Туманный вирус - Донской Сергей Георгиевич - Страница 5

— Беда, господин президент, — произнес он.

— Я согласен с тобой, уважаемый, — сказал Султанбаев. — Беда пришла в наш дом. Нельзя терять ни минуты, поэтому буду краток…

После такого вступления последовала длинная, витиеватая речь:

— Сейчас, — говорил Султанбаев, — век непростой, век термоядерный. Человечество живет под угрозой глобальной войны. Миллионы людей не могут спокойно спать по ночам, опасаясь, что будут уничтожены вражескими ракетами. — Он сделал небольшой глоток чая и отвел пиалу ото рта, держа ее на трех растопыренных пальцах. — Но я и мой народ избавлены от страха перед чужими ядерными боеголовками. Я сплю безмятежно. Слышу о русских ракетах и улыбаюсь. Слушаю американцев, хвалящихся своими ракетами, и тоже улыбаюсь. Никто и никогда не осмелится напасть на мою страну, потому что я принял меры. Помнишь, генерал, сколько ракет у нас осталось после распада СССР? Мы имели тогда четвертый по мощности ядерный потенциал в мире. Было, конечно, разоружение, был подписан Лиссабонский договор, а в девяносто пятом уран и боеголовки были вывезены в Россию и Америку. Но в полном ли объеме?

Не зная, какого ответа ждет от него Султанбаев, министр МВД состроил многозначительную мину и подвигал бровями.

— Этого никто не знает, — продолжал Султанбаев, облизывая липкие после шербета пальцы. — Мировое сообщество подозревает, что некоторое количество бомб и ракет мы припрятали. И очень хорошо, что подозревает. Потому что никто не отважится напасть на нас, рискуя получить ядерный удар в отместку. — Хихикнув, он прищурился так, что его глаза превратились в две хитрые щелочки. — Таким образом, мы стоим на одном уровне со сверхдержавами. И не позволяем совать нос в наши дела. Ни Америка, ни Россия нам не указчики.

— Это благодаря вашей мудрой политике, господин президент, — молвил Мухамбеков, слегка наклонив голову.

Возражать Султанбаев не стал, напротив, кивнул, как бы в такт собственным мыслям. Но лицо его помрачнело.

— К сожалению, — сказал он, — в мире существует другое, гораздо более выгодное оружие. Бак-те-ри-о-ло-ги-чес-кое. — Это не вполне привычное слово было произнесено по слогам. — А у нас его нет. И нам угрожают этим бак… бактериологическим оружием. — Расстроенный Султанбаев отодвинул вазу со сладостями так резко, что едва не опрокинул ее со стола. — Я правильно тебя понимаю, Касим?

— Правильно, господин президент, — уныло подтвердил Мухамбеков.

— И нас шантажируют…

— Еще как шантажируют, господин президент.

— Если бы они хотели денег, я бы их понял, — сказал Султанбаев. — Но требовать моей отставки! Они безумцы! Разве я могу бросить свой народ?

— Мы бы почувствовали себя осиротевшими, — заметил Мухамбеков.

— Они не просто безумцы, они подлые негодяи. Или ухожу я, или будут уничтожены жители Казахстана. Мыслимо ли это?

— Нет, господин президент, немыслимо.

Султанбаев встал и, поплотнее запахнувшись в халат, прошелся по комнате, как стратег, обдумывающий план решающего сражения.

— Я хочу… Нет, я требую, чтобы шантажисты были найдены и уничтожены. — Он остановился, тяжело дыша. — Нет, но какие наглецы! Чтобы я добровольно сложил полномочия! Ни стыда, ни совести нет у этих шакалов!

Мухамбеков тоже встал, одергивая ладно сидящий мундир с орденскими планками.

— Вы совершенно правы, господин президент. Ни стыда, ни совести.

— Должны ли мы объявить о полученном ультиматуме? — задумчиво спросил Султанбаев.

Ход его мыслей был ясен. Он предвкушал, как все станут уговаривать его остаться, если послание шантажистов будет опубликовано. Имея несколько иную точку зрения на сей счет, Мухамбеков поспешил возразить:

— Ни в коем случае, господин президент.

— Но почему? — воскликнул Султанбаев, ожидавший другого ответа.

— Шантажисты только и ждут, чтобы мы предали дело огласке, — пояснил Мухамбеков. — Так им будет легче оказывать на вас давление.

— Но почему? — повторил Султанбаев.

— Они хотят посеять панику.

— Панику? Зачем?

Мухамбеков откашлялся. Он чувствовал себя так, словно готовился ступить на тонкий, предательский лед.

— А вдруг народ испугается и поддержит требования этих мерзавцев? — заговорил он, тщательно подбирая слова. — Вдруг начнется разброд, волнения…

— А армия? — спросил Султанбаев, лицо которого приобрело восковой оттенок.

— У наших ближних и дальних соседей тоже были армии, — напомнил Мухамбеков. — И чем там закончилось?

Побледнев еще сильнее, Султанбаев снова заходил по комнате. Она была настолько обширна, что, удаляясь, его фигура становилась совсем маленькой.

— Сколько у нас времени на раздумье? — спросил он из дальнего угла, когда голос его был уже еле слышен.

— Пять суток. — Министр внутренних дел взглянул на часы. — Уже меньше. Сто восемнадцать часов.

Султанбаев быстро зашагал в обратном направлении. Пояс на его животе распустился, и полы халата развевались на ходу, словно от порывов ветра.

— Своими силами справишься, Касим?

— Конечно, — с достоинством ответил Мухамбеков. — Но мне понадобится помощь.

Только настоящий азиат мог дать столь хитрый ответ, соединив воедино два противоречия. Силясь сообразить, что его смутило в словах министра, Султанбаев наморщил лоб, однако так ничего и не понял.

— Хорошо, — сказал он. — Какую помощь ты имеешь в виду?

Генерал Мухамбеков объяснил. Через десять минут Султанбаев прижимал к уху трубку телефона правительственной связи.

IV

Вызванный к начальнику исполнительного отдела лейтенант Олег Белов прибыл на три минуты раньше и, к превеликому удовольствию секретарши, задержался в приемной. Секретаршу звали Зинуля, ей было сорок два года, но она все еще интересовалась молодыми людьми и верила, что они могут всерьез интересоваться ею. Белов, по ее мнению, был идеалом мужской красоты — весь такой утонченный, голубоглазый, опрятный. Даже не верилось, что он убийца. Ну, не убийца, а, как бы это поделикатнее выразиться, исполнитель . Ведь отдел числился исполнительным только на бумагах. Люди компетентные называли его истребительным. Это было гораздо ближе к истине.

Поглядывая на Белова, застывшего напротив каменным изваянием, Зинуля достала помаду и принялась подкрашивать губы, которые, в общем-то, в этом не нуждались. Гримасничая ртом, она сочла нужным предупредить:

— Будьте поосторожнее. Харон на взводе.

Хароном сотрудники прозвали начальника отдела, носившего прозаическую фамилию Харитонов. Души умерших он через Стикс не перевозил, а если бы и довелось ему оказаться с ними в одной лодке, то, скорее всего, Харон перетопил бы их к чертовой матери. Потому что вверенное ему подразделение Антитеррористического Центра имело дело с самыми гнусными представителями человечества, по которым веревка плакала. Но смертная казнь была отменена, вот и приходилось разбираться с террористами по-своему. Их судьбы решались самым кардинальным образом: без проволочек, юридических ухищрений и бумажной волокиты.

— Неприятности? — спросил Белов, кивнув на дверь.

Не далее как месяц назад он вернулся из Африки и все еще ходил с великолепным загаром. Пребывая в Уганде, Белов привел в исполнение смертный приговор, вынесенный двум грузинам, устроившим бойню в детском лагере. После этой поездки его синие глаза приобрели синий оттенок ранней ночи, а улыбка — прежде открытая, во все зубы — сделалась кривоватой и не такой сияющей. Краем уха Зинуля слышала, что в Уганде Белов прикончил не только грузин, но и нескольких их сообщников. Это наложило на его внешность определенный отпечаток. И перемены, как казалось Зинуле, были не в худшую сторону.

Украдкой полюбовавшись Беловым, она сказала:

— Харитона Христофоровича вызывал к себе Воротников.

— Да?

Реплика была, скорее, скучной, чем удивленной. Зинуле моментально захотелось проявить свою осведомленность.

— Сам, — она возвела взгляд вверх, подразумевая при этом не господа бога, обитающего где-то выше потолка, а главу Антитеррористического Центра, — побывал до этого у президента. — Она снова посмотрела на потолок. — Так что сам понимаешь, каша заварилась нешуточная.