Пуговица, или серебряные часы с ключиком - Вельм Альфред - Страница 26

Гроза надвигалась на деревню незаметно. Порой в комнате становилось светло, как днем, и видны были силуэты двух солдат у окна. Гром глухо ворчал вдали.

Сидя на краю кровати, Комарек думал о том дне, когда он потерял Генриха. Ему казалось, что он слышит даже запахи леса, видит теплую пыль, повисшую между соснами…

Кругом все трещало, ломались деревья. Продвигаясь, военные машины крушили все на своем пути. Слишком поздно Комарек заметил, что мальчика нет. Через лес было пробито и проложено много дорог, и старик предположил, что Генрих прошел где-то рядом. У следующей деревни, у первых же домов, он их подождет. Но когда они подошли, мальчика на месте не оказалось. Старик обошел все дома — Генриха нигде не было. Ночь он простоял под вязами у околицы, ждал и боялся, что мальчик и фрау Сагорайт пройдут здесь незамеченными.

Наутро Комарек вернулся в лес. Долго смотрел на взорванный мост и понял, что никакой возможности перейти на другую сторону не было.

Неподалеку бегал взад-вперед растерявшийся фельдфебель и кричал на четырех солдат, которые откапывали окопчик под пулеметное гнездо. Потом они натаскали мха и прикрыли им свежевыброшенный песок, а рядом с окопчиком воткнули срубленную сосенку — вроде как бы она тут и росла.

— Мальчонку я потерял на той стороне, — сказал Комарек.

— Ты знаешь эти места?

— Нет, эти не знаю. Скорей всего, он на том берегу остался.

— А если они с юга подойдут? Прямо не знаю, будто чувствую, что с юга они должны подойти, — рассуждал фельдфебель.

Это был маленький человек с очень крупным и широким лицом. Комарек никак не мог оторвать глаз от его огромного шлема. Он никогда не видал такого.

— Двенадцать лет мальчонке, и чемодан у него фанерный…

— А ты как думаешь, откуда они придут? Я думаю, с юга, — снова заговорил фельдфебель.

Комарек пожал плечами. О войне он ничего и слышать не хотел. Ему надо было выяснить, куда мальчишка девался.

— Это твои люди мост взорвали? — Он хотел еще добавить, что нехорошо это — мосты взрывать, однако удержался.

— Приказ, — ответил фельдфебель.

— А теперь как? — сказал Комарек.

Фельдфебель смотрел на обрушившиеся фермы и, быть может, испытывал даже удовлетворение от того, что ему удалось так основательно разрушить мост.

— Послушай, как ты думаешь, мог мальчишка на той стороне остаться?

— Нет, не думаю. Беженцы, по-моему, все прошли. Может, он с солдатами укатил?

— Это он мог. Правда, может с солдатами?

Комарек пошел дальше. Оглянувшись, он отметил, что фельдфебель провожает его глазами. Боже мой, что за шлем у него на голове!

Немного в стороне от дороги Комарек увидел военную машину. Она стояла среди поросли молодой рябины…

Гроза разошлась. Молнии сверкают одна за другой. Вдруг старик замечает, что мальчик смотрит на него.

— Плохо мне, дедушка Комарек.

— Спи. Поспишь — и пройдет.

Ослепительная молния — и сразу удар грома. Потом оба слышат, как дождь барабанит по окну.

— Дедушка Комарек! Мы часы серебряные нашли. Мишка…

— Спи, Генрих, спи. Проспишься — и встанешь здоровым.

— Да что вы, фрау Пувалевски! Я поговорю с Бернико.

— И он даст нам пожрать?

— Если у него даже нет ничего, он зарежет корову, и все.

— Всыплет он тебе как следует, вот тебе и будет «все».

— Да что вы, фрау Пувалевски! У нас в Пельцкулене по-другому.

— Не такой же он дурак — свою корову ни с того ни с сего резать.

— Вот увидите, фрау Пувалевски, у нас в Пельцкулене по-другому.

Фрау Кирш кладет ему руку на плечо и говорит:

— Ах ты, радость ты моя!

Все у них сейчас как раньше. Но только идут они в обратном направлении, и солнце светит с другой стороны, и идут они теперь, должно быть, в страну молочных рек с кисельными берегами… Где-то они раздобыли старую шлею и запрягли Орлика в большую ручную тележку. Снова собрался в путь весь маленький обоз, только люди шагают широко поперек всей дороги. Разговорам, разумеется, нет конца…

На самом-то деле даже толстая фрау Пувалевски верила в рассказы Генриха, но все же сказала:

— Брось ты про этого Бернико! Когда дело доходит до жратвы, ни у одного крестьянина ничего не допросишься.

— Правда, фрау Пувалевски, он, конечно, классовый враг, но все-таки он уже чуть-чуть и не классовый враг…

С черной палочкой на плече, на которой болтается мешок, позади всех шагает Комарек. Порой до него доносятся русские слова, которые мальчишка вплетает в свою речь. Да и незнакомые жесты у него появились. Старик думает: «Отныне ты всегда будешь заботиться о нем! Ты стар, но, покуда ноги тебя носят, ты будешь заботиться о нем. И учить его будешь всему, что понадобится ему в жизни. И хорошо будет посидеть с ним под ольхой, когда солнышко светит сквозь листву, и ждать, пока высохнут сети… И настанут твои лучшие дни, и понесем мы с ним вершу к лодке, и выгребем на озеро…»

— Нет, нет, фрау Кирш, я же «Товарищ».

Фрау Кирш на ходу примеряет фуражку Генриха: она очень к лицу ей! Мальчишка совсем расхвастался…

— Понимаете, фрау Кирш, они тайком скотину режут, — рассказывал он. — Когда никто не видит, они и режут. А я взял и записал, у кого сколько свиней. У Бернико, к примеру…

— И они всё делают, как ты скажешь?

— Меня же с самого начала «Товарищем» назначили, фрау Кирш. С первого же дня.

Порой Генрих оборачивается и кивает, а Комарек кивает ему в ответ.

Какое-то особенно возвышенное чувство овладело сейчас Комареком. Немало он повидал на своем веку, немало порыбачил, немало всяких секретов подглядел у рыбаков. Было у него и несколько таких секретов, которые он сам подсмотрел у рыбы. И все это были секреты миграции рыбы в зависимости от погоды и времени года. Но многое ведь зависело и от того, как, к примеру, вязать горловину верши. Всему, всему хотел Комарек научить мальчонку! Научит он его и как ставить горловину в воде, и как она должна быть натянута. Совсем вроде бы мелочи, а знание их добывалось опытом целой жизни.

Об этом сейчас думает старый Комарек. «И всегда-то ты был одинок, — говорит он себе. — Но как только мальчонка прибился к тебе и ты почувствовал ответственность за него, одиночеству твоему пришел конец. Но ты вновь стал одинок, когда потерял мальчишку…»

— Вот увидите, фрау Кирш, вот увидите.

— Ах ты, радость моя! — говорит фрау Кирш, смеется и нахлобучивает фуражку на Генриха.

Привал они устраивали в деревнях. Ходили по домам — есть-то надо было.

Иногда они встречали тех же солдат, которые останавливали Генриха по пути сюда. Солдаты узнавали мальчишку, приветствовали его, хлопали по плечу, доставали газету, табак, но Генрих отмахивался, говоря: «Спасибо!» Нет, нет, курить он не может. А вот поговорить — поговорить может. Тогда солдаты подсыпали табаку Комареку в трубочку, и старик благодарил, прикладывая два пальца к козырьку.

Время от времени Генрих передавал вожжи кому-нибудь из женщин и шагал тогда рядом с дедушкой Комареком.

— Понимаете, дедушка Комарек, когда мы будем жить при коммунизме…

Генрих чувствовал себя обязанным подготовить дедушку Комарека. Надо ведь было еще сказать ему, что там, в Гросс-Пельцкулене, его назначат бургомистром, но Генрих хотел не все сразу, а шаг за шагом…

— Понимаете, дедушка Комарек, есть ведь такие — они не верят, что при коммунизме им будет жить лучше.

— Ты рассказывал мне про тамошнего рыбака. А что он, не вернется больше?

— Не может он вернуться, дедушка Комарек. Вы бы послушали, что Войтек про него говорил! И не поверите никогда, как он Войтека бил. И Толека.

— А озеро — какое оно, большое? Или еще меньше Гольдапзее?

— Оно немного меньше Гольдапзее, но все равно оно «карашо».

— Много на нем кувшинок растет или как?