Три портрета эпохи Великой Французской Революции - Манфред Альберт Захарович - Страница 39

Как же поступить?

Ведь он прежде всего политический деятель pi бежал из родной Франции по совету Малерба не ради личного благополучия, а для того, чтобы оттуда, из свободной страны, атаковать своим пером темные силы зла, вновь взявшие верх в королевстве… Но эти разумные доводы рушились: он не может бросить Софи, не может предать их любовь.

Габриэль устанавливает связи с Софи. Через верных людей, а частью через купленных они поддерживают тайную переписку. Мирабо узнает, что Софи в порыве отчаяния приняла большую дозу яда (лауданума). Но ее молодой организм оказался сильнее: она промучилась несколько дней, но выжила. Тогда она приняла решение бежать из пределов Франции и там соединиться со своим возлюбленным. Мать грозила, что запрет Софи в монастырь, но дочь ей ответила, что если она посмеет это сделать, то она сожжет монастырь и либо погибнет.в пожаре, либо убежит. Госпожа де Рюффей ужо убедилась в неукротимом характере своей дочери; она ее уже побаивалась: от этой молодой женщины, одержимой страстью, можно всего ожидать.

Софи переезжает из Дижона в Понтарлье, поближе к границе Швейцарии. Дважды, 31 мая и 12 июня, она пыталась бежать, но на границе была задержана.

Эта неодолимая всепобеждающая страсть молодой женщины кладет конец колебаниям Мирабо. Он не может обмануть ожиданий Софи, предать их любовь. 15 июня он пишет своей сестре: «Я всем пожертвовал ради любви. Я никогда больше не смогу вернуться на свою родину, даже если придет время, когда я этого захочу». Эти горестные строки показывают, что он отчетливо понимал, как велика тяжесть ответственности, которую он возлагал на свои плечи.

Отныне он озабочен тем, как организовать переход Софи де Моннье швейцарской границы. Чета Рюффей объединяется с маркизом де Моннье и его родней, чтобы общими усилиями воспрепятствовать бегству неверной жены и непослушной дочери. Мирабо со своей стороны призывает на помощь сестру Луизу де Кабри. Она приезжает в укромное место возле швейцарской границы.

Луиза устанавливает (через посредников) прямую связь с Софи, вырабатывая во всех деталях план бегства. Безошибочный женский инстинкт побуждает Софи просить ее возлюбленного рассказать ей немного подробнее о его сестре; она ведь ее никогда не видела.

Мирабо отвечает ей пространным письмом. Психологически это один из самых труднообъяснимых его поступков. Неизвестно зачем, для чего проводит он параллель между Софи и Луизой. Он вдается в такие подробности, интимные детали, не относящиеся к характеру или моральным качествам обеих женщин, что это производит двусмысленное, крайне странное впечатление. Зачем надо было писать так о сестре? Этот вопрос не находит объяснимого ответа.

Финал этой полузагадочной истории с письмом о Луизе был еще более неожиданным. Письмо это не дошло до адресата, Софи (к счастью для нее) его никогда не прочла. Оно было перехвачено горничной, перекупленной госпожой де Рюффей, и передано ей. Старая дама, не обладавшая необходимой литературной подготовкой, не смогла разобраться в содержании письма и переправила его своему союзнику маркизу де Мирабо. «Друг людей» пришел в восторг от неожиданно доставшегося трофея. Последние годы жизни он был целиком поглощен процессом против своей жены. Отчасти под влияни-, ем ставшей всесильной хозяйкой замка Биньон госпожи дго Майи, мечтавшей о юридическом закреплении своего фактического статуса, обуреваемый маниакальной идеей овладеть несметными богатствами Вассанов (на что они ему, старику? И сохранились ли они вообще?), ои старался доказать, что маркиза де Мирабо сумасшедшая и, следовательно, юридически неполноценное лицо. Этот процесс его разорил и духовно опустошил; он поглотил все его силы, мысли и время; его теоретические занятия заброшены ради изобретений новых формул крючкотворства. Опоре и Луиза выступали на стороне матери, и этого было достаточно, чтобы считать их злейшими его врагами. И вот в его руках бесценный документ: его сын и его дочь изобличены этим письмом в тягчайшем преступлении: кровосмесительной связи. Он их сметет теперь с пути: на всю жизнь запрет сына в тюрьме, а дочь — в монастыре. Старик в мономании ненависти к бывшей жене растерявший человеческие чувства, даже любовь к родным детям, потирает от удовольствия всегда холодные, плохо гнущиеся пальцы. Он прячет этот кажущийся ему драгоценным документ в секретный ящик для особо важных бумаг: он его придержит до поры до времени, а в нужный час ударит этой картечью…

Ни Опоре, ни Луиза пока еще не знают о злосчастной судьбе письма. Позже и до конца своих дней Оноре будет решительно отвергать тот смысл, который хотел придать письму отец. Луиза, когда ей станет известным это непостижимое письмо, в ярости порвет навсегда со своим братом, и их былая дружба сменится полным разрывом; все попытки Оноре вновь найти с ней общий язык будут наталкиваться на непоколебимую непримиримость… Но все это будет потом… А пока все еще дружный союз с берегов Женевского озера деятельно подготавливает бегство Софи…

Наконец настает желанный день. 27 августа 1777 года вечером во время грозы, под проливным дождем и раскатами грома, маркиза де Моннье в мужском костюме и широкополой, шляпе своего мужа, скрывающей ее лицо, охраняемая двумя подосланными Мирабо в Поитар-лье его тайными сообщниками, со множеством всяких приключений пересекает государственную границу. Она мчится затем, влекомая неизвестными спутниками, в чьих руках ее судьба, по горным дорогам Швейцарских Альп, и, наконец, в маленьком городке Верьере они останавливаются у небольшого одинокого домика с освещенными окнами. Здесь ее на пороге обнимает давно терпеливо прислушивавшийся ко всем звукам за чуть прикрытой дверью ее Оноре, ее Мирабо.

В этом темном, залитом дождями, гремящем грозою, скрывавшем за каждым углом неисчислимые опасности страшном мире, оказывается, все-таки возможно полное, бескрайнее, простое счастье.

XIV

Счастье. Сколько оно может длиться?

Уже было за полдень, когда Софи и Оноре проснулись… За окном ярко светило солнце, уходили вверх покрытые темно-зеленой листвою деревьев горы. Это была Швейцария, они были вдвоем, они были свободны, им ниоткуда не угрожала опасность. Наверно, они оба рассмеялись легким, беззаботным смехом радости, смехом счастья.

Затем пришла пора размышлений вслух.

Софи оказалась предусмотрительной. Может быть, даже больше, чем это было нужно. Она привезла не только все необходимые туалеты дамы высшего общества, но и прихватила с собой из потайного ларца ее официального супруга две тысячи ливров. Она с наивностью уверяла Оноре, что эта сумма меньше даже той доли, на которую она имела право претендовать. Оноре ей охотно поддакивал; они были соединены отныне одной судьбой, и в эти первые дни счастья и свободы он не хотел задумываться над грозящими опасностями. Но он, конечно, хорошо понимал, как может быть повернут против него, против нее избранный Софи способ частичного урегулирования финансовых расчетов с ее бывшим, вернее, ее официальным супругом.

Оноре был легкомысленным, умел жить сегодняшним днем: их мечты осуществились, они были вместе и счастливы; они натянули длинный нос всем этим старым дуракам — Моннье, Сен-Морису, супругам Рюф-фей, и к тому же эти деньги оказались весьма кстати. Мирабо оставался в Швейцарии с пустыми карманами, теперь они полны, и для начала можно жить беззаботно, не задумываясь над завтрашним днем.

Но все же, по зрелом размышлении, они вскоре пришли к заключению, что оставаться в такой угрожающей близости от Понтарлье было небезопасно. Урок с пропавшим, вернее, с похищенным письмом не прошел для Оноре даром. У его врагов длинные руки, в этом он уже убедился. Заметая следы, отрываясь от своих преследователей, которых они скорее чувствуют, чем видят, перебираясь то в Базель, то в Берн, они добираются до Рейна, и на небольшом чудесном корабле медленно поднимаются вверх.

Беглецы обретают приют в Голландии, в Амстердаме. Этот город, со всех сторон защищенный морем, как бы наполовину погруженный в морскую зыбь, кажется им самым надежным укрытием.