Александр Македонский. Пески Амона - Манфреди Валерио Массимо - Страница 11

— Его убьет не эта рана.

— И больше ты ничего мне не скажешь? — спросила встревоженная женщина.

Жрец снова уставился на огонь, который разгорался все сильнее, раздуваемый крепнущим ветром.

— Я вижу великие почести, воздаваемые Мемнону, но также вижу и великую опасность. Оставайся с ним, госпожа, и пусть сыновья тоже будут рядом с ним. Им нужно еще многому научиться у отца.

ГЛАВА 8

Добычу из персидского лагеря и снятые с павших доспехи свалили посреди лагеря македонян. Люди Евмена производили инвентаризацию.

Пришел Александр вместе с Гефестионом и Селевком и уселся на скамеечку рядом с царским секретарем.

— Как твоя голова? — спросил тот, кивнув на внушительную повязку на голове царя — дело рук врача Филиппа.

— Неплохо, — ответил Александр, — но еще чуть-чуть, и было бы плохо. Если бы не Черный, я бы сегодня не радовался солнцу. Как видишь, — добавил он, указывая на богатую добычу, — тебе теперь нечего беспокоиться о деньгах. Здесь хватит на пропитание войска в течение месяца, если не больше; хватит и на жалованье наемникам.

— А себе ты ничего не хочешь забрать? — спросил Евмен.

— Нет. Но хотелось бы послать пурпурную ткань, ковры и шторы моей матери и что-нибудь сестре — например, эти персидские одежды. Клеопатре нравятся всякие необычные вещи.

— Будет исполнено, — согласился Евмен и дал указание слугам. — Что-нибудь еще?

— Да. Отбери триста комплектов доспехов, самых лучших, какие найдешь, и пошли в Афины, чтобы преподнесли богине Афине в Парфеноне. С посвящением.

— С посвящением… каким-то особенным?

— Разумеется. Пиши:

Александр и греки, за исключением спартанцев, отобрали эти доспехи у азиатских варваров.

— Хорошая оплеуха спартанцам, — прокомментировал Селевк.

— Ответ на ту, которую они дали мне, отказавшись участвовать в моем походе, — заметил царь. — Скоро они поймут, что на самом деле живут в захолустной деревне. А весь мир идет с Александром.

— Я распорядился, чтобы приехали Апеллес и Лисипп и сделали твое изображение верхом на коне, — сообщил Евмен. — Думаю, через несколько дней они высадятся в Ассах или Абидосе.

— Это меня не интересует, — сказал Александр. — А что мне хочется — это установить монумент нашим павшим в бою. Такой, какого еще не видывали. Создать его может один лишь Лисипп.

— Скоро узнаем также, какое впечатление произвела твоя победа на друзей и врагов, — вмешался Селевк. — Мне любопытно, что скажут жители Лампсака, не пожелавшие, чтобы ты их освобождал.

— Письмо моей матери уже отправили? — спросил Александр Евмена.

— Как только ты дал мне его. Сейчас оно уже на побережье. При благоприятном ветре будет в Македонии дня через три, не больше.

— Никто не связывался с нами со стороны персов?

— Никто.

— Странно… Я велел моим хирургам позаботиться об их раненых, а погибших похоронить с честью.

Евмен выгнул бровь.

— Если ты стараешься что-то мне сказать, говори, ради Зевса! — взорвался Александр.

— В этом-то и загвоздка, — вымолвил Евмен.

— Не понял.

— Персы не хоронят умерших.

— Что?

— Я тоже этого не знал, лишь вчера мне объяснил один пленный. Персы считают землю священной и священным также считают огонь, а труп для них нечист, и потому они полагают, что захоронение оскверняет землю, а сожжение оскверняет огонь, который для них является богом.

— Но… что же остается?

— Персы кладут тела умерших на горных вершинах или на крышах башен, где их клюют птицы и постепенно разлагает ветер и солнце. Эти сооружения они называют «башнями молчания».

Александр встал и направился к своему шатру. Евмен догадался, что делается у него в душе, и сделал друзьям знак не удерживать его.

Сам он пошел к царю только после захода солнца.

— Парменион приглашает тебя на ужин вместе со всеми нами, если ты соизволишь.

— Да, скажи ему, что я скоро приду.

— Не расстраивайся. Ты не мог себе представить…— произнес Евмен, видя, что царь все еще опечален.

— Дело не в том. Я думал…

— О чем?

— Об этом персидском обычае.

— Мне кажется, что он сохранился от ритуалов, восходящих к временам, когда персы были еще кочевниками.

— И в этом таится величие этого ритуала — в том, что обычай далеких предков не забывается. Друг мой, если мне придется пасть в бою, я бы, возможно, тоже захотел навсегда уснуть на башне молчания.

ГЛАВА 9

На следующий день Александр послал Пармениона занять Даскилий, столицу Геллеспонтской Фригии, прекрасный приморский город с огромным укрепленным дворцом, а также установить контроль над Зелеей.

Знатные персы бежали, забрав с собой лишь самое ценное, и генерал допросил слуг, чтобы узнать, куда именно они бежали, а особенно, куда делся Мемнон, поскольку его тела не нашли на поле битвы.

— Мы сами больше не видели его с тех пор, могущественный господин, — ответил ему один из распорядителей дворца. — Возможно, он отполз далеко от места сражения и умер позже, спрятавшись где-то. А может быть, его подобрали солдаты и похоронили, чтобы он не стал добычей собак и стервятников. Но здесь его не было.

Парменион послал за Филотом, своим сыном:

— Я не верю ни единому слову этих варваров, но все же очень вероятно, что Мемнон ранен и до сих пор не оправился. Насколько нам известно, у него была вилла, где он жил как персидский сатрап. Пошли-ка ты дозоры легкой конницы осмотреть местность: этот грек — самый опасный из наших противников. Если он жив, то доставит нам неисчислимые беды. Сегодня ночью я видел в горах какие-то световые сигналы; наверняка они передавали с большой скоростью на большие расстояния известие о нашей победе. Скоро мы получим ответ, и вряд ли это будет радушное приглашение.

— Я сделаю все, что в моих силах, отец мой, и привезу его связанного к твоим ногам.

Парменион покачал головой:

— Не делай ничего подобного. Если найдешь его, обращайся с ним почтительно: Мемнон — самый доблестный воин к востоку от Проливов.

— Но он наемник.

— Ну и что? Это человек, для которого жизнь утратила все иллюзии и который верит только в свой меч. Для меня этого достаточно, чтобы уважать его.

Филот прочесал местность пядь за пядью, обследовал все виллы и дворцы, допросил рабов, даже прибегая к пыткам, но так ничего и не добился.

— Ничего, — сообщил он своему отцу через несколько дней. — Совершенно ничего. Как будто его никогда и не было.

— Возможно, есть один способ обнаружить его. Приглядывай за врачами, особенно за хорошими, и смотри, куда они ходят, и таким образом сможешь выйти к изголовью важного пациента.

— Хорошая идея, отец мой. Странно, но ты всегда представлялся мне солдатом, человеком, способным лишь разрабатывать гениальные планы сражений.

— Мало выиграть сражение — самое трудное начинается потом.

— Я последую твоему совету.

С того дня Филот начал раздавать деньги и заводить друзей, особенно среди самого простого люда, и вскоре узнал, кто здесь лучшие врачи и что самый лучший из них — египтянин по имени Снефру-эн-Капта. Он пользовал в Сузах самого Дария, а потом стал личным врачом сатрапа Фригии Спифридата.

Филот расставил несколько засад и однажды вечером увидел, как египтянин, озираясь, выходит через заднюю дверь, садится в запряженную мулами повозку и едет по улице, ведущей из города. Взяв отряд легкой конницы, Филот последовал за ним, держась на изрядном расстоянии и двигаясь не по дороге. После долгого пути в темноте вдали показался свет роскошного жилища. Это был дворец, обнесенный зубчатой стеной, с портиками, балконами и галереями.

— Приехали, — объявил один из конников. — Будьте наготове.

Они спешились и подошли поближе, держа коней в поводу. Однако в последнее мгновение, когда до дворца оставался один шаг, соглядатаев встретил дружный яростный лай и со всех сторон на них набросились свирепые каппадокийские бульдоги.