Убийство Президента Кеннеди - Манчестер Уильям - Страница 58

У бензоколонки на пенсильванской автостраде служащий отсчитывал сдачу владельцу автомашины с техасским номерным знаком. Из радиоприемника, стоявшего у кассы, он услышал сообщение о покушении в Далласе. Набрав пригоршню мелких монет, он изо всех сил бросил их прямо в лицо водителю машины. В это время у врача, некой Мэри Макгрори, измерили кровяное давление после того, как она узнала от медицинской сестры о случившемся. И хотя состояние ее здоровья было превосходным и ничто не должно было измениться в характерных для нее показателях давления, оно в результате услышанного ею известия скакнуло вверх столь заметно, что врач вынужден был прописать ей лекарство против гипертонии.

Жена французского посла в Вашингтоне Николь Альфан сидела за завтраком напротив своего мужа и внимательно наблюдала, как изменялось выражение его лица во время телефонного разговора. Она решила, что убит президент де Голль. Когда ей рассказали, в чем дело, она вызвала шофера посла и доехала навести визит Роберту Кеннеди и его семье. Как жена французского посла, Николь привыкла так поступать. В ту минуту для нее это показалось самым простым и естественным жестом. Супруга посла Перу, второго по старшинству в дипломатическом корпусе Вашингтона, нанесла аналогичный визит охваченной горем Жанет Очинклосс — матери Жаклин.

В эти дни очень многие пытались укрыться от кошмарной действительности в потоке привычных мелочей. Два художника из ведомства граверных работ и издательств, потрясенные утратой, аккуратно разложили свои инструменты и начали набрасывать эскиз мемориальной марки, посвященной Джону Ф. Кеннеди. Несмотря на то что они работали без всякой подготовки, отнюдь не рассчитывая на законченность своего произведения, результаты превзошли все ожидания: через четыре дня их гравюра уже была на столе у министра почт и связи, и весной 1964 года марка вышла в свет. Писатели трудились над статьями и некрологами. Композиторы задумчиво перебирали клавиши роялей.

Наиболее близкое к президенту духовное лицо кардинал Кашинг и его паства молились без устали. Вся страна пребывала в состояния крайнего напряжения. Продолжали выходить из строя телефонные линии. В правительственных кругах продолжали опасаться государственного переворота, бронированный кулак вооруженной мощи США был по-прежнему судорожно сжат по приказу Объединенной группы начальников штабов, объявивших чрезвычайное положение на всех американских военных базах во всем мире. Под влиянием каких-то страшных импульсов люди совершали странные поступки. Многие с трогательным упорством, как и прежде, отказывались смотреть в лицо фактам. Однако с каждой минутой эти маленькие индивидуальные очаги отрицания реальности и неверия становились все слабее.

Люди, ищущие одиночества, сновали по своим комнатам или бесцельно бродили по улицам. Некоторые пытались найти утешение в обществе других, завязывали близкое знакомство с совершенно посторонними людьми, чтобы больше никогда с ними не встретиться. Сохранившие способность к анализу ломали голову над мотивами покушения, над тем, кто стоит за спиной убийцы. — Почти все предположения вели в одном направлении. Политическая физиономия убийцы тоже мало у кого вызывала сомнения. Общая точка зрения сводилась к тому, что он и его сообщники, существование Которых в равной мере не подвергалось сомнению, были агентурой воинствующих правых сил. Так думали даже члены Общества Джона Бэрча. На следующее утро во многих городах люди пересказывали друг другу слова того иди иного неблагоразумного вожака местных ультраправых организаций, публично выразившего свою радость по поводу трагедии в Далласе.

Сенатор Хьюберт Хэмфри из Техаса, ехавший в автомобиле по Массачусетс-авеню, слушал сообщение по радио и испытывал; чувства ярости и сочувствия. Он возмущался теми, кого он мысленно именовал «рафинированными нацистами» Далласа. В то же время он не мог не питать сочувствия к остальной части его жителей, которые столь нуждались в «симпатии и понимании». «Свобода, — написал он на следующий день в своей записной книжке, — стала привилегией. Свобода слова была извращена и поругана». Ее превратили «в орудие злобной пропаганды и ненависти, которые способны толкнуть людей на преступление, подобное тому, которое было совершено против нашего президента в Далласе». В тот момент, когда Хэмфри слушал радиопередачу в своем автомобиле, его еще можно было отнести к разряду «неверующих». Но сознание его уже начало собирать и сортировать фрагменты фактов и воссоздавать подлинную картину. Он глубоко сочувствовал семейству Кеннеди, и особенно овдовевшей супруге президента. В его личной записи, сделанной в субботу 23 ноября под свежим впечатлением, он не скрывает и своих опасений по поводу состояния здоровья вице-президента. «Я знал, что это ужасный удар для него, и очень беспокоился, как бы он его не сокрушил».

Через несколько минут после того, как стрелки на циферблате далласских часов показали 13 часов пополудни и главный нейрохирург Парклендского госпиталя Уильям Кемп Кларк констатировал смерть Джона Ф. Кеннеди, приемник в автомобиле сенатора Хэмфри, как и радиоаппараты по всей стране, сообщил, «что в госпиталь к президенту прибыли два священника». Сообщение о том, что президент равен в голову, само по себе наводило на мрачные мысли. Однако это новое сообщение явилось первым конкретным указанием на тот зло-вещий оборот, который могли принять события. В силу вынужденной централизации новостей страна узнала об этом раньше тех, кто толпился в хирургическом отделении «скорой помощи» Парклендского госпиталя, куда направились эти два священника. Слова доктора Кларка не были услышаны за пределами палаты № 1. Ближайшие соратники Кеннеди, находившиеся в хирургических кабинах за несколько шагов от его палаты, по знали о том, что произошло. Однако 75 миллионов радиослушателей и телезрителей узнали о прибытии священников в Парклендский госпиталь. Имена священников были неизвестны, но в любом случае эти имена не имели значения. В отличие от кардинала Кашинга преподобные отцы Оскар Хьюбер и Джеймс Н. Томпсон отнюдь не пользовались репутацией столпов церкви. Это были скромные приходские священники Далласа. Сейчас их пригласили лишь потому, что церкви, в которых они служили, находились поблизости от госпиталя, где лежал обреченный на смерть президент. Они прибыли в госпиталь в тот момент, когда Уильям Кемп Кларк покинул свой пост у изголовья президента. Жаклин Кеннеди, словно тень, беззвучно скользнула мимо доктора Беркли и посмотрела на тело мужа. Белая простыня, которой прикрыли убитого президента, оказалась слишком коротка для его роста. Из-под простыни виднелось его лицо. С того места, где стояла Жаклин, рана не была видна. Если бы не его глаза, она могла бы подумать, что с ним ничего не случилось.

Выражение лица Джона Кеннеди было почти естественным — оно не выдавало ни страха, ни агонии. Напротив, черты лица излучали глубокое сострадание к окружающим. Это выражение подчеркивалось скорбной складкой рта. Жаклин смотрела и смотрела, как завороженная. В палате уже раздавались какие-то новые звуки. С шумом вывозили медицинскую аппаратуру, хлопала педаль ведра для запачканных марлевых салфеток, раздавалось шуршание свертываемых прозрачных клеенок и приглушенный звук пропитанной кровью одежды, бросаемой на дно дорожных сумок, сдавленные рыдания доктора Беркли. Но стоявшая у изголовья президента вдова безмолвствовала. Сержант Даггер подумал, что она столь же неподвижна, как ее покойный супруг. Жаклин стояла рядом с широкими, атлетическими плечами Кеннеди. Сжав руку мертвого мужа, она пристально вглядывалась в лицо, которое было ей так дорого. Собранной и горделивой стояла она у изголовья супруга, когда вошел первый священник.

Для большинства присутствующих приход священника предвещал начало нового акта трагедии.

Люди почти не видели его черную сутану. Каждый, кто стоял в эти минуты в коридоре и палатах госпиталя, был потрясен. «Все кончено», — подумал Генри Гонзалес, взглянув на приземистого пастора. Мак Килдаф шепнул Альберту Томасу: