Поверженные правители - Холдсток Роберт - Страница 9

Низкий вой несся из открытой двери. Он напугал лошадей, да и у меня на загривке волоски встали дыбом.

Ниив жалась ко мне, съежившись в седле и надвинув на лицо капюшон.

С мостков глядел на нас высокий человек в темно-красном плаще, с волосами до плеч. Лицо его было чисто выбрито. Человек был молод, с ясным взглядом, без оружия. В руке он держал поводья могучего черного коня.

Я узнал облик Пендрагона — призрака, постоянно преследовавшего меня во сне. Еще не рожденный, он несколько раз возникал в моей жизни, хоть и не ненадолго.

Он поманил меня, и я спешился, доверив поводья Ниив. Когда я, старательно удерживая равновесие, ступил на узкий мост, Пендрагон повернулся, привязал коня и нырнул в стонущую дверь.

Я пошел за ним.

На минуту я замер в дверях. Страна Призраков кружит человеку голову. Узкий коридор, казалось, расширялся и уходил вдаль. Стон перешел в негромкий гул голосов, звуки неземного смеха. Пристанище словно покачнулось у меня под ногами. Воздух здесь загустел от дыма очагов и запаха жареного мяса. Металл звенел о металл ударами огромного бронзового гонга, какие я слышал на востоке, но вскоре я узнал звон железных клинков. В пристанище шел пир и проходили военные состязания.

По обе стороны коридора тянулись комнаты. Пендрагон скрылся в чреве пристанища.

Я стал обыскивать комнаты.

В первой я нашел людей в клетчатых плащах, мрачно смотревших на меня со своих скамей. Между ними исходил паром стоявший на огне медный котел, а на коленях у них покоились костяные и деревянные рукояти оружия. Они встретили меня злобным оскалом.

В другой я увидел четверых мужей с лицами изуродованными шрамами, голых до пояса, с нарисованными на груди волчьими мордами. У каждого на шее красовалось серебряное ожерелье, а на голове — венец из кабаньих клыков, прижимавший густые черные волосы. Они испуганно, смущенно, но с любопытством глядели на меня и все же войти не пригласили. Мужчины сидели вокруг большой доски в клетку, на которой стояли фигурки из кости или темного дерева. Они по очереди двигали фигурку острием меча. В игре не видно было ни смысла, ни правил, но при каждом ходе остальные вскрикивали в отчаянии и гневно следили за следующим движением меча.

В третьей комнате в огромном открытом очаге горел огонь, и старик медленно поворачивал на вертеле бычью тушу. Он оказался беззубым, и когда взглянул на меня, я обнаружил, что глаза его так же пусты, как и рот. Он улыбнулся и кивнул, почувствовав мое присутствие. Двое молодых мужчин в клетчатых килтах и костяных нагрудниках прыгали навстречу друг другу через жарящегося быка, кувыркаясь в воздухе. То была не драка, а просто игра; на их голых руках и плечах краснели пятнышки ожогов от брызнувшего жира. Помнится, все это показалось мне смутно и тревожно знакомым.

В четвертой комнате, оказавшейся меньше других, я нашел Пендрагона с его малой свитой и на этом прекратил исследовать пристанище. В просторном зале стояли столы и скамьи. Здесь толпились самые разные люди: вооруженные и безоружные, коротко стриженные и с волосами, собранными в пышные конские хвосты; у некоторых головы были выбриты наполовину, у других — на четверть, тела покрывали татуировки, столь многоцветные, что невозможно было под узором различить человека. Ровно гудели голоса: люди отдыхали. На столах стояли глиняные кувшины с вином и деревянные бочонки с медовым элем; мужчины, черпавшие напитки рогами и чашами, были совсем пьяны. Шесть или семь закутанных в плотные плащи фигур разносили подрумяненных поросят и дичь на вертелах.

Только Пендрагон со своей четверкой оставался трезвым, и на столе перед ними не было еды.

Я подсел к ним, но, проголодавшись и чувствуя жажду после долгой скачки, взял себе мяса и вина: кислого вина с сильным привкусом сосновой смолы. Я не сомневался, что его делали в Греческой земле. Как видно, даже Мертвые обращались за удовольствиями к югу.

— Выпьешь и останешься здесь навсегда, — буркнул мне Пендрагон.

— Я уже бывал в Стране Призраков и вышел обратно, — отвечал я. — Бывал я и в греческих тавернах и гадал, доживу ли до утра, не то что до конца мира.

— Съешь это, и свиньи Нижнего Мира предъявят на тебя права, — пробормотал один из его спутников, когда я вонзил зубы в мясо.

— Я едал в тысяче запретных мест, — огрызнулся я. — Если что и удержит меня здесь, так это желание доесть все без остатка.

— Ты надеешься дожить до конца мира? — спросил второй воин.

Он был молод, с пушком на подбородке, и с откровенным любопытством рассматривал меня, как и третий — с виду прямо его двойник.

— Мой мир кончался тысячу раз, — загадочно ответствовал я. — Разбитое сердце, разбитые надежды, разбитые радости. Но если ты в силах забывать так, как умею я, то благодари тех богов, что опекают тебя. Потерять воспоминания — значит начать жизнь заново.

— Кислая жизнь, и довольно печальная, — с сомнением заметил четвертый из свиты Пендрагона, старше других, с покрасневшими глазами, с тяжелым дыханием. — Но кто я такой, чтобы пререкаться с тобой? Я еще не жил. Мое время придет. Надеюсь, оно придет скоро.

Я спросил его имя. Как и Пендрагон, он слышал свое имя лишь во сне: Морндрид. От этого имени меня пробрал озноб. Я недоумевал, отчего он предстает в зрелых годах, а не юным, как его товарищи. Но сейчас не время было предаваться праздному любопытству.

Утолив голод и жажду, я стал расспрашивать Пендрагона о пристанище и о людях в других комнатах:

— В одной семеро, с виду очень несчастных…

— Воистину несчастных. И не без причины. Это семеро родичей, сыновей и братьев правителя, который окажется перед лицом нашествия с востока. То восточное войско будет грозной опасностью: легионы воинов, вооруженных невероятным оружием. Этих семерых, например, они убьют еще детьми! Потому-то они так унылы и гневны: они знают из снов, что никогда им не стать мужами, чьи тела они занимают в ожидании жизни.

— А кто те четверо за доской в клетку?

— Четверо сыновей Брикриу, два поколения владевших своей землей. Они — игроки поневоле. Они разозлили друида, тоже еще не рожденного, и, вместо того чтобы предсказать им судьбу, тот наложил на них это заклятие: играть девятнадцать раз по девятнадцать раз девятнадцать лунных кругов. Последняя игра определит их будущее, но они сбились со счета. А остановиться слишком рано или сыграть лишний раз для них губительно.

— Сложное число лун.

— Действительно!

— А соперники, прыгающие через жарящегося быка?

Пендрагон пожал плечами:

— Это тайна за семью печатями. И для всех здесь. Ими овладел юный дух иного времени. Они прыгают не по своей воле. Когда изнемогут, спят несколько дней, потом жадно пожирают быка. Когда обглодают его до костей, на вертеле появится новый бычок и прыжки начинаются заново. В них есть тайна — во всяком случае, мне так кажется. Но даже они сами не знают, откуда пришла эта тайна.

Я не сказал ему, что их занятие показалось мне знакомым. Они забавлялись танцами с быком, но в местах, где такие танцы неизвестны.

Тогда я сказал Пендрагону, что слышал, будто он ждет меня. Ответ его меня удивил. Я не ожидал столь унылого отклика. Он заговорил торжественно, скорее тоном Глашатая Будущего, нежели будущего правителя.

— Нам ведомо — нам, кому в назначенный час предстоит ступать по земле и править ею, — что мы должны ждать здесь. Нам ведомо, что сны наши не значат ничего. Мы никогда не жили, мы лишь духи жизни, что однажды возникнет на этих землях, в лесах и на равнинах, в ущельях и лощинах, морских проливах, на реках, высокие холмы с древними укреплениями, рухнувших стенах, дожидающихся, когда их отстроят заново.

И мы станем строить на мертвецах и на том, что оставили после себя мертвецы.

Мы — тени без прошлого. Мы живем среди теней, вспоминающих и осуждающих несправедливость их предков. Мы — заложники, мы — Нерожденные в Царстве Мести. Вам, наслушавшимся рассказов друидов о чудном мире, ожидающем вас после смерти, скажу, что в Стране Призраков вас не ждут радости. Жизнь после смерти не менее жестока, чем до нее. Не скажу, что не существует больше радостей забытой жизни. Они существуют. Но для Мертвых и еще не рожденных нет времени — и нет пощады. Мы не меняемся, не стареем, нет для нас испытаний, преодоление которых дает миг покоя — миг, которому мы завидуем, глядя на мир за рекой. Миг перехода. Миг чистой свободы.