Голова - Манн Генрих - Страница 54

— Тогда разреши поговорить с тобой о моих делах. — Мангольф смотрел ему прямо в глаза. — Что бы ты сказал, если бы я вздумал жениться?

Терра зажмурился. Рот у него был раскрыт, на лице отражалась напряженная и беззвучная борьба чувств.

Наконец Мангольф, не дождавшись вопроса, сказал:

— Не на Лее.

Тут Терра открыл глаза — глаза затравленного пса, на котором не осталось живого места и который все-таки скалит зубы.

— Иначе я употребил бы весь свой братский авторитет, чтобы помешать ей выйти замуж за авантюриста.

Мангольф не дрогнул.

— Я давно собираюсь поговорить с тобой начистоту.

Терра, не давая спуску:

— В тот вечер у нее на квартире это было незаметно.

Мангольф тяжело вздохнул.

— Мне хотелось оберечь ее от горя возможно дольше. Если бы это было в моей власти — навсегда! И ты должен помочь мне. Мы ведь друзья.

— Если мы и сегодня останемся ими, — сказал Терра, — значит, мы друзья.

— Кому бы я принес пользу женитьбой на Лее? Во всяком случае, не себе, — а я вправе прежде всего думать о себе. Карьера моя была бы кончена: место консула где-нибудь за океаном, на большее нечего и рассчитывать. А ей? Ей тоже пришлось бы пожертвовать собой. Остаешься ты. Неужели мы оба должны считаться с твоей щепетильностью в вопросе мещанских приличий? Решай! Я подчинюсь.

— Ты пристыдил меня, — сказал Терра. — Я не владел собой. Больше это не повторится. — Он принял торжественный вид. — Продолжай! Невеста достойна своего счастья?

— Вот это я и хочу выяснить с твоей помощью, — мрачно произнес Мангольф и достал какую-то бумагу. — Невестой будет госпожа Беллона фон Толлебен-Кнак — в том случае, если нынче вечером мы придем к положительным выводам.

— Идет! — сказал Терра, ему стало жаль этого подвижника честолюбия. Сам он никого не утруждал вопросом своей женитьбы. — У меня есть один второстепенный вопрос: решение зависит от тебя одного? Твоя избранница возражать не будет? И ее отец тоже?

— Беллона любит меня, — сказал Мангольф, сдвинув брови. — Она была принесена в жертву господину фон Толлебену. Подобного опыта старик не повторит. К тому же он поклялся отомстить всему юнкерскому сословию. Я, при моем влиянии на Ланна, прямо-таки послан ему судьбой в качестве зятя. Прими во внимание, что Ланна не сегодня-завтра рейхсканцлер.

— Чистая работа! — заметил Терра, словно дивясь механизму машины.

— Даже слишком, — сказал Мангольф, бросив взгляд в свою бумагу. — На меня оказывают давление. Я могу попасться помимо моей воли. Всем заправляет графиня Альтгот.

— Со своим политическим салоном.

— Она в переписке с Беллой Кнак. Она принадлежит к тем немногим дальновидным людям, которые заранее принимали в расчет возвращение Кнаков.

— Что Альтгот на высоте, я не сомневаюсь, — подтвердил Терра.

— Она устроила у себя филиал ланновского салона, — пояснил Мангольф. — Ланна, таким образом, приобрел неофициальную базу, где действуют в его интересах.

— Да и она не в накладе, ей больше не будут приписывать любовников. Политика — лучшее алиби. Догадливая дама — Альтгот!

Мангольф неодобрительно покачал головой.

— С ней надо считаться всерьез.

— Тогда слушайся ее!

— Нет, я только спрашиваю: чего она добивается для себя? Может быть, Кнак подкупил ее? Тогда я окажусь в дураках.

Несмотря на озабоченный вид Мангольфа, Терра едва удержался, чтобы не расхохотаться. Перед ним встало видение былых времен, дверь в родительский дом Мангольфа с дощечкой: «Мангольф, комиссионер». Шаткая скрипучая лестница ведет на вышку, а там маленькая комнатка, клетушка, пространство в один шаг, — и кто же там оборачивается, сумрачно хмуря чело? — Тот самый, кто и сейчас склонил к нему чело и хмурится в сомнении, не обсчитывают ли его, предлагая богатейшую невесту Германии.

Терра не засмеялся.

— Здорово! — заметил он.

Мангольф словно не понял его.

— Я верю только в свою зоркость, — продолжал он, — ну, еще, пожалуй, в твою.

— Так пустим ее в ход, — решил Терра. — Выкладывай, какие у тебя подозрения.

— Подозрений нет, есть только баланс. — Он протянул свою бумагу и, видя, что Терра растерянно вглядывается в нее: — Посмотри, прибыль и убытки сходятся без остатка.

Терра в самом деле увидел два проставленных друг против друга столбца статей расхода и прихода; с точки зрения считавшего, они, очевидно, сходились без остатка, ибо в конце каждой строки стоял нуль.

— Сейчас объясню тебе мой баланс, — заметил Мангольф и, в ответ на жест Терра, подвинувшего к нему бумагу: — Не надо! Я знаю его наизусть.

Он знал свой баланс наизусть, как Терра свой договор; и теперь, вычисляя снова, копаясь в нем и болея им, он горел на том внутреннем огне, который был знаком и Терра.

— Она богата, но скомпрометирована. — Он провел в воздухе черту: — Я беден, но безупречен.

— Тут, правда, трудно решить, на чьей стороне выгода, — пробормотал Терра.

— Она меня любит, я ее не люблю, — продолжал Мангольф.

— Преимущество явно на твоей стороне! — вскричал Терра.

— Постой! Правый столбец: я пасую перед богатством. Она же не только знает это, но и считает естественным.

— Просчет, — сказал Терра.

— Я не дворянин, и у меня совсем нет родни. Именно потому я и не наглец вроде Толлебена. У нее нет матери, зато есть пренеприятный отец.

— В итоге нуль, — сказал Терра.

— Я не офицер и не корпорант, зато я элегантней, чем обычно бывают эти господа, у меня тип иностранца, и я при случае не откажусь драться.

— Ты не откажешься драться? — поспешно подхватил Терра.

— Поверь мне, я слишком ловок, чтобы когда-нибудь довести дело до этого. — Черта и следующий столбец: — Она с виду современная дама, а по существу напыщенная гусыня.

— Опять ничего, — сказал Терра. — Последняя статья.

— Мое будущее неопределенно. Правда, мне покровительствует Ланна. Другой столбец: она, при своих средствах, вправе рассчитывать на успех в жизни, — правда, этот успех может быть и двусмысленным.

— В итоге, — заключил Терра, — ты вышел из низов, она тоже, ты можешь пригодиться ей, как и она тебе.

— Но из всего этого ровно ничего не следует, — простонал Мангольф. — Все та же мучительная неопределенность, круглый счет обывателя. — Он вскипел. — Как бы я швырнул ей эти деньги, если бы на ее стороне был минус. А будь у нее плюс, я бы ей показал себя и свои способности.

— Да, твои способности ты не учел, — заметил Терра.

— Потому что они естественны, как само бытие, а кроме того, зависят от обстоятельств. Каким бездарным окажусь я со своей пушечной принцессой, если в день моей свадьбы вся Европа заключит вечный мир!

— Твое дело воспрепятствовать этому, — сказал Терра и добавил резко: — Мое же, наоборот, — этому способствовать.

— Вот оно где — решение! — Мангольф возбужденно вскочил. — Каждый будет добиваться своего. Пусть девица проведет еще года два в посте и молитве, тогда выяснится, кто из нас сильнее, ты или я. От этого зависит ее счастье.

— Ты ведь сидишь в самом осином гнезде, тебе бы уже сейчас следовало знать, какое взято направление.

— Нашей политики? Понятия не имею. Ее курс кажется все бессистемнее, чем ближе к ней стоишь. Весь секрет в том, что у нее попросту нет цели. Кто до этого додумается, того мое начальство отличает! — И Мангольф захохотал как бес.

— А твои пангерманцы? — Теперь встал и Терра.

Мангольф бросился к нему через всю комнату и схватил его за руку.

— Скажи мне только одно, но с полной искренностью, какая возможна только между нами: то, что я с ними якшаюсь, очень меня компрометирует? — И так как Терра сжал губы: — Говори, нового ты мне ничего не скажешь. Ведь они во всем: и в публичных выступлениях и в программе до такой степени зарываются, что никакая мало-мальски жизнеспособная нация не позволит им втравить себя в войну. Даже круглому дураку это должно бить в нос.

— Бить в нос? — повторил Терра. — Да в этом же половина успеха. Смешное у нас способны оценить немногие, зато кричащее импонирует всем. «Жизнь — это плакат», — говорит монарх своему народу, и тот с каждым днем все лучше понимает своего монарха.