Поверженные правители - Холдсток Роберт - Страница 21

Мунда тонко улыбнулась, разгадав выражение наших лиц.

— Мерлин, — тихо произнесла она, — мы с тобой еще поговорим об этом. Ты знаешь так много! Но и ты не знаешь всего.

Это было сказано уверенно и властно, а потом девочка быстро отвернулась и покинула вечную рощу.

Преображение. В воздухе.

Холодное объятие, зловещая ласка. Не я один ощущал это. Собаки и лошади беспокоились. Дети Тауровинды, прежде участвовавшие в драках или незатейливых праздниках с цветами и переодеваниями, теперь присмирели. Они больше сидели по домам, а малыши часто плакали. Радость покинула их, сменившись страхом.

Вернулись грозовые облака из Иного Мира: дул холодный, порывистый ветер. Вечерами, когда солнце скатывалось в Царство Теней Героев, пожар в небе еще долго пылал и тлел без огня.

Мунде предложили дождаться возвращения отца и уж тогда говорить с Глашатаями, но она отказалась. Совет Глашатаев собрался на следующий день в святилище Ноденса, за стенами сада в сердце Тауровинды. Мунда впервые шагнула за высокую плетеную изгородь, и держалась робко, настороженно, но твердо. Она была одета в простенькое платье и короткий прямой плащ, из украшений — только плетеный поясок и лунула из солнечного металла — ее главное достояние — на шее.

Святилище Ноденса представляло собой простое каменное строение, крытое дерном, с широкими окнами. Алтаря не было. Редкие приношения опускались в закрытую яму перед нишами с изображениями богов и там гнили или, сожженные, тихо дымились.

Рядом с самим бородатым Ноденсом, который, прищурившись, рассматривал наше маленькое собрание, были еще четыре ниши. Справа от него стояла деревянная статуя Нантосвельты, державшей в руках маленький домик, с которым она ассоциировалась. Ее волнистые волосы олицетворяли струи реки. Слева от Ноденса располагалась фигура супруга Нантосвельты Суцелла. Мрачное изваяние, грубо вырубленное из дуба, с молотом и чашей в руках — с чашей крови, которую он по своему желанию извлекал из тел или возвращал в них. Его называли Добрым Убийцей. Цветы покрывали только статую Нантосвельты: венок из лилового водосбора на шее, вьюнок обвивает тело, символизируя речные водоросли.

Присев в темном углу, я заметил, что домик в ее руках очень напоминает святилища, поднявшиеся из реки. И то верно: Нантосвельта принадлежала к обоим мирам: хранительница домашнего очага и страж врат в страну духов.

Не эта ли богиня нашептывала советы Мунде?

Глашатаи подвергли девочку краткому допросу: обычай, носивший древнее имя, означавшее «Справедливость закона гейсов». Эту нудную череду вопросов составили те, кто, витая между двумя мирами и используя свое слабое зрение, а порой яркие и точные сновидения, старался узреть истину. Каждый Глашатай имел при себе маленькую плетеную клетку с крапивником. Девочка говорила, а мужчины вглядывались в стремительные порхающие движения птиц. Мунда отвечала легко и бесстрашно. Я несколько удивился, узнав, что к походу в священную рощу и купанию в реке ее склонила явившаяся в сновидении бабушка, Риамунда, похороненная между камнями. Призрак женщины — серебряная сова с крыльями цвета ореха — позвал ее. Мунда приняла явление ночной птицы как знак, что все хорошо и ей ничто не грозит.

Нет, не река шептала ей, пока она плавала, а кто-то, чей голос приносило течение. Нантосвельта была лишь посредницей, но послание было ей ясно.

Тауровинде не угрожает опасность из Страны Призраков. Два мира должны объединиться, и сделать это необходимо по возвращении правителя, в стенах крепости.

К концу допроса трое друидов были до глубины души взволнованы рассказом девочки. Они задержались в святилище Ноденса, чтобы совершить «беседу с крапивником», то есть принести птицу в жертву и изучить ее внутренности. Я, как никто другой, знал Катабаха. Это был деловитый и трезвый человек, который девятнадцать лет провел среди утэнов Урты и был лучшим из его воинов, а затем возвратился к обязанностям жреца. Я не мог понять, как столь земной ум может заниматься гаданием авгуров. Что можно прочесть в распластанных кишках крапивника?!

С другой стороны, во всем мире, вдоль всей Тропы, по которой я проходил, сверхъестественное действовало тогда, когда умы жрецов и волшебников — пусть невеликие — были целиком устремлены к колеблющимся границам Нижнего Мира.

Сейчас малое, но живое умение Мунды обманывало ее. Я на время потерял ее из виду, потом снова увидел на западном склоне холма. Ей было велено нанести красной охрой знаки на створки трех высоких ворот. Девочка трудилась на редкость увлеченно, а Заботница Рианта с угрюмым видом следила за ней.

— Разве она не знает, что красный — цвет Мертвых? Должна бы знать. Она рисует знаки гостеприимства. И что это она там строит?

Немного поодаль от внутренних ворот, над дорогой к сердцу Тауровинды, Мунда помогала сооружать шаткую хижину. Пятеро мужчин выполняли тяжелую работу. Двое воинов Урты с любопытством поглядывали на них, опираясь на щиты. Никто не знал, вправе ли она это делать, да и не понимал зачем. Постройка была такой хрупкой, что сильный порыв ветра повалил бы ее, так что о нарушении законов крепости не стоило и говорить.

Только спустившись к занятой работой девочке — она связывала концы жердей, которые должны были поддерживать крышу, — я узнал в ее постройке подобие одного из речных пристанищ. Уже наметился двойной вход, и средняя опора была неумело раскрашена. Фигура женщины с раскинутыми руками, которая отталкивала от себя два столбика из вяза, очищенных от коры и готовых принять на себя изображения животных.

— Зачем это?

— Для приема гостей. Для посланцев Страны Призраков.

— Места маловато. Не много посланцев поместится внутри.

— Им и не надо там оставаться. Это только для приглашения. — Она с улыбкой смотрела на меня.

— Не могу представить, чтобы твой отец пригласил их. Ты забыла Уриена? Его убили Тени Героев.

— Я не забыла Уриена — конечно, не забыла! Но как ты не понимаешь, Мерлин? Их цели переменились. Я видела, я слышала. Голос так настойчив. Нас не должно тревожить то, что происходит на реке. Мы должны подготовиться к великому событию. К союзу между мирами. И страна моего отца станет более великой, чем все остальные, вместе взятые.

Она засуетилась вокруг своей игрушки. Слова, слетевшие с ее губ, были сказаны ее голосом, но то были не ее слова. На западе все было тихо, но небо надвигалось на нас, беззвучно, без движения воздуха, как буря, отраженная в тихой воде пруда.

Я смотрел на нее и дивился. Любопытство одолело меня, и я призвал малые чары, чтобы заглянуть в девочку, пока она трудилась, ничего не замечая вокруг.

Невинность и увлеченность — вот все, что я увидел поначалу, но затем решился проникнуть чуть глубже. И передо мной предстало нечто древнее: путь мне преградила окутанная грозовыми тучами фигура, исполненная могущества и губительной ярости. Я отступил быстро, словно от удара, но успел заметить, как вспыхнули глаза — яростные глаза, гневные глаза.

И лишь потом я осознал, что видел не старого врага, но старого друга. Пришла пора навестить его.

Ниив помогла мне собрать припасы. Я уговорил ее остаться и присмотреть за Мундой.

— Ей понадобится забота мудрых. — Этими словами я удержал свою жадную до жизни любовницу, рвавшуюся сопровождать меня.

Я предпочитал встретиться с ним один на один.

Как обычно, я выпросил двух добрых лошадок из маленького табуна. Я отобрал таких, которые пройдут и лесом, и болотом. Боевые кони были мне совершенно ни к чему. И я уехал из Тауровинды, провожаемый соколиным взглядом Мунды, стоявшей на башне ворот. Ниив, взобравшись на стену, как обычно, махала рукой. На ней был плащ из белых перьев, а уезжал я на восходе, так что солнце превратило ее в плавно взмахивающую крылом птицу, махавшую мне, кричавшую мне. Моя дева-лебедь.

Я двинулся на северо-восток и въехал в лес. Через несколько дней я понял, что земли корнови остались позади. Изменились метки на деревьях, резьба на камнях. Я приближался к Нантосвельте, но Арго прятался от меня.