По Нилу на каяках - Дави Андрэ - Страница 11

Во время одного из последующих странствий по Африке Спик обнаружил водопад Рипон, названный им так в честь военного министра Англии. Именно тогда он и высказал гипотезу, что здесь находятся истоки   Нила.

В то время еще не знали, откуда Нил берет свое начало. Всем путешествующим по Африке с севера, через Египет и Судан, путь преграждали обширные болота — Сэдды, расположенные в центре Судана. Спик же пошел с юга. Открыв обширный речной бассейн в двух тысячах километров от Нила, Спик, опираясь    на    географические  и климатологические данные, сделал вывод, что воды, вытекающие из озера Виктория, и есть верховья Нила. Поистине для подобного заключения необходимо было обладать исключительной интуицией.

Возвратившись в Лондон, Спик объявил о своем открытии. Но ему не поверили. Спесивые господа из Географического общества в Лондоне высмеяли его и обвинили в мошенничестве. Рассказывали, что Спик был настолько угнетен всеобщим непониманием, что покончил с собой на охоте. В 1864 году (год смерти Спика) другой отважный путешественник, великан Самуэль Бекер, открыл озеро Альберт и недостающие отрезки верховьев Нила и тем самым подтвердил гениальное прозрение Спика.

И вот мы у водопада Рипон. Долго смотрим, как воды из озера Виктория с грозным ревом низвергаются с высоты нескольких метров. Видим в прозрачной воде нильских усачей, которые пытаются преодолеть водопад. Сильно ударяя хвостом по воде, они подпрыгивают, почти достигают гребня, затем снова падают в воду. Какая таинственная сила гонит их? Некоторые усачи, выскочив из воды, падают на скалы, где сразу же становятся добычей крокодилов и бакланов.

Бакланы — птицы с блестящим черным оперением, длинной змеевидной шеей и тонким, острым,  как шпага, клювом. Плавают они очень быстро. Птицы то и дело ныряют за рыбой. Они настигают свою добычу, глубоко под водой пронзают ее клювом и тут же с жадностью пожирают. Насытившись, птицы садятся на скалу или дерево и распускают крылья, чтобы они просохли.

Глава IV. День и ночь сквозь болота озера Кьога

Занимаем места в поезде узкоколейной железной дороги, петляющей  в зарослях Верхней Уганды. Мешками со снаряжением и тремя каяками в чехлах загромождаем не только все лавки в вагоне, но и обе его площадки. Но это нас не особенно беспокоит, так как других пассажиров нет.

Мы в приподнятом настроении, распеваем песни. Сегодня утром начался новый этап нашего путешествия. С гнетущей атмосферой города и учреждений покончено. Мы свободны. Может быть, уже завтра снова спустим свои лодки на воду и поплывем на север. Наше хорошее настроение омрачает только одна мысль: удастся ли раздобыть пирогу взамен моего выведенного из строя каяка? Однако особенно не задерживаем на ней внимание. Самое главное, что мы опять в пути, движемся вперед, а остальное как-нибудь уладится. Узкоколейка проходит по местности, покрытой зарослями и высокими травами. Деревень не видно.

Поезд останавливается у Намасагали — скромной речной пристани в конце порогов Нила Виктория. Хорошо бы на плоскодонке пересечь озеро Кьога по направлению к озеру Альберт, где, как говорят, настоящий рай для любителей ловить крупную рыбу.    

В поселке, расположенном рядом с пристанью, живет  всего  один  европеец — "комендант", начальник судоходства озера Кьога. По месту и почет: отправляемся к нему с визитом вежливости. Комендант — английский отставной моряк самого что ни на есть классического образца: флегматичный и молчаливый,  с  багровым  от  морского  ветра  и  джина лицом; в зубах — прокопченная трубка.

Джон, с его умением быстро сходиться с людьми, в два счета договаривается со стариком. Нам разрешено разместиться на старом колесном пароходе, мирно доживающем свои дни у пустынного причала. Этот приют обладает неоценимым преимуществом — его можно более или менее изолировать от комаров. Здесь, во владениях этого самого беспощадного живого существа мироздания, европейцы вынуждены все время ограждать себя от него всевозможными сетками и пологами. Стараемся, в меру возможностей, следовать их примеру.

У местных жителей нет пологов и эссенций, изготовляемых в Европе, и они защищаются от комаров другими средствами: мажут тело древесной золой, глиной или коровьим пометом.

Устроившись в своем плавучем доме, принимаемся за дело. Джон отправляется на поиски пироги, Жан проверяет снаряжение, а мне предстоит позаботиться о провизии на дорогу и заняться стряпней. Товарищи одобрили первые мои шаги на этом поприще. Таким образом, за мной утвердилась должность повара экспедиции. Скажу сразу, что кормить Джона и Жана — дело нехитрое. Жан ест все, что ему подают, лишь бы пища была погуще. А приготовление такой пищи всегда считалось азбукой кулинарного искусства. С Джоном дело обстоит чуть сложнее. Джон — малоешка. Он не выносит густое варево и в таких случаях молча воздерживается от еды. Я знаю его слабость — ему нужно молоко. Оно остается его любимым напитком и на Ниле. Сытно и полезно. У меня есть банки с сухим молоком. Развожу порошок в нильской воде и регулярно выдаю Джону его молочный паек. С питьевой водой вначале не обошлось без осложнений. Разумеется, у нас есть фильтры, но они так медленно очищают воду, что мы не можем ими пользоваться и вынуждены пить ее прямо из Нила.

Возможности пополнить наши продовольственные запасы в Намасагали оказались весьма ограниченными: всюду одни апельсины — полные корзины апельсинов, по двадцать су за один килограмм! Здесь очень мало бананов, зеленых овощей. Яйца и цыплята, которые обычно везде можно купить в тропической Африке, считаются редкостью. Я все же не слишком озабочен, так как уверен, что у рыбаков всегда найдется рыба.

После долгих и утомительных поисков, истощивших терпение Джона, он наконец нашел местного жителя, который как будто согласился сопровождать нас в пироге через озеро. Однако нам пришлось потратить уйму красноречия, чтобы убедить его отправиться с нами. Гума — так зовут этого старого рыбака — раздумывает три дня; он уходит, возвращается, снова исчезает, посылает парламентеров, играет с Джоном в прятки. Мы с трудом сдерживаем нетерпение, но бессильны что-либо сделать. Но вот Гума пригоняет свою пирогу. С ним чернокожий старик на трясущихся ногах, которому отводится роль гребца.

Мы решаем тотчас же отправиться в путь.Час не очень благоприятный — уже далеко за полдень, но мы боимся, как бы наши лодочники не передумали. Все жители Намасагали собираются на берегу, чтобы поглядеть на нас. С усмешкой следят они за тем,  как  мы грузим  на  пирогу поврежденный  каяк и  с  большой  осторожностью  спускаем  на  воду две другие лодки. "Уж очень маленькие суденышки для такой большой реки", — вероятно, думают про себя зрители. Но вот Жан и Джон устремляются вперед, лихо орудуя веслами; такая демонстрация быстроходности каяков как будто располагает публику в нашу пользу. Я нахожусь куда в менее выигрышном положении: мне судном служит слегка обтесанный ствол дерева, двигающийся со смехотворной скоростью трех километров в час. Сгораю от стыда и смущения, наконец с облегчением вижу, что Намасагали постепенно скрывается из виду. Друзьям понятно мое состояние, и они великодушно предлагают меняться местами.

Пирога имеет около шести метров в длину. Укрепленный на носу шест служит мачтой. На ней висят два куска материи, которые должны выполнять роль парусов. Гума уселся на корме. Он явно не собирается грести. Зато его товарищ усердно трудится, и я помогаю ему изо всех сил. Оба приятеля болтливы как сороки. По-видимому, они перемывают косточки трем странным личностям, которых им приходится сопровождать. Всякий раз, когда нам попадается встречная пирога, Гума считает своим долгом рассказать находящимся в ней людям о своем невероятном приключении. Чтобы его лучше слышали, он кричит во все горло и вконце каждой фразы повторяет несколько слов, которые, вероятно, должны означать: "Вам понятно?". Мы, к сожалению, ничего не понимаем, так как разговор  ведется на местном языке.