Поверженные правители - Холдсток Роберт - Страница 26

Тут мне представили Колку, и я обнаружил, что парень мне нравится. У меня возникло сильное предчувствие, что они с Кимоном — во многом противоположности — когда-нибудь станут сильными союзниками и преданными друзьями.

Пока их скудные годы, их малый возраст испытывали их, и они хорохорились друг перед другом. И все же в них было все необходимое для единства и силы.

Сейчас между ними стояло лишь Царство Теней, и оба признавали это, хотя и не вполне понимая. Кимон ребенком был вырван из страны своего сердца, и боль разлуки запомнилась ему. Колку, не отягощенный такими воспоминаниями, тем не менее, как видно, оценил опыт товарища и доверился ему.

Колку с Кимоном и остальными подростками сбились в отряд, во многом схожий с отрядом утэнов Урты. Они назвали себя «крипта».

— Это ведь греческое слово?

Кимон нахмурился, но Колку ответил улыбкой:

— Древнее Греческой земли. Я слышал его во сне: сны вольно текут по этому острову, разве ты не знаешь?

— Нет.

Конопатый юнец снова улыбнулся и заговорщицки кивнул.

— Так и есть. Это остров сновидений. Они слетаются отовсюду, и куда им дальше лететь? За Страной Призраков нет ничего, кроме заходящего солнца. Я слышал рассказы об утесах, бурном море и об островах, что появляются и исчезают. Но что с того? Здесь край мира, а сны залетают не дальше, чем птицы. Мы живем в сонном пруду, миры и жизни приходят сюда, чтобы остаться, и кое-кому из нас удается их поймать, как и я поймал сон: сон мальчика из земли, древнее Греческой. И он произнес слово «крипта».

Колку говорил словно во сне или словно кто-то другой говорил за него.

— А что он понимал под криптой?

— Хороший вопрос. Я думаю, он понимал «скрытое»; думаю, он хотел сказать: «Я знаю, но пока не открою». Думаю, он хотел сказать: «У меня есть тайна». Во сне, — продолжал он, — я видел орех, еще целый, но в нем не было съедобного ядрышка, а только нечто, ожидавшее, пока о нем узнают. Со временем скорлупа ореха должна стать хрупкой, и тогда тайна выйдет наружу. Вот так. — Он самоуверенно ухмыльнулся.

— Незрелые орешки?

— Готовые открыть все, когда созреют.

— Тогда почему бы не назвать себя орешками?

Мужчины засмеялись, но мальчик оставался собранным и сосредоточенным.

— Странные слова, странный язык, старый язык… Ты их должен знать, если Кимон рассказал мне правду. В сказаниях они звучат лучше. В сказаниях поэтов. Старые слова, а смысл еще старше.

— Крипта? Да, звучит хорошо.

Кимон сказал:

— Мы теперь связаны. Связаны неведомой истиной и неведомым исходом.

Он оглянулся на отца. Урта с большим интересом разглядывал сына.

Мальчик вытащил из-за ворота половинку золотой лунулы.

— Она связывает меня с тобой и с крепостью. Никогда не забывай об этом, отец.

— Как я могу забыть. Другая половина у Мунды.

— Да, — нахмурившись, проговорил Кимон. — Надеюсь, она дорожит ею.

Воспользовавшись случаем, улучив минуту откровенности и единства между отцом и сыном, между братом и побратимом — а таковы, как я понял, были теперь отношения между Кимоном и Колку, — я протянул руку к символу полулуния, висевшему на шее мальчика. Урта разрубил это старинное украшение на две неровные части. Я до сих пор никогда не присматривался к ним. Я повидал немало таких подвесок. Но жест Кимона, как будто стремившегося защитить свой оберег, и внезапный огненный блеск чеканного золота привлекли мое внимание.

Испытание доверия: позволит ли мальчик волшебнику рассмотреть свое наследство?

— Мне хотелось бы взглянуть поближе, — сказал я. — Сними, будь добр.

Кимон покосился на отца, опустил взгляд на золотую игрушку и мгновенно, почти не раздумывая, снял талисман и подал мне. Я был польщен. Узы доверия еще не порваны.

В моих руках оказалась золотая четвертинка луны, отлитая из солнечного металла с чеканным звездным узором: созвездие из семи звезд, солнце в частичном затмении, несколько фаз луны, полоска падающего с небес огня. Половинка, принадлежащая Мунде, естественно, должна была изображать другие части небес. Только сейчас я осознал, что этот древний диск, передававшийся по наследству из поколения в поколение, был превращен неизвестным Мастером в послание, в котором мог крыться определенный смысл.

Тогда, в тот миг в старом речном русле, в предштормовой тишине вечера, я ощутил себя открытым очагом, дверью, в которую стучится каждый путник.

Собиралась не просто буря, нечто большее. Воздух колол, точно иголками. Как там сказал Колку? Странные слова, старый язык.

Старый и странный. Тайна, готовая прорваться, истина, готовая открыться. А я все еще не мог различить ее.

Горели костры. Кислое вино орошало усталые глотки, старые шутки все еще вызывали смех. Старые воины грезили о юношеских победах. Юноши грезили о будущих победах, которые станут вспоминать под прокисшее вино.

Нас собрали вместе. Нас поймали. Ловушка расставлена.

Но едва я начал обдумывать эту тревожную мысль, как Кимон зашептал мне в ухо о своем странном приключении, о встрече с человеком-вепрем, с Урскумугом — старейшим существом.

— …Я не дал ему убить Колку, я ткнул его копьем. Я считал себя уже мертвецом: зверь был такой громадный. Но он встал, выдернул копье из груди и отбросил его. Он был похож на человека, которого застали врасплох и он не знает, что делать. Он сказал: «Это был хороший удар». Потом он нагнулся ко мне и сказал еще: «Что-то странное творится в этой доброй земле. Что-то серьезное. Старейшие существа пробуждаются. И старые духи. Что-то происходит. Берегись!» Потом он ушел.

— Ты испугался?

— На минуту, — неохотно признался Кимон. — Потом страх прошел. Совсем прошел. Вепрь был мне другом. Он, казалось, сам не знал, зачем вышел в эту ночь. Растерялся так же, как я, когда пришлось сражаться с вепрем в человеческом облике.

— Быть может, это оттого, что ты — крипта.

Эта мысль была слишком велика для него. Он со своим отрядом нарождающихся героев творил мир скорее играя, чем с серьезными намерениями. Но откуда-то взялось это имя: имя меняло мальчика и его друзей, а не наоборот, и я задумался, не был ли человек-вепрь частью этих перемен.

Кимон в ответ только пожал плечами:

— Возможно. Должен ли я попытаться понять? Ты можешь мне помочь? Можешь посмотреть для меня?

— Посмотреть? Ты хочешь увидеть, что произошло на самом деле?

Он кивнул:

— Так что?

— Если я стану смотреть, что там было на самом деле, то увижу, как ты борешься с созданием древней земли, скатываешься по откосу, колешь, швыряешь копье, отступаешь… и остаешься жив. И выслушиваешь откровения смрадно дышащего существа из своих кошмаров. Иными словами, все, что ты испытал сам.

Кимон пристально наблюдал за мной, переваривая сказанное, затем тихо спросил:

— Но он сказал, что пришел в мир без причины. Ты можешь поискать причину.

— Чтобы меня утянули в Нижний Мир за волосы и за бороду? На земле есть способы видеть, и они порой приносят пользу. Заглядывать в Иной Мир для меня так же опасно, как для тебя или твоего отца. Так что нет: я не стану слишком старательно выискивать причину, заставившую Урскумуга поднять свою клыкастую щетинистую голову.

— Пусть так, не важно, — дернул плечом Кимон. — Я победил в схватке. И зверь выказал мне уважение. Я больше не боюсь Урскумуга. Я просто спросил.

Кимон оставил меня в покое. Я задумался: кто еще из старейших существ поднимается? Сперва пристанища, теперь эти… Кто или что вызывает их?

Урте хотелось поговорить о жене и дочери, которых он уже давненько не видел. Обсуждалась стратегия, расстановка скудных сил: воинов, колесниц и героев-одиночек против сил Теней Героев, когда те перейдут броды Нантосвельты и двинутся на Тауровинду.

Я слушал. Я был сам по себе. Я чувствовал, как смыкаются вокруг меня зубья ловушки. Все было не так, и странная дружеская встреча Кимона с Урскумугом только поставила печать на простейшее обстоятельство:

Иной Мир одурачил нас, отвел нам глаза, застал нас врасплох.