Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих - Страница 112

— Мадлон, — сказал Генрих радостно и нетерпеливо. — Твой страж заснул вкаком-нибудь кабаке. У нас есть время. Давай, я завяжу тебе платок. — Вместоэтого он ловко расстегнул ей платье. Она не противилась, но повторяла: — У насже есть время, зачем вы так спешите, мой государь? Когда вы получите то, чегохотите, вы сядете на коня, и поминай как звали, а я себе все глаза выплачу повас. Я так люблю ваше общество, оттого что вы хорошо говорите, — добавила она,и хотя выражение лица оставалось почтительным, в узких глазах притаилось большенасмешливости, чем у супруги какого-нибудь маршала.

В этот миг Генрих преклонялся в образе мельничихи перед всем женским полом;поэтому совсем не обратил внимание на то, что она делает. Возле сложенных устены мешков с мукой она положила еще два, так что получилось нечто вродесиденья, а при желании — и ложа. Она на него опустилась и поманила к себеГенриха, оказавшись, таким образом, хозяйкой положения.

— Мой друг, — сказала мельничиха, — теперь мы могли бы сейчас же перейти клюбовным утехам; но это такое занятие, при котором я не желаю, чтобы меняпрерывали. А в это время дня люди уж непременно зайдут на мельницу. Что докабака, то если даже там кто-нибудь и заснул, так ведь оттуда до нас нет тысячишагов и спящий может вдруг проснуться. — Прекрасная мельничиха говорила звонкими ровным голосом, без всякого смущения, хотя Генрих старался тем временемсовлечь с нее юбку, в чем и преуспел… Казалось, все это происходит вовсе не снею. Она же была как будто поглощена только своими заботами и соображениями,обхватила округлой рукой его плечо, чтобы он внимательнее слушал, и наконецперешла к главному.

— Я хочу, чтобы мы в ближайшее время провели вместе целый день, с самогоутра и до вечера, и подарили друг другу всевозможные любовные радости иудовольствия, но так, чтобы никто посторонний или непрошеный не испортил намсамые приятные минуты. Ты ведь того же мнения, дружок?

— Насколько я понимаю твои назидания… — проговорил он и попытался ееопрокинуть навзничь, не замечая, что рука, нежно его обнимавшая, служила ей идля защиты. Так как ему пришлось отказаться от своего намерения, он рассмеялсяи вернулся к тому, что она говорила: — Значит, нужно на один день убрать отсюдатвоего мужа? Ведь верно, очаровательная Мадлон? Если таково твое намерение,так… и выполняй его! Лишь ты одна можешь это сделать.

— То-то и есть, что не могу, государь. Скорее ты один. — После чегопринялась объяснять, как именно это нужно, сделать. — Только ваши ведомства,сир, могут задержать мельника на целый день.

— Ты хочешь сказать: засадить?

Нет, она хотела сказать не это. Нужно составить документы, всестороннеобсудить их, несколько раз давать писцам на переделку, и только под вечер обестороны наконец их подпишут. Обе стороны? Ну да, ведь одна сторона — это Мишо,арендатор мельницы. — А другая? — Женщина помолчала, вглядываясь узкимиглазками в своего молодого короля и стараясь понять, угадает ли он. Ведьмужчины такие дуралеи, когда у них на уме совсем другое. — А вторая сторона— вы сами, сир, — наконец, заявила она, словно открывая ему тайну, понизилаголос и кротко кивнула — из жалости к его душевному состоянию. — Ваш нотариуссоставит вместо вас главные документы, а мы тут будем покамест наслаждатьсяизо всех сил.

Последние слова она снова произнесла громче, и притом с оттенком блаженногоожидания, хотя в этом блаженстве сквозила тихая насмешка. И тут он вдруг сразупонял все: его намеревались обобрать. В предполагаемых документах должно былобыть сказано, что право на владение мельницей он переуступает простодушномусупругу. Такова цена этой женщины, и она будет любить добросовестно; Мишонапрасно надеялся избежать рогов при этакой сделке. «Ибо ей хочется получитьвсе: и мельницу, и любовь, а главное — одержать победу над обоими мужчинами», —думал Генрих.

— Я понял, — сказал он только; и в эту минуту он не требовал от Мадлонничего, кроме того, что она сама ему уже дала: женской хитрости, которая такизобретательна, искусства обещаний, увертливости и неумолимости ее сладостногосердца.

А в следующее мгновение он подумал: «Мошенница, это тебе не удастся!»— и решительно повалил ее. Но она сейчас же крикнула: «Мишо!» Один из сложенныху стены мешков вдруг выдвинулся вперед, из-за него вылез арендатор и, какмедведь, навалился на Генриха. Чтобы сбросить с себя эту тяжесть, Генрихупонадобилась поистине не меньшая увертливость, чем мельничихе, когда онастаралась прибрать его к рукам. Она же следила за гостем с искреннимвосхищением знатока, предоставив мужа его участи.

Так как государь уже благополучно встал на ноги и отскочил от арендатора,этот увалень загнулся и своей толстой башкой вознамерился ударить короля вживот. Но увалень был брошен наземь, и Генрих властно крикнул: «Мишо!», —однако он опоздал. Лоб у арендатора посинел и распух, и олух, казалось, близокк апоплексическому удару. Вцепившись в руку своего государя, он поднялся сполу, продолжая, однако, крепко держать ее. Генрих и не противился: только быэтот болван успокоился и дело не кончилось скандалом. Поэтому Генрих далмельнику тащить себя, куда тому хотелось. А Мишо, спотыкаясь, топтался помукомольне в слепой ярости, впрочем, ярость эта, возможно, была уже не такслепа, как представлялось Генриху, ибо они вдруг очутились у края глубокогосруба, в котором вращался мельничный винт.

Чуть не сделав последний шаг, Генрих понял намерение арендатора и пинкомотбросил его от себя. — Иначе все было бы кончено. Арендатор толкнул бы его вколодец, и руку до плеча затянуло бы железным винтом.

Ужас разнообразен в своих проявлениях. Арендатор Мишо валяется в ногах укороля и тихонько воет — это напоминает далекий рев осла. Притом он время отвремени вывертывает шею, желая убедиться, что король действительно цел иневредим, а затем снова начинается валяние в ногах и вытье. Лицо Мадлон сталобелее муки, голова у нее трясется, как у старухи, мельничиха опустилась наколени; она старается молитвенно сложить воздетые руки, но они слишком сильнодрожат.

Чувствуя, что его трясет ледяной озноб, и все-таки звонко смеясь, покидаетГенрих эту пару, выбирается с мельницы, бежит, хохочет, стряхивает с себя муку,стряхивает приключение. Бывают в жизни такие происшествия, которым надлежитостаться в нашей памяти столь же сумбурными и внезапными, какими они были вдействительности; особенно же враждебные нападения на войне и в любви.Довольно бесславно, но зато отделавшись только страхом, вскакиваешь на коня идаешь ему шпоры. В стране ведь есть великое множество мельниц и пропастьмельничих. Эта мельница меня так скоро не увидит. А если как-нибудь все-такипроехать мимо?

Новая картина. Мельник Мишо принимает за своим столом короля, король ужесостарился, у него седая борода и шляпа с пером. Ему повсюду предшествует молвао его бесчисленных битвах за королевство. Ему сопутствуют все его легендарныелюбовные истории с дочерьми народа. Пять человек сидят вокруг стола, всеугощаются из большой глиняной миски, перед каждым — ломти хлеба и кружка свином. Уже вечер, и от сквозняков, гуляющих по мельнице, колышутся над головамичетыре огонька, горящие на носиках лампы. Позади стоит темнота, свет падаетсидящим на грудь, мягко и вкрадчиво выхватывает из мрака фигуры людей.

Король слегка оперся на стол и держит в руке стакан. Все четверо держатстаканы — кроме мельничихи.

Вот сидит она, уже немолодая, наклонившись вперед, погрузившись ввоспоминания, и не сводит глаз со своего короля, который мечтательно смотритвдаль, хотя сидят они друг против друга несколько в стороне от остальных, наодном конце стола. Поодаль от них двое молодых людей — дочь и работникмельника, они чокаются, и их взгляды самозабвенно и благоговейно сливаются.Последним поднимает свой стакан мельник, сидящий на том конце стола; онразмахивает шляпой и поет песню о галантном короле. Мишо уже седой, преданносмотрит он на своего короля и ободряюще поет ему, ибо твердо знает, что корольлюбит народ и всех дочерей народа.

И песня дает молодой паре еще раз почувствовать всю силу их любви, а темдвум, что уже состарились, мучительно и радостно просветляет воспоминания.Король, слегка наклонившись и подставив ухо, улыбается, как тот, для кого вселучшее уже позади. Мадлон тех прошлых дней, только ты это поймешь! Разве небыло тогда хорошо и радостно, несмотря на коварное нападение мельника? Вы обе,наверно, это испытали. Во всяком случае, Флеретта — чистый рассвет, роса ицветок — позднее не узнала своего возлюбленного, а теперь ее уж давно нет вживых.