Остров Рапа-Нуи - Лоти Пьер - Страница 3

Полчаса спустя, придя в себя, замечаю, что я в комнате совершенно один среди безмолвной тишины, изредка только нарушаемой дальним шумом морских волн, разбивающихся о коралловые рифы, да, по временам, короткими порывами пассата, пробегающими по камышовой крыше. По пробуждении в этом бедном логовище дикаря, мне пришла в голову мысль о том большом расстоянии, которое отделяет меня от родины. Я чувствую себя далеко, далеко, как никогда, чувствую себя погибшим. Меня охватывает особая тоска, именно, «давление островов», и никакое другое место в мире не может произвести его в такой сильной степени, как это; неожиданно тревожит меня также и окружающая беспредельность южного океана. Через дыру, служащую дверью, проникает луч солнца, блестящий, отчетливо видимый из того темного угла, в котором я лежу; на земле, перед хижиной, он обрисовывает тень идола, сторожащего вход, и нелепые тени двух дремлющих кошек с весьма длинными ушами. Даже этот луч света и его угрюмый блеск, как мне кажется, содержат в себе что-то странное, необыкновенно далекое, бесконечно давнее. С пробуждением от сна при этом освещении, среди этого безмолвия, при свисте тропического ветра меня охватывает невыразимая печаль, — печаль, быть может, первобытного человечества, которое обитало на земле, теперь мною попираемой, и которую жгло в этот час то же самое вечное солнце. Ибо стоит только прийти в себя, как все это быстро, подобно детскому капризу, ускользает, исчезает. Но шевелясь, я лежу и рассматриваю подробности хижины, а в это время мыши, не обращая ни малейшего внимания на двух сторожевых кошек, спокойно разгуливают около меня.

Камышовая кровля, под защитой которой я теперь нахожусь, поддерживается пальмовыми стрелками; но откуда они их взяли? — ведь на острове нет ни одного дерева, никакой другой растительности, кроме травы? — В этой лачуге, в полтора метра высоты и четыре длины, заботливо устроено много предметов; маленькие идолы из черного дерева, обвитые грубым плетеньем, копья с наконечниками из блестящего кремня, весла с человеческими фигурами, головные уборы с перьями — танцевальные или военные принадлежности, и много других вещей загадочного вида и неизвестного мне назначения, — все это крайне поражает зрителя своей стариной. Когда наши предки, первобытные люди, решились выйти из своих пещер, то, должно быть, строили себе хижины подобного же типа и украшали их подобными же вещами; здесь чувствуешь себя среди первобытного человечества, отдаленного от нас на 20–30 тысяч лет.

Но когда станешь глубже размышлять обо всем окружающем, то возникают вопросы за вопросами. Откуда, напр., могло взяться дерево, из которого сделаны их палицы и их боги? К какому времени оно может относиться и как сюда попало? А их кошки, а их кролики? — Я думаю, что их привезли сюда некогда миссионеры. Но мыши, прогуливающиеся повсюду? их, без сомнения, никто сюда не привозил. Если так, то откуда же они взялись? Малейший пустяк на этом пустынном острове вызывает недоумение; дивишься тому, что здесь еще может быть фауна и флора.

Что касается до жителей острова Рапа-Нуи, то они пришли сюда с запада, с Полинезийского архипелага, и в этом нет ничего непонятного. Прежде всего они сами об этом говорят. По сказанию их стариков, несколько веков тому назад они ушли с одного океанского острова, лежащего более к западу, — с острова Рапа, который в действительности существует, и который и по настоящее время так называется. В память этой-то своей далекой родины они и прозвали свое новое владение — «Рапа-Нуи» (т. е. Большая Рапа).

Сравнение татуировок обитателей Рапа-Нуи и Таити.

Допустим такое происхождение; однако, их выход оттуда и путешествие остаются тайной. В действительности, южная часть Великого океана, между Америкой и Океанией, сама по себе значительно шире Атлантического океана, она представляет более обширную равнину вод, более страшное пустынное пространство вод, чем последний, и в центре ее лежит Рапа-Нуи, одинокий, жалкий, заброшенный, точно булыжник, в средину моря. Кроме того, ветры дуют здесь не так, как у нас, с различных сторон горизонта, а только по одному постоянному направлению, и для кораблей, идущих из Полинезии, они могут быть только вечно противными. Таким образом являются вопросы, как и почему, в течение скольких месяцев упорного лавирования, с каким провиантом, под руководством какого необъяснимого предвидения, удалось моим знакомцам — таинственным мореплавателям достигнуть на простых пирогах этого песчаного зерна, затерянного в таком беспредельном водном пространстве?[1] К тому же, с момента своего прибытия сюда они потеряли всякое средство сообщения с ближайшим материком.

Несомненно одно, что эти люди, эти маори, прибыли сюда из Полинезии. Сделавшись немного белее своих предков, вследствие туманной атмосферы, они унаследовали, однако, от них высокий рост, красивое, очень характерное лицо с несколько удлиненным овалом и большие, близко стоящие друг от друга глаза. Они сохранили и многие привычки своих далеких собратьев и, главным образом, — язык.

Для меня одна из неожиданных прелестей этого острова — язык маори, так как я, ввиду скорого посещения нами «прелестного Таити», о котором я мечтал еще с детства, начал изучать его по миссионерским книгам. Здесь первый раз в своей жизни я могу употребить несколько слов, которые так ново и мелодично-варварски звучат в моих ушах.

Женская фигурка. Привезена П. Лоти с о-ва Пасхи; на распродаже имущества Лоти в 1929 г. была приобретена поэтом-сюрреалистом Андре Бретоном.

Старинное женское нагрудное украшение в форме лодки (реимиро). Длина 40 см. Лоти ошибочно принял его за бумеранг и написал на этикетке: «В 1872 г. я нашел этот бумеранг, который несомненно происходит из Австралии, на острове Пасхи, находящемся, как известно, на полпути между Южной Америкой и Океанией, в 800 лигах от ближайшей земли и в 3,000 лиг от Австралии и не имеющем деревьев, а значит, и древесины. Даже беглого взгляда на это оружие достаточно, чтобы убедиться в его чрезвычайной древности. Присутствие данного бумеранга на острове Пасхи проливает весьма любопытный свет на древние миграции народов Тихого океана. Пьер Лоти».

Старинный посох-палица (уа) вождей о-ва Пасхи, который Лоти выменял у островитян на свою тужурку гардемарина. Размер 166x10 см.

Деревянная фигурка птицечеловека (тангата ману). Высота 25 см.

Резная фигурка мужчины (моаи тангата). Высота 29 см. Моаи тангата изображали, по всей видимости, предков или сверхъестественных существ.

Сегодня вечером я не забыл о больших статуях, как сделал это утром. Окончив свой полуденный отдых, я спросил о них у первого попавшегося мне навстречу Агаму и притом на его языке.

— Проводи меня, пожалуйста, к месту погребения! — сказал я. — К моему удивлению, он понял меня. Я сказал: «место погребения» (по-таитски: марае, а по-здешнему мараи), потому что каменные колоссы, представляющие из себя цель нашего путешествия, украшают именно те места — возвышения в виде курганов, где погребали важных начальников, павших в битвах. Равным образом, название «мараи» туземцы дают тысячам изображений кумиров и идолов, наполняющих их камышовые жилища, мысленно связывая с ними воспоминания об умерших. Итак, Атаму и я отправляемся вдвоем, без обычной свиты, к наиболее близкому «мараи», это — мое первое путешествие по неизвестному острову. Следуя по берегу, на небольшом расстоянии от моря, мы пересекаем долину, покрытую жесткой травой особого вида, печального, как бы поблекшего цвета. На своем пути встречаем развалины маленького жилища, похожего на то, в котором обитает датчанин. Атаму мне объясняет, что это был дом «papa farani» (отца французского миссионера) и, удерживая меня здесь, рассказывает по этому поводу целую историю; судя по его выразительной мимике, она должна быть очень трогательна, но я не совсем хорошо уразумеваю ее; из его жестикуляции я понял только то, что здесь была засада, оказались люди, спрятавшиеся в камнях, слышались ружейные выстрелы, удары копий… Что сделали с этим бедным священником? Да! трудно и представить себе, до какой степени зверства может дойти в минуту пробуждения какой-нибудь страсти первобытного человека или под влиянием какого-нибудь мрачного суеверия — обычно кроткий и ленивый дикарь! Вдобавок, нельзя забывать и того, что даже в наиболее искренней, приветливой и наружно тихой полинезийской натуре дремлет инстинкт людоеда, так что в Океании, на островах Рутума и Гиваоа, привлекательный по виду маори, при случае, всегда может съесть вас.