Русская душа и нерусская власть - Миронова Татьяна - Страница 10

Противопоставление свой — чужой необходимо нам и для того, чтобы правильно, с точки зрения наших национальных интересов, относиться к происходящему в мире. Все, нам неприятное и вредное, враждебное и непонятное, мы обычно именуем чушью, сегодня уже почти забыв, что в древности это слово звучало как чужь, то есть чужое, не свое, пришедшее со стороны, а оттого неприемлемое. Мы изначально оценивали все чужое как чушь, — вещь чуждую, потому для нас не пригодную.

Противопоставление свой — чужой, неизменное на протяжении тысячелетий, указывает русскому человеку, где он может укрыться в случае опасности, при трудностях жизни и невзгодах судьбы. Уйти под защиту своих, получить прибежище от преследований чужими, согреться душой в вековых традициях взаимопомощи, национальной поддержки и солидарности — вот что нас укрепляет в волнах бушующего житейского моря, которое бороздят не только русские, но и множество чужих кораблей. Это противопоставление указывает нам, где наша защита и опора — только среди своих.

Наконец, противопоставление свой — чужой указывает нам источник опасности и необходимость национального единения перед лицом чужаков. Когда натиск чужих обрушивается на весь народ, у своих — у русских — срабатывает инстинкт национального самосохранения и сплочения. Этот инстинкт в нашем народе наиболее силен и яростен. Вот почему мы так энергично и жертвенно поднимаемся на борьбу с иноземными захватчиками, вышвыриваем их со своей земли и гоним от своих границ до самых ворот их логова, чтобы убедиться в безвредности обезоруженного и обессиленного оккупанта. Так что противопоставление свой — чужой на протяжении веков являлось нашим спасением от инородного владычества, но оно же — такое тоже случается, — стало ныне преградой на пути национального возрождения. Вот почему мы так тяжелы на подъем против своих притеснителей — людей, по всем признакам должных быть своими — они с родной нам земли, говорят с нами на одном языке, но по поступкам те же янычары, и гнать бы их давно пора с той же решимостью и силой, как всякого ворога, да срабатывает национальный инстинкт «свой — чужой».

Горстка прикинувшихся своими инородцев-чужаков захватила власть и оберегает ее от притязаний русского народа и других коренных народов России. Поскольку у них отсутствуют многие признаки чужеродцев — они говорят на русском языке, соблюдают наши обычаи общения, посещают православные христианские церкви, — в них трудно сразу распознать чужих. И лишь их деяния, губительные для всех коренных народов России, и, в первую очередь, для русского народа, выдают в них чужаков, пришлых, не своих, не наших. Это настолько больно для русского сердца — увидеть в наших правителях национальных оборотней, что тотчас по стране принимались циркулировать слухи о турецких корнях Горбачева, иначе бы не сдал великую державу Западу, о еврейских кровях Ельцина, иначе бы не развалил единое русское пространство и не поверг русский народ в беспросветную нищету, о еврейском дедушке Путина, иначе бы не развязал беспощадного геноцида русского народа, о еврейско-армянском семействе Медведева. Мы решительно не хотим принять даже мысли о том, что свои способны гнобить, уничтожать своих, причем целый народ, а, значит, они не настоящие свои, в них есть какая-то пришлая кровь, чужеродность. И только постепенное осознание, что в политике страны действуют не только свои, но и чужие, явится спасительным для русской нации. Это прекрасно сознают наши власти, потому и пытаются искоренить так называемую ксенофобию, насадить толерантность, а на самом деле стараются изничтожить национальный инстинкт самосохранения, который убить можно только вместе с народом.

Инстинкт этот ныне в русских нарастает. В советское время мы были национально ослаблены и истощены, во-первых, оголтелой пропагандой коммунистического интернационализма, нахально эксплуатирующего миф об открытости и гуманизме русского народа, во-вторых, административным подавлением всего национально-самобытно русского в обычаях, культуре, языке, в-третьих, сглаживанием противоречий с соседствующими народами за счет предоставления наших государственных территорий в их суверенное владение. Но вот отпало промывание русских мозгов интернационализмом, и мы видим, как подросло и окрепло национальное самосознание наших соседей — прибалтов, грузин, армян, азербайджанцев, казахов, таджиков, туркмен. Ныне и мы вспомнили о своих корнях и традициях и увидели, что иные народы резко отличаются этим от нас, причем живя по соседству, рядом с нами. И, наконец, эти самые соседи начали притязать на нашу землю, менять наши порядки, нарушать наши обычаи, портить наш язык, захватывать нашу собственность, искажать нашу Веру. Каково терпеть это русскому сердцу! И в противлении тому нет никакой преступной ксенофобии, а есть обычный для русского народа, да и для любого народа, населяющего землю своих предков, инстинкт национального самосохранения, который сегодня для русских становится последним шансом выживания.

Не стыдитесь того, что Вы не чувствуете в себе ни бараньего гуманизма, ни распашной овечьей открытости, ни дурацкой всечеловечности в ущерб собственному народу, — все это чушь, да, именно чушь, которая происходит от слова чужь и означает чуждые, не свойственные русским, вредные им представления о жизни. Они навязаны нам, чтобы потом эксплуатировать эту открытость и гуманизм в своих, нерусских интересах, чтобы заставить нас стесняться своего народного, чтобы принудить нас бояться выразить свое национальное, чтобы стыдиться нашей национальной гордости, чтобы не дать нам любить свой народ. Развеем этот миф и будем любить своих и справедливо остерегаться чужих. Так велит нам наш родной русский язык.

Лень — одна из главных черт русского характера в представлениях иноземцев о нашем народе. Западный человек, а ныне уже и восточный, убежден, что русские склонны к безделью и лени, потому что они-де по природе созерцатели. Наши ближайшие соседи и вечные соперники немцы высказываются о русской лени предельно откровенно: «Русский думает: если ты сегодня можешь чего-то не делать, не делай — авось само собой уладится. Русский невысоко ценит свою деятельность. Он боится, как бы не нарушить этим высший порядок и волю Божию. Поэтому он предпочитает сидеть сложа руки и ждать…»

Классики русской литературы под обаянием чужих заблуждений тоже роняли небрежные упреки своему народу: «Мы ленивы и не любопытны», и не понимали того, что благодаря назойливому внушению русские и в самом деле начинают думать, что они ленивы, что в этом деятельном и деловитом мире их место на зрительским трибунах и у экранов телевизоров, что их доля — взирать на муравьиную кипучесть окрестных народов, строящих свое благополучие на руинах нашей разваливающейся державы.

Это очень выгодно сегодняшней власти, которая изо всех сил укореняет в нас привычку проводить время в безвольном наблюдении за ее вопиющими преступлениями, привычку не возражать, не протестовать, не возмущаться. Нам должно быть все равно, что смотреть по телевизору — сюжет о выселении многодетной матери-одиночки из дома за неуплату долгов, отчет о всероссийском конгрессе по спасению кузнечиков или репортаж с шикарного банкета по случаю дня рождения какого-нибудь Вексельберга, Абрамовича или Исмаилова. Для нас, по замыслу властей, должно быть все одинаково занимательно, и одновременно мы должны быть равно равнодушны ко всему — ни гнева и ужаса перед бессердечием судей и чиновников, выгоняющих детей на улицу, ни презрения к еврейскому олигарху, прожигающему свою никчемную жизнь на грабеже народной собственности, ни отвращения к насекомым конгрессам, когда в стране гибнут миллионы людей. Ничто не должно волновать зрителя, ничто не должно подвигать его к действиям против вопиющего бесправия народа.

Разумеется, любому русскому, кто знает собственную историю, заявления о нашей природной созерцательности и лени кажутся смехотворными. Разве русская нация, многие века жившая сверхнапряженной жизнью строителей великого и мощного государства, теперь пребывает в пустом созерцании бытия и ничего не дерзает совершать, чтобы не нарушить порядок во Вселенной? Да о нас ли это написано!? И для чего внушать нам мысль о якобы тупой русской лени, слегка подретушированной снисходительной и великодушной созерцательностью?