Последний легион - Манфреди Валерио Массимо - Страница 18

— О чем?

Губы Ливии искривились в горькой улыбки.

— Если бы я могла, я бы вспомнила и имя, и лицо… лицо того единственного человека, который оставил след в моей жизни и в моей душе. Кроме моих отца и матери, которые умерли слишком давно.

Стефан хотел сказать что-то еще, но Ливия уже повернулась к нему спиной и медленно пошла прочь, — неторопливыми, размеренными шагами охотницы. Слуга нагнулся и погрузил весла в воду, и лодочка начала удаляться от берега.

Отряд, сопровождавший экипаж Ромула, пересекал равнину по извилистой, заброшенной дороге, узкой и почти непроезжей, огибавшей Фанум; этот путь был избран с целью избежать любопытных взглядов, которые могли бы встретиться конвою и, возможно, помешать его продвижению вперед. Похоже, варвары получили весьма строгий приказ соблюдать молчание и секретность, и Амброзин не преминул отметить обходной маневр колонны.

— Уверен, наш маршрут ведет к перевалу через Апеннины. Мы скоро вернемся на виа Фламиниа, а потом пройдем под самым высоким пиком через туннель, пробитый в горах. Его называют форулус, это гениальнейшее инженерное сооружение, задуманное во времена императора Августа и завершенное императором Веспасианом. Эти края гористы и суровы, мой мальчик, и тут полным-полно разбойников. В одиночку очень опасно подниматься к этому перевалу. Власти время от времени пытались избавить эту часть страны от такой напасти, даже создавали особые сторожевые отряды, — но все безуспешно. Разбойников плодит нищета: это в основном бывшие крестьяне, разоренные слишком высокими налогами и неурожаями, и у них просто нет другого выхода, кроме как выйти на большую дорогу.

Ромул, казалось, очень внимательно всматривается в большие рощи дубов и ясеней, красовавшиеся по обе стороны дороги, и в пастухов, тут и там пасших тощих коров, щипавших траву.

Но, тем не менее, он внимательно слушал наставника, и, наконец, задумчиво откликнулся:

— Назначать налоги, разоряющие людей, не просто несправедливо; это глупо. Человек, разорившийся из-за слишком высоких налогов и ставший разбойником, обойдется государству слишком дорого, хотя бы потому, что придется особо охранять проездные дороги.

— Твое наблюдение безупречно правильно, — похвалил мальчика Амброзин. — Но, возможно, эта мысль слишком проста, чтобы быть примененной на практике. Губернаторы провинций всегда алчны, а правительственные чиновники зачастую глупы, и эти два фактора, соединяясь вместе, порождают ужасные последствия.

— Но должно же быть какое-то объяснение всему этому? Почему управляющие провинциями обязательно должны быть жадными, а чиновники — глупыми? Ты много раз говорил мне, что Август, Тиберий, Адриан и Марк Аврелий были мудрыми и честными императорами, и они карали вороватых губернаторов… но, может быть, это неправда? Может быть, люди всегда были и будут глупыми, жадными и злонравными?

В этот момент мимо экипажа проскакал Вульфила, направлявшийся к холму, чтобы с его вершины внимательно осмотреть лежавшую впереди местность и понаблюдать сверху за своими людьми. Чудовищная рана, изуродовавшая его, начала уже затягиваться, однако лицо Вульфилы все еще было красным и распухшим, а из-под швов сочилась сукровица. Возможно, именно из-за этого он постоянно пребывал в весьма дурном расположении духа. Он мог взорваться яростью по любой причине, даже самой незначительной, и Амброзин старался ничем не возбуждать подозрений варвара и не давать тому поводов для недовольства. И при этом он разрабатывал некий план, чтобы завоевать доверие варвара и, может быть, даже его благодарность.

— Вполне понятно, почему ты сейчас так мрачно смотришь на мир, — ответил он Ромулу. — Я бы удивился, если бы это было не так. Но на самом деле судьба человека — а также и судьба народа или целой империи, — зачастую определяется причинами и событиями, которые вне власти человеческой. Вот эта великая империя многие века успешно отражала нападения варваров. Многие императоры были удостоены своего высокого звания именно солдатами, воевавшими рядом с ними, и погибли в бою, с мечом в руке, даже не увидев Рима и не успев обсудить никаких дел с Сенатом. Ведь атаки варваров зачастую начинались с разных сторон, волнами со всех направлений, и всегда это были неисчислимые толпы… Вот почему была построена великая стена, невзирая на все затраты, вот почему она протянулась от гор Бретани до пустынь Сирии. Больше трех тысяч миль в длину! Сотни тысяч солдат строили ее. Тридцать пять легионов были посланы туда, а это почти полмиллиона человек! Но никакая цена и никакие жертвы не казались слишком высокими Цезарям, желавшим защитить свою империю, а вместе с ней — и римскую цивилизацию. Но, затевая это строительство, они не осознавали, что цена все растет и становится уже невыносимой, что налоги, которые пришлось возложить на население ради создания стены, разоряют крестьян, скотоводов, судостроителей, разрушают торговлю и даже приводят к снижению рождаемости! Зачем производить на свет детей, если тем придется жить в нищете и лишениях? И постепенно империи стало не по силам предотвращать вторжения варваров, и потому наши правители вообразили, будто они могут позволить варваром селиться внутри наших границ и даже призывать их в римскую армию, чтобы они сражались с другими варварами… Это была фатальная ошибка, но, возможно, тогда просто не было другого выхода: нищета и притеснения подавили в горожанах чувство патриотизма, возникла необходимость использовать наемников… которые и стали теперь нашими хозяевами.

Амброзин замолчал, сообразив, что это не самый подходящий урок истории для его ученика. Он лишь понапрасну напомнил мальчику о столь недавних и страшных событиях, о событиях, оставивших кровоточащую рану в душе Ромула. Ведь печальный парнишка, сидевший напротив Амброзина, был, в конце концов, никем иным, как последним императором Западной империи, — он был не просто зрителем чудовищной трагедии, он был ее невольным участником…

— Ты запишешь все это в свои истории? — спросил Ромул.

— Я не стремлюсь к созданию писаной истории; для этого найдутся другие, куда лучше владеющие пером. Я просто хочу оставить память о своем собственном участии в событиях — тех, которым был непосредственным свидетелем.

— У тебя будет время, чтобы написать все это. Годы и годы в тюрьме. Почему ты захотел отправиться со мной? Ты мог бы остаться в Равенне или вернуться на родину, в Бретань. А, правда, что ночи там длятся без конца?

— Ответ на свой первый вопрос ты уже знаешь. Я очень беспокоюсь за тебя, и я глубоко предан твоей семье. А что касается второго вопроса, то это, безусловно, не совсем так… — начал было Амброзин, но Ромул перебил его:

— Мне бы хотелось именно этого! Вечной ночи! И чтобы спать, спать, и не видеть никаких снов.

Глаза мальчика стали совсем пустыми, и Амброзин не нашел слов для ответа.

Они ехали без остановки весь день, и старый наставник внимательно следил за любыми, даже самыми легкими, переменами в настроении своего воспитанника, — не упуская, впрочем, из виду и того, что происходило за стенками их экипажа. Лишь с наступлением сумерек их ожидал отдых. Дни стояли очень короткие, и это весьма ограничивало время передвижения. Но вот, наконец, колонна остановилась. Варвары разожгли огонь, а несколько из них вскочили на коней и отправились обшаривать окрестности, — и через небольшое время вернулись с несколькими курами, связанными вместе за ноги, и с уже зарезанной овцой, переброшенной через седло одного из грабителей. Должно быть, они совершили налет на какую-то уединенную ферму. Их добыча вскоре была общипана, освежевана — и зажарена на углях.

Вульфила уселся на камень в сторонке ото всех и ожидал, когда ему подадут его порцию. Лицо у него было темным, черты фантастически исказились в пляшущем свете костра. Амброзин, всегда внимательно наблюдавший за своим врагом, неторопливо подошел к Вульфиле, стараясь все время держаться на свету, чтобы у варвара не возникло ненужных подозрений. Когда старый наставник оказался достаточно близко, чтобы варвар его услышал, он сказал: