Поверженные правители - Холдсток Роберт - Страница 68

Четыре маски — что же сталось с Радагом? — показывающие четырех друзей, четырех братьев, ключ к жизни в ее начале. Быть может, пустой маской Дурандонд хотел выразить свое понимание, что все в жизни лишь гладкий камень, пока встречный не оставит на нем свой знак.

Я ощутил покой этой комнаты и надолго задержался в ней.

Но, как с приходом дня, рано или поздно приходится шевельнуться, потянуться и жить дальше.

Дальше пришлось ползти по лабиринту коридоров, ведущих к погребальному залу. Никто не бывал здесь с той поры, как погребальные носилки с Дурандондом уложили на его колесницу. В свете воображения я увидел труп: он был укрыт плащом, ткань вытерлась до редкого сплетения нитей, не более скрывавших тело, чем сухожилия связывают кости. Останки пса лежали у его ног. В зал снесли вещи, которые он любил, и я призвал чары памяти, чтобы заставить их вновь засиять, засветиться эхом прежней жизни. Горшки, кувшины, шлемы, оружие, бочонки с мясом, травами, плодами и зерном. И короба, и лица детей, и резные изваяния женщин и стариков, и прекрасная статуя из светлой березы, изображавшая особенно красивую женщину, наверное, его жену Эвиан.

Тогда я призвал Морндуна и поднял мертвого правителя, наложив чары памяти на хрупкие осколки костей некогда гордого человека. Блеснул забытый дух жизни.

Дурандонд поднялся с повозки, взглянул на меня весьма сердито, как мне показалось, но потом как будто узнал и слабо улыбнулся.

Он встал, наклонив голову (потолок был низким, хотя непонятно, отчего это мешало ему, бестелесному в тот час), и прошел к дубовой скамье у восточной стены зала. Сел, склонившись вперед, сжав ладони и тяжело дыша.

— Так, снова ты, — прошептал Дурандонд.

— Снова я.

— Как давно это было?

— Давно. Очень давно.

Он помолчал немного и заговорил снова:

— Странная жизнь: сны и видения, за ними жизнь и действие, и снова сон, и снова видения. Странная штука — вечность. Сияние жизни в другом мире кажется чересчур призрачным. Слишком много света, слишком мало тени. Земля наполнена светом, но ложным светом. Мне больше нравится сон. Смертный сон. И большую часть своей смерти я видел хорошие сны. До недавнего времени. Правду сказать, когда ты разбудил меня, мне снился один из худших за последнее время снов. Мне снился Рив. Ты затем и пришел? Чтобы спросить меня о Риве?

— Я хотел узнать о Дедале и как ты попал на Альбу.

Он смотрел на меня, его лицо омрачилось.

— О Дедале?

— Это очень важно.

Он обдумал мои слова и коротко кивнул:

— Сколько ты мне дашь?

— Не слишком долго. Прости. Удерживать тебя здесь обходится дорого. Я должен сохранить как можно больше жизни. Я должен сохранить силу. Моя тень протянулась далеко во Времени. Ты это знаешь. Еще в первую нашу встречу ты глумился над этим.

— Я не глумился. Зачем бы я стал глумиться? Я прошел долгий путь, чтобы найти тебя. Может, я тебя дразнил?

— Пусть будет — дразнил.

Он опять вздохнул.

— Дедал… Клянусь едким дыханием самого Расчленителя. Да, это была ошибка. Теперь я вспомнил Дедала. И Рива. И Альбу. Должно быть, мои сны знали, что ты идешь. Потому что мой сон разбился: мне снился отец. Как я потерял отца.

— Я слушаю.

— Ужасное время…

Глава 31

ПОВЕРЖЕННЫЕ, УШЕДШИЕ НА ЗАКАТ

Северный небосклон почернел от дыма. Дурандонд с отцом смотрели с вершины Орлиной Башни. Блеск металла говорил о движении войск на юг. Они разливались по долинам и по равнинам, мчались к Эпонавиндуму, цитадели правителей маркоманнов.

То были не враги. Это друг Дурандонда, Орогот, бежал от своей погибшей твердыни в сердце земель амбиаричи.

Еще раньше прибыл гонец с предостережением. Дикий Рив за ночь сделал рывок к востоку, завладел стенами и предал огню Тригарандум, цитадель Орогота. Орогот бежал, увозя на телеге тело отца и побросав в повозки, колесницы и седельные вьюки сокровища Тригарандума, сколько их успели собрать он и его друзья.

Аркандонд был бледен и дрожал. В последние годы он хворал, зрение его ослабело. Он выглядел старше своих лет и все же видел разрушения на севере, а из донесений знал о разгроме ведилици и эрковичи. Старые правители погибли, их сыновья бежали на запад, захватив, что смогли, и спасая жизнь.

Дурандонд пытался утешить отца, но старик не желал слушать утешений.

— Я еще не так стар.

— Сорок четыре года. Не так уж молод.

— Мой отец дожил до шестидесяти. И погиб в сражении.

— Не в таком сражении. Пора уходить. Так подсказывают знамения и здравый смысл. Нам не устоять против Рива.

— Тебе нет. А я выстою.

— Тогда я останусь с тобой, и мы вместе поскачем в Страну Призраков.

— Нет! — властно произнес Аркандонд. — Я не могу позволить тебе умереть. Свою отвагу и жажду сражений направь на иные цели. Откажись от боя. Нам не добиться победы. Мы повержены. Но ты унесешь наше имя в другую страну.

— На запад?

— Больше идти некуда.

Аркандонд был осведомлен о пророчестве, полученном сыном за несколько лет до того. Он добавил:

— Я сумею задержать их у прохода Оловиди — у Великого Древа.

Дурандонд встревожился:

— Они заберут твою голову. Наколют на копье. Воткнут в щель камня за воротами.

— Голова будет улыбаться им свысока, — буркнул его отец.

— Голова сгниет. Станет черепом, — возразил сын.

— Меня всегда восхищали улыбки черепов, — усмехнулся Аркандонд. — Так много сказано, причем совсем без труда.

— Тогда мы прощаемся. И с большим трудом. Но я не много могу сказать.

Отец и сын обнялись. Ветер донес резкий стук копий по щитам, дробь барабанов приближающихся убийц. Аркандонд вдруг задрожал, глядя в небо.

— Ворон уже нацелился на меня. Но я еще не готов! — выкрикнул он и, бросив последний взгляд на сына, пошел за оружием.

Дурандонд спустился с башни и прошел в высокие ворота, открывавшиеся в вещую рощу, где вершили свои обряды Глашатаи. Ворота уже были распахнуты, и двое мужчин стояли там. Их волосы и короткие черные накидки были в крови. Грубые деревянные маски, бесстрастные лики с пустыми глазницами, скрывали их лица, но ножи для жертвоприношений они держали за клинки и протягивали сыну правителя костяные рукояти. Дурандонд на миг обмер, хотя и ожидал этого.

Все кончено. Гадание по жертвам подтвердило то, что ясно и так. Цитадель не выстоит перед нашествием с востока и перед собирающимися с ближних земель полчищами мятежников, превращенных недавним голодом из покорных подданных в лесное и полевое воинство недовольных.

Он это предвидел.

С первого своего боя на десятом году жизни, когда его пригласили в высокий зал, Зал Правителей и Героев, он чувствовал недовольство в землях данников правителя. Зал сиял золотыми и мраморными статуями. Он переливался серебром и блеском щитов, рычал голосами лучших гончих, благоухал душистыми винами, сверкал драгоценными каменьями, из которых были вырезаны фигуры зверей, столь большие, что ребенок мог сесть на них верхом. Пол устилала не солома, а толстые цветные ковры, привезенные из стран, где всходило солнце, столь далеких, что мальчиком Дурандонд не мог представить себе таких расстояний.

По дорогам и рекам прибывали торговцы, караван за караваном. Частоколы и вооруженная стража отделяли дороги от полей. Два мира вечно сосуществовали рядом: мир дорог и дворцов и мир полей, лесов и голода.

В сумерках Орогот подъехал по северной дороге и привел с собой две сотни потрепанных сражением воинов. Следом двигались телеги. Их тащили женщины. Другие женщины ехали верхом, прижимая к себе детей. Последние амбиаричи поднялись по крутым извивам дороги к высоким воротам и вступили в город.

— Радаг уже ушел на запад. Он надеется встретить Кайлума на побережье, у белых скал. О Версиндонде я ничего не знаю, кроме того, что он спасся с горсткой воинов, с родными и двумя телегами мертвецов. Мы все забираем своих мертвых. Рив уничтожает погребения, срывает могильные курганы, вламывается в залы колесниц и выбрасывает праведные кости собакам. Они расхитили богатства Мертвых, распродали все, в чем нуждались в дороге наши предки. Они оскверняют памятники. Эти люди вышли из ям и котлов нижнего мира. Мой отец называл их выходцами из царства Аида, чудовищами из Греческой земли. Значит, его убил Аид.