И у крокодила есть друзья - Акимушкин Игорь Иванович - Страница 55

Тетерева, когда токуют, сигналят, взмахивая крыльями, белым их исподом и белым подхвостьем, поднимая веером хвост.

Есть у кур и тетеревов и такие родичи, которые выставляют напоказ цветные пятна не оперения, а… голой кожи. Когда нет нужды хвастаться, «визитные» пятна прикрыты перьями. Но весной, на току, их обнажают, растопыривая вокруг перья, и щеголяют ярко-желтыми (у лугового тетерева и сейдж-кока) и красными (у желтобрового тетерева) «бляхами» на шее или груди. Особенно импозантен в свадебном наряде сейдж-кок, или шалфейный граус. Он обитает в западных равнинах США. Взгляните на заставку к этой главе, на которой художник постарался изобразить сейдж-кока возможно точнее — не правда ли, он неотразим?

О языке красок других животных мы уже говорили, когда речь шла, например, о сигнальных перьях на темени кваквы или о рыжем хвосте горихвостки, приглашающей в дупло самку, о красных пятнах на клювах чаек, белых хвостах оленей или красном брюхе трехиглой колюшки.

О последнем, впрочем, стоит и еще кое-что рассказать.

Красное брюшко колюшки, оказывается, — самый главный в наряде атрибут, определяющий ее мужское достоинство. По нему, по красному брюху, как генерала по лампасам, издали можно узнать воинственно настроенного трехиглого кавалера.

Окраска других частей тела этой рыбки не имеет опознавательного значения. Самки самцов и самцы друг друга узнают только по красному животу. Размеры и формы тела тоже большой роли не играют. Модель самой странной, совсем не рыбьей даже формы, но с красным «брюшком» атакуется самцами, если опустить ее к ним в аквариум. А очень хорошее чучело колюшки или даже мертвая колюшка, но без красного брюшка редко возбуждает их агрессивные наскоки.

Больше того — совсем ведь чудеса! — самцы колюшек приходят прямо-таки в бешенство, если увидят… красный товарный поезд!

Тинберген заметил, когда состав проезжает мимо лаборатории (почти в ста метрах от нее!), на окнах которой стоят аквариумы с колюшками, все самцы бросаются, растопырив иглы, на красные вагоны. Только стеклянные стенки останавливают их. Но они, как собаки за велосипедистом, гонятся за «миражом» от одного угла аквариума до другого в том же направлении, в каком поезд передвигается в поле их зрения.

Самец зорянки, подобно колюшке, вытанцовывает боевой танец только перед птичками с такой же красной грудкой, как у него самого. Чучело зорянки с закрашенной темной краской грудью не вызывает его гневных чувств, но жалкий клочок красных перьев, укрепленный тут же на проволоке, приводит птаху в неистовство.

Некоторые американские ящерицы, встретившись на лесной тропе, приподнимаются на лапах и показывают, словно удостоверяющий личность документ, свои животы. Еще и раздувают их, чтобы лучше было видно. Если оба живота темно-голубые, начинают скакать друг перед другом в угрожающих позах. Два самца, значит, встретились. Если у одной из ящериц брюхо бледно-голубое, расходятся мирно: это самка с бледно-голубым брюхом.

Нарисуйте подруге золотого дятла такие же черные усы, как у него самого, он ее в дом не пустит, а, приняв за самца, начнет клевать и гнать прочь. Если усы смыть, мир в доме будет восстановлен.

Самцы и самки некоторых попугаев узнают друг друга по цвету восковицы в основании надклювья: у самок она коричневая, у самцов голубая. Если восковицу самки покрасить в голубой цвет, нежный супруг начнет колотить свою подругу, приняв ее сгоряча за соперника.

Так и утки своих собратьев признают по цвету зеркалец — особых пятен на крыльях. Они, бывает, присоединяются к пролетающей мимо стае уток другой породы, но с похожими зеркальцами. Однако, установив вблизи, что ошиблись, отстают и снова садятся на воду.

Окраска, как и поза, может выражать порой и эмоции животного. Пример — хамелеон. Он «мрачнеет» (чернеет), когда напуган, и зеленеет, когда сердится.

Еще более «выразительный» образец — осьминог. Этот даже в любви объясняется с помощью красок. Каков колорист!

У всех осьминогов спрятаны под кожей эластичные, как резина, клетки. Они набиты краской, словно акварельные тюбики. Научное название этих чудесных клеток — хроматофоры.

Каждый хроматофор — микроскопический шарик (когда пребывает в покое) или диск (когда растянут) размером меньше точки в конце этой фразы. По краям он окружен, будто солнце лучами, множеством тончайших мускулов — дилататоров, то есть расширителей. Дилататоры, сокращаясь, растягивают хроматофор, и тогда содержащаяся в нем краска занимает в десятки раз большую, чем прежде, площадь. Диаметр хроматофора увеличивается в шестьдесят раз: от размеров иголочного острия до величины булавочной головки.

Когда мускулы-расширители расслабляются, эластичная оболочка хроматофора принимает прежнюю форму.

Хроматофоры осьминогов содержат черные, коричневые и желтые краски. Их сочетание, конечно, не может дать всего разнообразия оттенков, которыми знамениты эти животные. Металлический блеск, фиолетовые, серебристо-голубые, зеленые и голубовато-опаловые тона сообщают их коже клетки особого рода — иридиоцисты. Они лежат под слоем хроматофоров и за прозрачной оболочкой прячут множество блестящих пластиночек. Иридиоцисты заполнены рядами зеркал, целой системой призм и рефлекторов, которые отражают и преломляют свет, разлагая его на великолепные краски спектра.

Растягивая одни и сокращая другие цветные клетки, осьминог, словно чародей из сказки, на глазах перевоплощается, перекрашивается в одно мгновение. И в этом искусстве он далеко превосходит прославленного хамелеона.

Раздраженный осьминог из пепельно-серого через секунду может стать черным и снова превратиться в серого, продемонстрировав на своей коже все тончайшие переходы и нюансы в этом интервале красок. Бесчисленное разнообразие оттенков, в которые окрашивается тело осьминога, можно сравнить лишь с изменчивым цветом вечернего неба и моря.

Изменение цвета кожи — своего рода мимический язык спрута. Игрой красок он выражает свои чувства — страх и раздражение, напряженное внимание и любовную страсть. Фейерверком цветовых вспышек привлекает самку, угрожает соперникам.

Вот, например, как рифовый осьминог ухаживает за своей подругой осьминожихой.

Осьминожиха сидит где-нибудь в укромном местечке, на каком-нибудь коралловом «пеньке». Кругом красота неземная: разные там полипы и губки, радужные рыбешки, актинии и прочая подводная живность. Осьминог, как только отыщет в садах Нептуна свою подругу, занимает позицию неподалеку от нее. Выбирает в рифе углубление и ныряет в него. Потом вдруг выскакивает из ямки. Ба, да его не узнать теперь! Был какой-то бледный, невзрачный, а сейчас «разоделся», весь в ярких полосах и пятнах. Вот артист!

Выскочил и уселся боком к осьминожихе, на самых цыпочках приподнялся, на кончиках сложенных пучком щупалец.

Только (по-видимому, из экономии физиологических средств) раскрашен он ярко лишь на правой стороне, той, которая повернута к осьминожихе и которую она видит. Левая бледная, неясными поперечными полосами разлинована. А правый бок — и голова, и руки, и брюхо-мешок — в ярких коричневых пятнах. Они небрежно этак кинуты продольными мазками на белом полотне. «Полотно» — его побледневшее от страсти тело. «Абстрактный» рисунок хорошо на нем заметен.

Минут пять сидит он, не двигаясь, замерев в позе обелиска и наслаждаясь, очевидно, произведенным впечатлением. Затем игриво протягивает к подруге одну из четырех правых рук. Прикасается к ней, к осьминожихе.

Сидят так, «в обнимку». Потом осьминожиха уплывает, таща за руку осьминога: он зацепился этой рукой за ее «карман» — мантийное, как говорят зоологи, отверстие. Это дырка такая, по которой вода протекает внутрь тела осьминога, к его жабрам.

Вот отцепил руку. Осьминожиха удирает. Осьминог плывет за ней. Начинается старая, как мир, игра влюбленных в догонялки.

Опять осьминожиха уселась на пригорке. А он устроился футах в двух от нее, как и прежде. И снова нырнул в какое-то углубление и вынырнул в своем эмоциональном наряде, который без слов говорит: «Я люблю тебя!»