Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих - Страница 69

Он наконец оставил свое место, прошел через движущийся вперед свет факеловнавстречу королю Франции, заблаговременно надев обычную личину любезноголегкомыслия. Но, содрогаясь в душе от страха и ненависти, подумал: «В знанииэтих людей мое спасение».

Неудача

Карл Девятый не стал церемониться. Он велел прикрепить все факелы к люстрам,хотя смола капала на белые плечи дам. Все лучше, чем мрак, даже это багровоеадское пламя! Должно быть, Карл и все мы провалились в преисподнюю. Эта мысльпришла каждому, и все поглядывали на окна, летает ли там все еще воронье! Тогдамы бы убедились, что находимся на земле, а не в преисподней.

Тем временем Карл бушевал, словно демон. Он сам-де, собственной особой,сегодня стрелял с балкона вслед убегающим гугенотам. На самом деле он старалсяпромахнуться, но этим не хвастал. — Ха! Я даже виселицу удостоил своимпосещением, ведь на ней качался господин адмирал! Мой папаша! — рычал он скаким-то сатанинским хохотом. Затем на миг опомнился и притих. — От адмираладурно пахнет, — процедил он и, точно отстраняясь от всего, что есть на землезловонного, высокомерно скосил глаза, как на своем портрете. Таким же взглядомон окинул Наварру и Конде.

— Вы, протестанты, готовили заговор. Нам оставалось одно — защищаться. Такя все это изложил сегодня моему парламенту. Вот причины кровавого суда, которыймне пришлось вершить в моем королевстве. Это, и только это должны мои историкизаписать для потомства — поверит оно им или нет.

Потом он потребовал вина, ибо день выдался тяжелый, и когда услышал, чтовина получить нельзя, опрокинул карточный стол. Новый приступ яростипродолжался до тех пор, пока в углу людской не нашли какую-то прокисшую бурду,скорее напоминавшую уксус. Карл, смакуя, пил ее из чеканного золотого кубка;кубок был украшен изображением Дианы-охотницы со свитой, а прелестные выгнутыетела двух сирен служили ручками. Попивая кислятину, сумасшедший корольразглядывал своего кузена-протестанта. Кислое, как известно, веселит. — А вот ивы! — воскликнул он. — Два будущих церковных светоча! Честное слово, высделаетесь кардиналами! — Подобная перспектива привела его в неописуемыйвосторг. И тут вместе с ним захохотал весь его двор, расположившийся широкимкругом; в центре стоял единственный карточный стол, над которым пылали факелы;Карл сидел за этим столом, небрежно развалясь, а его брат д’Анжу, ужаснобоявшийся этих припадков короля, примостился на краешке стула. Что до обоихеретиков, то они стояли, опустив головы, вынужденные покорно слушатькоролевский хохот.

Но вот пятый игрок заявил: — Начинайте. — Это был лотарингец. — Садитесь, —приказал он обеим жертвам. Потом сдал карты, каждому по четыре. Игра называлась«прима». Пятеро игроков посмотрели в свои карты, и стоявший широким кругом двортоже попытался в них заглянуть. Двор — это были шелка всех цветов, полосатые,затканные гербами; низенькие толстяки с лоснящимся пузом и тощие верзилы,словно стоявшие на стульях, так возвышались они надо всеми прочими. Ноги внизубыли тонкие, а наверху — как бочки, рукава буфами вздувались на плечах, и нашироких жабо лежали головы всевозможных тварей — от коршуна до свиньи. Светфакелов причудливо освещал горбы и наросты. А их владельцы пристально следилиза королевской партией.

— Наварра, куда ты дел мою толстуху Марго? — спросил Карл, делая ход. — Ипочему не появляется моя мать, раз она поймала вас, гугенотов, как птиц, налипкие прутья? Да, а где же все придворные дамы? — Он вдруг заметил, что средизрителей мало особ женского пола.

Его брат д’Анжу что-то сказал ему вполголоса. Сам Карл не снизошел дошепота: — Моя мать-королева в эту минуту принимает иноземных послов. Ониоказались в ее кабинете все сразу. Вот как обстоит дело. Но явиться ко мне онине почли нужным. Впрочем, мы и не заметили их прибытия. Они появились совсемтихо: посланцы великих держав владеют и великим искусством становитьсянезримыми. — Он небрежно бросил на стол вторую карту. Все в нем выдавало тайноепрезрение, казалось, он говорил: «Я знаю, во что вы играете, и хотя тоже играюс вами, но держу вас на должном расстоянии».

Лотарингец сдал по четыре карты. Игра называлась «прима», и выигрывал тот, укого были карты всех мастей. Наварра открыл свои карты — у него оказались всечетыре масти. — Генрих, — вдруг сказал другой Генрих, из дома Гизов, — тебе этобудет приятно. Дело в том, что для меня послы не остались невидимками. Онивыразили свое удивление, что именно тебя мы оставили в живых. — Но это былпросто вызов, ибо любой посол меньше всего хотел бы показаться сегодня с этимГизом. В ответ Генрих Наваррский еще раз открыл свои карты: по одной от каждоймасти.

Когда он тут же открыл их в третий раз, один из игроков взорвался: это былд’Анжу. Он дерзнул ударить кулаком по столу, несмотря на свой страх передприпадками Карла. Но теперь им самим овладела ярость. Веселости и благодушияпобедителя как не бывало. А послы так и не прибыли. На самом деле мадамЕкатерину терзала нетерпеливая жажда услышать поздравления. Пока иноземцы неодобрят ее деятельность, она не решится выйти из своих покоев и не выпуститМарго. Гиз со своей стороны бесстыдно разыгрывал народного любимца и огорошиваллюдей и ростом и мощными телесами даже больше, чем чванством. Но Карл Девятый,которому и в голову не приходило самому проучить этого нахала, радовался. «Ишь,сразу видно, что тайный гугенот», — с ненавистью думал, глядя на него, брат.Д’Анжу чувствовал, что двор уже начинает догадываться об истинном положениивещей. Лица у всех становились озабоченными: куда податься? Чью сторонупринять? Такие лица бывают у предателей. Подумать только: ведь и городзапуган, все готовы, так же как и двор, чуть ли не отречься от Варфоломеевскойночи! Торжество любимого сынка вдруг сменилось таким озлоблением, что он дажевсхлипнул. Вот вам, награда за отвагу! Людей хотели вывести из жалкогосостояния, поднять их и ради столь возвышенной цели поступились даже совестью ичеловечностью. Сами себя освободили от христианских обязанностей и заветовистины. И все — он, д’Анжу, воспитанный в Collegium Navarra священниками игуманистами, он отлично знал цену тому, что совершил. «Я же не Гиз… которыйтак кичится своими телесами, что уже голову потерял! Я сознательно стал главнымвдохновителем Варфоломеевской ночи, — говорил себе д’Анжу. — А ее простили бынам только в случае удачи. Но с каждым часом она все больше смахивает нанеудачу».

Факелы догорели, и смола перестала капать; король и его партнеры, осажденныеподступившим мраком, продолжали играть в неверном, меркнущем свете. Д’Анжусобрался было во второй раз стукнуть по столу и опрокинуть его, как делал егобрат во время припадков. Но тем временем лотарингец снова сдал карты. Кулакнаследника престола замер в воздухе. А Наварра опять предъявил четыре масти. —Колдовство! — прорычал Карл. Двор ответил протяжным жужжанием, в которомслышались и удовольствие и ужас. Ведь когда перед тобой происходит непостижимоеявление, оно волнует. Но объяснять его смысл иногда опасно.

Однако двор избавили от этой заботы. Королевская партия была вдруг позабыта:перед новыми событиями все остальное отошло на задний план. В вестибюльвступили пажи, они несли зажженные канделябры, появлялось все больше этихсветоносцев, с натыканными в канделябры восковыми свечами — и вдруг в замкезапылало бесчисленное множество огней, хотя еще совсем недавно здесь нельзябыло раздобыть ни одной свечки. Со вздохом облегчения двор устремился к дверям,однако стража теснила дворян обратно; непонятное зрелище развертывалось у нихна глазах. Находившаяся за вестибюлем приемная короля осветилась, и в ней сталивидны мальчики, выстроившиеся рядами. Их волосы, доходившие до плеч,поблескивали, озаренные пламенем свечек, которые они держали перед собой, а нагруди сверкала серебряная парча. Противоположная дверь приемной налиласьсветом. Дальше, за поворотом, начинались покои королевы, они тонули во тьме; ивот неведомо откуда приближается безмерно более яркое сияние, подобное сияниюрая и непостижимых обетований; от него начинают трепетать сердца, ему нельзя недивиться вслух, когда стоишь тесной толпой, так, как стоят сейчас придворные, аза ними темнеет зала, где гаснут багровые факелы.