По неизведанным землям Эфиопии - Кацнельсон Исидор Саввич - Страница 5

Тут надо вернуться назад и сказать о том, что эфиопские негусы давно и неоднократно пытались завязать с единоверной Россией дружеские сношения. Эфиопские монахи не раз приезжали в Москву с письмами негуса и за сбором пожертвований. Но для московских царей Эфиопия была такой далекой страной, что заинтересовать их ею было невозможно. Лишь Менелику II удалось это сделать. В 1885 году русский генеральный консул в Каире М. Хитрово направил в Петербург послание, в котором изложил свои взгляды на роль Эфиопии в давней англорусской борьбе на мировой арене и тем самым обратил внимание российского правительства на Эфиопию.

В 1889 году в Эфиопию отправился подпоручик В. Ф. Машков. Он был первым русским, посетившим столицу далекого африканского государства. В Энтото, тогдашней столице государства, он был принят Менеликом II. В Россию В. Ф. Машков привез письмо негуса Эфиопии Александру III: «Ныне мое царство окружено врагами Hanieii религии, мусульманами. Я хочу образовать царство, по добно вашему. Потому я ввожу в него ремесла, и все ремесленники, приезжавшие в Абиссинию, встречали у меня радушный прием. Я их расспрашивал об их ремеслах, и они всегда оставались довольными моим приемом. Равно я озабочивался установлением торговли между нами и Европою. Не только в Абиссинии и в Африке, но и в Европе война одного дня имеет следствием труды многих годов». Письмо, в котором Менелик просил оружия, заканчивалось словами: «…любовь, хранящаяся в наших сердцах, возрастет и откроется всему свету, что, надеюсь, и будет в ближайшем будущем».

В 1891 году В. Ф. Машков снова поехал в Африку. Теперь он вез Менелику письмо Александра III. В его задачу входило также установить, имеет ли Россия какие-либо политические и духовные интересы в Эфиопии и если да, то располагает ли она какими-либо средствами для их реализации. И снова Менелик пишет русскому царю: «Я жду от Европы помощи для развития страны и не хочу, чтобы говорили, что я дикий негр, беспричинно проливающий кровь европейцев». Только Россия может понять и поддержать его, Менелика. И прежде чем взяться за оружие, он просит царя «рассудить дело единолично или в согласии с другими государями Европы. Умоляю помочь нам или хотя бы дать совет, что мы должны делать, дабы избежать напрасного кровопролития, уже и так много веков истощающего нашу страну».

Менелик с нетерпением ждал ответа из России. Но Петербург пока медлил с установлением прямых дипломатических отношений.

В 1894 году в Эфиопию отправилась на частные средства научная экспедиция Географического общества под руководством А. В. Елисеева и Н. С. Леонтьева. В марте 1895 года экспедиция была принята Менеликом и привезла в Россию известие, что Менелик шлет в Петербург дипломатическую миссию. Менелик писал русскому царю, что единственное, к чему он стремится, это иметь в Европе благорасположенное к нему государство, которое могло бы давать беспристрастные советы и предупреждать о грозящих опасностях. И он обращается именно к русским, а не к французам. Их он опасается ведь Франция далеко не бескорыстно предлагает свою дружбу.

Менелик понимал, что из всех европейских держав только Россия заинтересована в существовании сильной и единой Эфиопии. Это независимое государство ограничивало свободу действий англичан в Африке и ослабляло их позиции на морских путях, ведущих в районы Суэца и красного моря. В «Санкт-Петербургских ведомостях» от 13 ноября 1896 года об этом писалось так: «Что нам Абиссиния? Зачем нужна она России?.. Вспомним только о том, какая важная роль предстоит нам в будущем в Азии, какою серьезною соперницей нашей является там Англия и как чувствительно для нее все, происходящее в Африке, где она, на случай предчувствуемых и грядущих потерь в Индии, торопится создать новую империю, стараясь объединить под своей властью конгломерат земель от Капа до Каира».

Посланцы Эфиопии, прибывшие в Россию в середине 1895 года, были окружены вниманием и заботой. Тем самым правительство России подчеркивало то значение, которое оно придавало установлению русско-эфиопских отношений. 4 июля царь решил наградить Менелика, раса Меконнена и всех членов эфиопской депутации высокими орденами и дорогими подарками, а в письме к Менелику он заверил негуса в своем сердечном расположении к эфиопскому народу.

Путь русского отряда в Эфиопию оказался более долгим, чем предполагалось. Итальянцы, несмотря на поражение при Адуа, не оставляли намерения закрепиться в Эфиопии. Они старались не допускать туда никаких представителей европейских держав, даже врачей.

Уже 26 марта министерство иностранных дел вынуждено запрашивать у Управления Красного Креста точные сведения о составе отряда, направляемого в Эфиопию, так как необходимо было дать ответ итальянскому правительству, которое утверждало, будто санитарный отряд состоит «приблизительно из сорока лиц (лекарей и сестер милосердия) и, кроме того, под прикрытием благотворительной цели, из четырех офицеров и двухсот солдат, назначенных для вступления в ряды абиссинских войск».

Далее, итальянское правительство заявило, что оно не нуждается в русской помощи раненым. И, наконец, 28 марта поступает новая просьба итальянского правительства: «во избежание всяких осложнений» задержать отряд в Одессе. Но на это последовал весьма решительный ответ Главного управления Российского общества Красного Креста. Оно заявило, что «не считает себя вправе принять на свою ответственность исполнение просьбы итальянского правительства… такая приостановка движения отряда не имела бы достаточных оснований, ибо Абиссиния от санитарной помощи русского Красного Креста не отказалась..».

Вслед за этим, как и следовало ожидать, в ответ на просьбу пропустить русский отряд через Массауа из Рима пришел отказ.

Пока шел обмен телеграммами между, итальянским послом в Петербурге и итальянским правительством, санитарный отряд благополучно прибыл в Александрию. А здесь Шведова уже ожидала срочная телеграмма из Петербурга. Она предписывала изменить маршрут отряд должен был следовать не через Массауа, а через принадлежавший французам порт Джибути. Кроме того, медицинских сестер вернули в Россию, так как отряду предстоял трудный переход через пустыню, а рассчитывать на чью-либо помощь уже не приходилось.

Переезд по Красному морю от Александрии до Джибути был совершен на английском пароходе. И именно это обстоятельство ввело в заблуждение итальянский крейсер, который близ Джибути выслеживал французский пароход, на котором, как полагали итальянцы, прибывали в Эфиопию русские. Отряд благополучно высадился на берег 18 апреля 1896 года.

На берегу выстроилась местная полиция — черные люди в белых холщовых рубашках, в маленьких фуражках из холста без козырька с желтыми околышами. Этот конвой оказался небесполезным, так как все население города вышло на пристань. Полуобнаженная толпа обступила прибывших, громкими криками предлагая свои услуги.

Утром началось формирование каравана, но достать верблюдов оказалось не так-то просто.

После длительных расспросов выяснилось, что верблюдов забрали на войну, что в этом году здесь бескормица и засуха и племена сомали перекочевали со своими верблюдами в английскую зону, а англичане выставили по границе пикеты и следят, чтобы никто не перегонял верблюдов обратно.

Пришлось обратиться к французским властям. Верблюды все-таки нашлись, и через два дня багаж отряда был отправлен в Джильдессу — эфиопский пограничный город по дороге в Харар.

Основная же часть отряда вынуждена была остаться в Джибути. Нарочный, посланный французскими властями в Харар, принес неутешительное известие мулов в Хараре нет — они все взяты на войну, и вообще без разрешения высших властей в Энтото харарские власти не желают ничего предпринимать.

Что было делать? Ведь переписка с властями в Энтото, даже при благоприятном ее исходе, обрекала русский отряд на двухмесячное сидение в Джибути.

У русских был один выход послать в Харар своего курьера, который смог бы там, без сношения с Энтото, достать мулов. Выполнить столь трудное и полное опасностей поручение вызвался Александр Ксаверьевич Булатович.