Поверженные правители - Холдсток Роберт - Страница 39

— Ты так говоришь, — выпалила она, заново затевая спор, — но никогда так не делаешь.

— Неправда. Я много раз просил тебя помочь.

— Только о каких-нибудь пустяках. Ты меня не используешь, ты меня не учишь. — Каждый раз все возвращалось к тому же: учи меня, дай мне коснуться «чар», вырезанных на твоих костях. — Мой отец, умирая, не для того оставил мне свой дух, чтобы я с ним просто жила, а потом умерла. Он ждал, что я стану его применять.

— Но у тебя не хватает сил, Ниив. Слишком много сил это отнимает, особенно если ты даром тратишь свое искусство. Помнишь, ты когда-то заглянула в мое будущее? Я вижу морщинки у твоих глаз, могу ущипнуть дряблую кожу на твоих руках — расплату за ту глупость. Я никогда не думал, что так полюблю тебя…

— Полюбишь? Ха! Ты только и делаешь, что со мной ссоришься.

Это было неправдой. Она сердцем это чувствовала, и я не стал спорить. Зато я задумался, насколько она ощущает грызущую меня боль — боль, становившуюся все сильнее. В лунном свете она была свежа и соблазнительна, мне хотелось любить ее тут же, не откладывая. Вот что всегда влекло меня к этой женщине: эти минуты злости и минуты радости вслед за злостью, не нарушаемые миром вокруг нас. Конечно, если Урта не вламывался незваным в нашу хижину, чтобы весело извиниться и попятиться, а потом ждать, перешучиваясь со своими утэнами, пока я выскочу наружу и выскажу ему все, что думаю.

О да, Ниив была в моем сердце. Не первой — первой была Медея, хотя то воспоминание и скрывалось в дымке, — но и не последней. И все же она была единственной женщиной, которую я не желал подпускать к себе из страха ее потерять.

Она тронула пальцем мои веки и с удивлением взглянула на блестящую влагу.

— Ну-ну. Мужчина источает соленую любовь. — Она быстро лизнула палец. — Магия, — поддразнила она. — У тебя даже слезы, должно быть, волшебные, так что благодарю тебя за угощение. А вот и мой ответный подарок.

Она привстала на цыпочки и поцеловала меня. Потом с удивительной силой увлекла меня на холодный песок у темного края прибоя. Руки ее были бесенятами, ногти — острыми шипами, их оружием. Я обливался кровью от ее любовной ласки. Она умудрилась прильнуть ко мне под палаткой из скинутой нами одежды.

Я слышал, как Урта звал меня, и Ясон тоже. Но напряженное дыхание Ниив струей бальзама заглушило эти лишние призывные крики из затонувшего дворца.

Глубокой ночью, когда мы покоились в полусне, вдруг резко запахло медом. Нечто скользнуло к нам по берегу и принялось разглядывать. Неуловимая, как духи стихий, женщина склонила голову набок, коснулась наших лиц призрачными пальцами и отпрянула, как случайный ветерок, когда мы зашевелились, желая рассмотреть ее поближе.

— Кто это был? — спросила Ниив, чуть вздрогнув.

— Не знаю. Но она следила за нами, когда мы вошли в гавань.

— Призрачную гавань, — многозначительно напомнила Ниив. — Призрак внутри призрака?

— Не думаю.

— Почему ты не посмотришь? Мне-то нельзя! А то стану старой и дряблой, — съехидничала она.

— Заткнись.

— А ты посмотри!

Я всмотрелся в тень, но стихийный дух уже ускользнул. Ее запах уводил в расщелину прибрежной скалы, в которой я заподозрил начало змеившегося под землей лабиринта.

— Запах знакомый, только не помню откуда, — сказала девушка.

— Мед.

— Ну да! Мед! Как запах из кувшина, только слаще; кувшина с… предметами на дне.

— С головами. Ты ведь знаешь, что в нем были головы.

— Целых четыре! — Она содрогнулась, потом уставилась на меня. — Зачем кому-то хранить головы в меду?

— Так они дольше сохраняются. Если хочешь, я сохраню тебя в меду, когда ты умрешь, и стану вынимать и облизывать каждое новолуние. Мед и тело сохраняет свежим.

Шутка пришлась ей не по вкусу. Она устремила взгляд на осветившийся океан. Вставал рассвет, и звезды меркли. Первые лучи выдали внезапную боль на ее лице.

— Когда я уйду, — сказала она, — мне хотелось бы попасть домой. — Она тоскливо взглянула на меня. — Домой, к отцу. Ты позаботишься об этом, когда придет время, правда?

— Оно еще не скоро придет.

— Но придет. — Она съежилась, швырнула камешек в пену прибоя у темной полосы берега. — Ты же сам говоришь: я расплескиваю время, как воду из колодца. Когда я уйду, хочу сидеть рядом с отцом и отцом отца в Холодной пещере Тапиолы. Я имею право — я шаманка. Смотри, чтобы никто не помешал мне только потому, что я женщина.

Я обнял ее:

— Со мной никто не станет спорить. А пока позволь мне платить за нас обоих. Постарайся устоять перед искушением доказывать свою силу.

Минута грусти прошла. Разгорался восход. Ниив втянула носом воздух. Запах меда рассеялся. Или его заглушил запах мужского пота. Обернувшись, мы увидели Урту, Ясона и Рубобоста. Вся троица широко ухмылялась.

— Не обращайте на нас внимания, — посоветовал Урта. — Впрочем, когда оденетесь, можете объяснить, что происходит.

Пропахший медом призрак и навалившиеся на миг думы о смерти заставили нас забыть, что мы сидим у края прибоя голые и озябшие в свете нового дня. Если Ниив и смутилась, то она ничем этого не выказала. Она встала и потянулась, величественная, тонкая и бледная, словно луна, если не считать ее темных волос, окутавших голову и плечи. Потом она повернулась и ступила в холодную воду, вздрогнула, зайдя глубже, и нагнулась, обрызгав себя свежей влагой.

— Надеюсь, мне ничто не грозит, — крикнула она четырем восхищенным зрителям, бросаясь в волну.

«И я надеюсь», — подумалось мне, но она наплавалась всласть и благополучно вышла на берег, где собрались уже чуть ли не все аргонавты, которые, бродя по странному дворцу, отыскали тайный ход к берегу невидимого моря.

— Опять ты говоришь загадками! — возмутился Урта, когда я, переводя дыхание, на миг прервался. Я пытался объяснить, каким мне видится наше положение. — Загадки! Это уже третий, если не четвертый раз! Не пойми меня превратно, я рад, что ты с нами, что с нами твои познания… — Он потеребил меня по плечу рукояткой ножа для еды. Пока я говорил, он нетерпеливо тыкал им в прибрежную гальку. — Но в твоих словах нет никакого смысла. Ольховые люди? Пустоты? Земли эха? Кто-то что-то понял в этой невнятице?

Боллул и Рубобост пожимали плечами и мотали головами. Ниив хихикнула:

— Я поняла.

— Еще бы тебе не понять! — буркнул Урта.

— И я тоже, — подтвердил Тайрон.

Урта хмуро пробормотал:

— И тебе тоже.

Тайрон внимательно слушал, сдержанная полуулыбка освещала его лицо и светилась в темных глазах, когда он впитывал мои слова. Стоявший за его плечом Талиенц внимал не менее напряженно.

Юноши из крипты резвились у воды в неестественном свете неестественного рассвета. Игра походила на пятнашки и требовала множества прыжков и кувырков. Мне она напомнила танцы с быками, прославившие Греческую землю и Крит. Такие же прыжки видел я и в пристанище Щедрого Дара, только там бык превратился в жаркое.

Среди нас не хватало только двух греков и Кайвайна-изгнанника, оставшихся в гавани с Арго.

— Прости, Мерлин. Продолжай, пожалуйста.

Урта выплеснул накопившуюся досаду. Мои речи были так же чужды ему, как сам остров. Вид у него был ошалелый, но он снова приготовился слушать и снова принялся терзать ножом берег. Впрочем, под моим пристальным взглядом он угомонился и вложил нож в ножны. Он стоял на одном колене, завернувшись в плащ, как и Боллул. Остальные либо присели на корточки, либо откинулись на локти, будто решили погреться на солнце, которое, хоть и показалось над морем, не давало тепла.

Существуют части мира — и их довольно много, — где земля будит отзвуки. Это могут быть долины, малые острова, равнины, леса или горы. Такие земли эха — я использовал выражение, слышанное от сказителя по имени Гомер, — существуют, как можно догадаться, под землей. Важно понимать, что это не Иной Мир и не Страна Призраков, не те места, где собираются Мертвые в поисках покоя или в ожидании перерождения.