Откровения Виктора Суворова - Суворов Виктор - Страница 15

— А почему — первой? «Ледокол» ведь задумывался раньше.

— Да. Но когда я убежал, мне на что-то надо было жить. Я хотел быть независимым человеком. И сразу же взялся за «Ледокол». Но чтобы написать его, мне нужно было найти где-то около 400 книг советских генералов. Я их знаю, читал, но они все остались там, в Советском Союзе. Их где-то нужно было достать в Великобритании. В то время это было довольно трудно. Все это нужно было найти, прочитать и цитатки все переписать, вырезать, наклеить.

А «Освободитель» — это то, что я мог сделать сразу, быстро и обеспечить себе более-менее финансовую безопасность, чтобы сесть и писать «Ледокол». Потому что идея в голове — это одно, а написать книгу, для того чтобы немножечко встряхнуть ученый мир, — это же не так просто.

— Мне представляется, что все ваше творчество делится на три темы. Это армия как таковая, все, что с ней связано, это «Аквариум» как таковой, ГРУ и разведка, и военная история, все, что связано со сталинскими делами.

— Я делю тоже на три части, но несколько по-другому. Для меня «Аквариум», «Освободитель» — это одно. Затем мои романчики, которые я тоже люблю, — «Контроль», «Выбор». И третье — чисто военная история. Это и «Ледокол», и «Очищение», и другие.

— Есть вопрос, интересующий практически всех читателей. Как ваша биография соотносится с тем, что написано в «Освободителе»? Насчет крестьянского происхождения — это вряд ли.

— Да, колхозным шофером я никогда не был. И арбузами не торговал. Но сцена из «Освободителя», как в Днепр сливают удобрения, взята из жизни, это происходило на моих глазах, я все это видел, так что такое не придумаешь. Там все правда.

Это же типичнейшая советская ситуация. Подходит ленинский юбилей. К этому юбилею все берут социалистические обязательства, экономят. Наэкономили, произвели лишние удобрения. Вот они их произвели, а что далее с ними делать? У нас же плановая система, куда их девать? Кому они, к черту, нужны? Хранить? Тары нет. Запланированы вот такие мощности на хранение, больше нет. Что делать? Секретарь обкома понимает — завод вот-вот остановится, а этого допускать нельзя. Секретарь обкома бьет тревогу по колхозам: «Вывозите!» Дается разверстка, кому сколько вывозить. Ну, сколько цистерн в колхозе может быть? Обычно три: одна под молоко, другая — под воду, третья — под бензин. Колхоз находится в 70 км от города, к примеру, Черкассы. И сколько же дней придется возить эти удобрения, если тебе расписали 200 тонн? Вот все это и сливалось в Днепр. И все это делалось на моих глазах. Милиция что-то там записывала, но что же делать?

Когда я говорю о себе как об антисоветчике, это значит, что я понимал, что система неправильна в корне. Особенно побывав на Западе. Я понимал, что там это невозможно, а у нас — возможно.

Теперь — о себе. Отец мой был офицером. Вступил в войну 23 июня 1941 года, а подняли его по тревоге 13 июня 1941 года.

— Где он тогда был?

— Он был под Киевом, в 140-й стрелковой дивизии. Мы с ним долго спорили по поводу начала войны. Я ему как-то предложил: «Давай я тебе расскажу, как ты в войну вступал». Он говорит, что, мол, давай, расскажи. И я ему рассказал такую историю.

Вечером 13 июня прозвучало сообщение ТАСС о том, что мы не собираемся нападать на Германию. Так? Он говорит: «Так». А ночью вас подняли по тревоге. Было такое? — «Было». И дали приказ забрать с собой только такое, что необходимо для жизни и боя. Было такое? — «Было. Правильно». И к вечеру потянулись колонны. 140-я дивизия пошла вперед. — «Так». А женщины стояли и плакали. — «Да, плакали».

Вот тут он мне начал верить. А я это просто вычислил. Совсем неподалеку там находилась 200-я стрелковая дивизия полковника Людникова Ивана Ильича, который впоследствии стал генерал-полковником, Героем Советского Союза и героем Сталинграда. Вот он и описывает это все. Но если он так описывает, то так было и с другими соединениями. У нас ведь так: если в одном колхозе нет семян, то можно с абсолютной точностью утверждать, что в соседних колхозах тоже нет семян! Если карбюраторов на машину, допустим «ГАЗ-51», в нашем колхозе не хватает, то можно с уверенностью предполагать, что во всех соседних колхозах — та же самая проблема. Если в Москве воруют «дворники» на «Жигулях», то можно предположить, что в поселке Барабаш Приморского края тоже снимают с «Жигулей» дворники. Если 200-я дивизия была поднята и пошла, то с соседней 140-й должно было быть то же самое. Вот я ему это рассказал, и он мне поверил. А потом он мне еще многое что рассказал…

Так вот, воевал он с 23 июня 41-го по 9 мая 45-го, а потом еще всю японскую войну. Имел четыре ранения и очень тяжелую контузию. В 1954 году эта контузия на нем сказалась, и у него полностью отнялась речь. Его привезли из Хасана, где стоял зенитный полк, в Барабаш. Отвезли в Хабаровск. Всяческими методами пытались вернуть ему речь. Месяц-два. И тогда один врач сказал ему: «Давай сделаем так. Я тебе буду делать уколы. От них ничего не будет, кроме боли. Тебе будет очень больно, а ты постарайся орать». Так и вылечил. Там, на Дальнем Востоке, он воевал, там и остался до 1957 года.

— Какое у него было последнее звание?

— Майор. Оттого, что на фронте он воевал, а родители его были под оккупацией. А раз они были под оккупацией, значит, в академию поступать нельзя. Вот и все.

— А училище он окончил?

— Да. вся его история полностью укладывается в «День М». Окончил он школу и в 1939 году поступил в Днепропетровский металлургический институт, тогда очень знаменитый. Проучился недели две, и была введена всеобщая воинская обязанность, по которой все, кому 18 лет (а он с 1921 года), призывались на службу. Когда его забрали, а тогда всех пацанов забрали, остались на курсе одни девчонки. Они скинулись и купили ему фибровый чемоданчик. С этим чемоданом он и пошел служить в армию. Отслужил год, и ему Говорят, что ты, мол, хороший боец, вот теперь пойдешь в офицерское артиллерийское училище. В Киеве. Один год. Окончил он училище, и отправили его на стажировку в 140-ю дивизию (курсантом-стажером). И должны были присвоить звание в июле месяце.

13 июня объявили тревогу. Дивизия уходит вперед, приказали все вещи бросить. Вроде чемоданчик этот брать было нельзя. Но он, как сам говорит — «со злости», взял этот чемоданчик и нанизал его на кол, оставшийся после снятия палаток.

Воевали они, воевали, очень быстро он стал командиром батареи. Потому что он год служил в артиллерии и год учился в офицерском училище (это был ускоренный курс). Но, несмотря на то что он уже полный курс окончил и с математикой у него было очень хорошо, он все еще оставался курсантом. А тут полно неграмотных ребят, обучавшихся срочно, по три месяца, но получивших младших лейтенантов, — и те, неграмотные, обращались к нему за помощью, говоря: «Командуй нами». Вышли они из киевского окружения, воевали под Москвой. У него медали «За оборону Киева» и «За оборону Москвы». Под Москвой из 150 человек их выпуска нашли двоих и присвоили им лейтенантские звания.

Так вот, на Дальнем Востоке высоко он не пошел, оттого что окончил только одногодичное училище. А после войны — армия огромная, офицеров девать некуда: все они за войну поднялись в званиях! После войны нужно было обязательно попадать в академию. Тот, кто в академию попал, тот будет расти. Но тех, у кого родители были на оккупированной территории, не брали, только Героев Советского Союза. Отец — украинец, а Украина вся была под оккупантами. Кроме того, у него было очень тяжелое ранение.

Поступил я в Суворовское училище в 1957 году, мне тогда было 11 лет.

— Где было училище?

— В Воронеже.

— Поступление в Суворовское училище — это была удача?

— Конечно.