохнул и присел на точильный камень. Он даже в лице изменился: бесцветные ресницы задрожали, а пухлые губы заметно побелели.

— Не хотел я… — тихо проговорил Танк. — Зарок давал не убивать никого, а вишь, как оно вышло. Я ж и старался, чтоб осторожно, да их слишком много было. Головой понимаю, как бить надо, а руки не слушаются… Вишь как, помнят руки мои… Я ж этими руками…

Он не договорил, глянул на мальчика виновато, словно тот его обвинял. Потом, будто оправдываясь, продолжил:

— Что душегубом меня называют, так то верно. Душегуб я и есть. Только не по своей воле. Родился-то я на Востоке, далеко отсюда, в Марборне. Таким, как ты, был соплегоном, когда меня парни из Морского Братства умыкнули. Почитай, лет тридцать я с ними по морям скитался. Так что промысел разбойный с молоком материнским впитал, как говорят. Правда, молоком меня не поили, а матушка… Я уж и забыл на лицо, какая была. Я ж малый был, а малый — что слепой: в какую сторону повернут, в такую и пойдет. Я года на три постарше тебя был, а уж в портовых драках моряков уродовал да на абордаж ходил. Знаешь, что это такое? У-у, брат!.. Это когда два корабля бортами сцепляются и на обеих палубах рубка идет — люди, как мясной ком многорукий да многоногий, с одной палубы на другую перекатываются. Охрана торговая — вся сплошь с мечами да топорами, а мы — кто с ножами, кто и вовсе без ничего. В свалке так сподручнее, там мечом не помашешь. Там за один вдох все решается — или ты его, или он тебя. Особая наука есть у Морского Братства, веками отточенная: как живого человека голыми руками вмиг жизни лишить. Не каждому она дается, да и сила тут нужна редкая. А я, вишь как, способный оказался… Насмотрелся я, брат, мастеров этого дела: на десять жизней хватит. По три ребра одним хватом вырывали… Хребет рвали прямо из тела, вишь как… Ну и ладно. Не нужно тебе этого слушать, ага…

— Мне тоже надо, — проговорил Кай, когда кузнец замолчал.

Танк вытаращился на него.

— Не хребет рвать, — заторопился Кай. — Мне, чтобы это… Чтобы голяком по кукурузному полю не бегать, — неожиданно закончил он.

Танк фыркнул и расхохотался. Потом надолго о чем-то задумался.

— Ладно, — сказал он. — Моя старушка все меня пилит, чтоб я камин сложил, как у людей. А у меня что-то руки не доходят, вишь как. За Круглым озером овраг есть, знаешь?.. Там ручей течет. Когда храм Нэлы складывали, камни там брали, в ручье. Натаскаешь мне две сотни булыжников, будем дальше разговоры разговаривать. Только мелкие не бери. С мою голову бери, не меньше… — и, крайне довольный собой, Танк снова расхохотался.

Кай даже не улыбнулся.

— Хорошо, — сказал он. — Можно прямо сегодня начать?..

С тех пор так и пошло. Всякий раз, когда у него выпадала свободная минута, Кай бежал к кузнецу. Работа для него находилась всегда, а если не было работы, Танк обязательно выдумывал какое-нибудь занятие: Кай карабкался на деревья, переплывал ледяную Лиску, таскал камни, бегал, обливаясь потом, вокруг деревни. Камни для камина давно уже были перенесены к хижине, камин давно был сложен, но Танк все не спешил обучать мальчика своему смертельному искусству. «Вишь, оно как, — говорил он, когда мальчик заводил об этом речь, — только силу и сноровку в себе почуешь, как удаль дурная наружу проситься будет. Покажется, что ты лучше других, что никто тебе не ровня, а это нехорошо, брат… Лучше вот что… лучше принеси мне сорочье гнездо…» И Кай шел в лес искать гнезда, а сороки, как известно, птенцов на верхушках самых высоких деревьев высиживают, низко не гнездятся…

О дружбе кузнеца и городского Барона быстро стало известно всей деревне. Взрослые, видя мальчика, перетаскивающего с места на место громадные камни или безо всякого повода несущегося по пыльным тропинкам, останавливались и, качая головой, крутили пальцем у виска. Бабаня то и дело поднимала крик о том, что «на всю деревню опозорил, голодранец городской, добрым людям на смех выставил». Сколько раз она обещалась сходить к «этому дурню здоровенному», потолковать с ним, чтобы он отстал от парнишки, а то «стыда не оберешься», но все не шла. Старик Лар ничего не говорил, только сопел в бородищу. И матушка помалкивала. Она совсем мало стала говорить. А плакать по ночам — больше. Теперь она вовсе не отличалась от деревенских баб: одежда ее истрепалась, а лицо потемнело. И руки сделались грубыми. Кай сам понимал, что ему бы стоило больше помогать ей, несмотря на всю ее неохоту, но к Танку тянуло сильнее, и ничего он не мог с этим поделать.

С Гиллем и его компанией Кай снова столкнулся примерно через неделю после первой драки. Пацаны уже сознательно подстерегли мальчика и, напомнив про «две монетки», излупцевали почище прошлого раза, потому что никто Каю на помощь не пришел. Кай явился в кузницу с распухшим носом и губами, превратившимися в две синие лепешки. Он думал, что уж теперь кузнец покажет ему, как защищать себя, но тот, вызнав от мальчика детали драки, подумал и сказал:

— Значит, быстрый Гилль для тебя слишком? Оно так и есть… Ну-ка, встань-ка вон туда… — и, набрав в пригоршню мелких камней, принялся швырять их в Кая один за другим, требуя, чтобы мальчик камни ловил. Хотел Кай обидеться и уйти, но… остался. На следующий день упражнения с камнями повторились, а потом и на следующий, а потом и на третий. Через две недели мальчик упустил только пару десятков из доброй сотни. А через полтора месяца он не упускал ни одного камешка.

А еще через пару дней Кай встретил Гилля недалеко от дома. Гилль был один, тащил дрова для очага, и драки, возможно, и не случилось бы, но Кай напал первым. Может быть, потому, что Гилль не ожидал нападения, может быть, потому, что он оказался без поддержки своей компании, может быть, еще по какой причине, но этот бой закончился вничью. Пацанов растащила мамаша Гилля — отправила сынка домой, а Кая, держа за ухо, приволокла к Бабане.

Старуха, причитая, что «кутек вовсе свихнулся, на людей кидается», сурово отодрала Кая хворостиной, а на следующий день Кай получил еще и от Гилля, который поспешил взять реванш, собрав всю свою кодлу и подкараулив Кая в сумерках у плетня его же дома.

— Камешки будем кидать? — спросил мальчик у Танка наутро, щурясь обоими подбитыми глазами.

— Сколько их было? — подумав, спросил Танк.

— Пятеро, — ответил Кай. — Четверо тех же и еще один… Не знаю, как зовут. Конопатый такой…

— Племянник Бада Сухорукого, — кивнул кузнец. — Но это неважно… Значит, пятеро. Сложно увернуться от пятерых…

— Будешь меня учить?

Кузнец ничего не ответил, поставив у наковальни молот, почесал бритый затылок и, оглянувшись на окно своей хижины, проговорил:

— В лес пойдем. Давно собирался угля нажечь.

В лесу, стащив сваленные древесные стволы в угольную яму, Танк разжег костер, велев Каю стоять на месте, отошел на полсотни шагов. Потом подозвал Кая. Когда мальчик подбежал, стряхивая с опухшего от побоев лица лесную паутину и выбирая из волос листья, кузнец рассмеялся.

— Вернись к яме, — сказал он. — И подойди ко мне еще раз. Постарайся сделать это так, чтоб я не слышал.

— Как это? — оторопел Кай.

— Скользи меж ветвей, — пояснил кузнец. — Как это… как рыба. Ни одной ветки задеть не должен… вишь как…

Кай усмехнулся. Он понял.

— А тебя тоже так учили? — спросил он.

— Ага, — сказал кузнец. — Только вместо веток деревьев Братья с ножами были… И на месте они не стояли. Давай. Сначала медленно, потом быстрее.

Кай бегал по лесу туда-обратно до самого вечера. Ночевать он ушел домой, а Танк остался в лесу. На следующий день все повторилось. Через неделю на вечерней улице его встретили трое: Гилль с близнецами. Каю досталось в драке здорово, но и Гилль вернулся в тот вечер домой с расквашенным носом, а один из близнецов надолго зажмурился на один глаз. За ту зиму Кай сталкивался с компанией деревенских еще четырежды. Два раза его подкарауливали, два раза они встречались случайно. В пятый раз, когда Кай наткнулся на Гилля с компанией у пастбища, куда вел Бабаниных коз, деревенский атаман, оглянувшись на своих прихвостней, сплюнул себе под ноги и молча обошел мальчика. В тот день Кай понял, что отвоевал себе право ходить по деревне, не боясь быть избитым.