С.Е.К.Р.Е.Т. - Аделайн Л. Мари - Страница 3

— Сюда приходят в основном местные. Тим и ребята из магазина велосипедов Майкла. Музыкантов полным-полно. Некоторые — увидишь сама, как придешь с утра, — дрыхнут прямо на пороге, потому что играли всю ночь. Местные сидят часами. Но кофе пьют много.

— Ну и отлично.

Профобучение свелось к вялой экскурсии, в ходе которой он показал мне, как обращаться с посудомоечной машиной и кофеваркой и где хранятся моющие средства.

— Городские правила требуют зачесывать волосы. Остальное меня мало касается. Формы у нас нет, но во время ланча только и успевай поворачиваться, так что оденься практично.

— Практичность — мое второе имя, — сказала я.

— Я буду делать ремонт, — сообщил Уилл, когда обнаружил, что я гляжу на трещины в плитке и на разболтанный потолочный вентилятор.

Заведение повидало виды, но было уютным и находилось всего в десяти минутах ходьбы от моего жилья на пересечении Чартрес-стрит и Мандевилль-стрит. Уилл объяснил, что название «Роза» дано в честь Розы Нико, бывшей рабыни, которая продавала с тележки на улицах Нового Орлеана свою собственную кофейную смесь. По словам Уилла, он состоял с ней в отдаленном родстве по материнской линии.

— Тебе стоит взглянуть на мой семейный альбом. Прямо групповой снимок ООН. Все цвета и оттенки... Ну как, подходит работа?

Я энергично кивнула, и Уилл снова пожал мне руку.

После этого моя жизнь усохла до нескольких кварталов Мариньи. Ну, бывало еще, что я выбиралась в Тримей послушать Анджелу Реджин, одну из подруг Трачины, работавшую в ресторане «Мейсон», или прошвырнуться по лавочкам на Магазин-стрит, где торговали антиквариатом и товарами «секонд-хенд». Но дальше я забиралась редко и больше не ходила ни в Музей искусств, ни в парк Адюбон. Это покажется странным, но я вполне могла провести остаток жизни в городе, даже не видя открытой воды.

Я скорбела. Так или иначе, Скотт был первым и единственным моим мужчиной. Бывало, меня бросало в слезы в самое неподходящее время, в автобусе или когда чистила зубы. Слез было не избежать, стоило мне очнуться в сумраке от тягостной дремы, одной в постели. Но я оплакивала не только Скотга. Я печалилась о почти пятнадцати годах жизни, потраченных на бесконечное выслушивание его упреков и жалоб. И о том, с чем я в итоге осталась. Я не знала, как заткнуть осуждающий глас, который и без Скотта продолжал подмечать все мои недостатки и промахи. Как ты дошла до жизни такой, даже в спортзал не ходишь? Уже тридцать пять, никому даром не нужна. Только и знаешь телик смотреть. Ты могла бы стать куда более симпатичной, надо лишь постараться.Пять Лет.

Я погрузилась в работу. Ритм вполне меня устраивал. Позавтракать на всей улице можно было только у нас, без затей: яйца в любом виде, сосиски, тосты, фрукты, йогурты, пирожки да круассаны. С ланчем мы тоже не заморачивались: супы и сэндвичи, иногда — специальное блюдо: рыбная похлебка с чесноком, тушеная чечевица или, если Делл приходила пораньше и у нее чесались руки, джамбалайя. Готовила она лучше, чем разносила, но ей не хотелось торчать на кухне целыми днями.

Я работала всего четыре раза в неделю, с девяти утра до четырех, хотя и задерживалась, когда было нужно. Если Трачина опаздывала, я начинала обслуживать посетителей за нее. Я никогда не жаловалась. Я всегда была занята.

Днем платили больше, но мне нравились утренние смены. Я любила начинать с мытья тротуара перед кафе. Любила смотреть, как солнце играет на столиках в патио. Любила выкладывать выпечку, пока заваривался кофе и закипал суп. Любила снимать кассу и разбираться с наличными на шатком столике возле больших наружных окон. И вспоминала об одиночестве, когда шла домой.

Моя жизнь приобрела надежный, устойчивый ритм: работа, дом, чтение, сон. Ах да: работа, кино,дом, чтение, сон. Выбиться из него было бы не так уж и трудно, но я попросту не могла.

Мне казалось, что со временем я автоматически вернусь к полноценной жизни и даже найду себе пару. Настанет волшебный день, когда пустота вдруг заполнится и я заново вольюсь в мир. Как будто повернут выключатель. Мне приходило в голову продолжить учебу. Завершить образование. Но я была слишком глуха ко всему. Я скатывалась к среднему возрасту, и моя толстая пятнистая кошка Дикси, в прошлом бездомная, старела вместе со мной.

— Ты говоришь, кошка толстая, как будто она виновата, — привычно выговаривал мне Скотт. — Это не она растолстела. Это ты ее раскормила.

Скотт никогда не поддавался нытью Дикси, вечно выпрашивавшей корм. Зато меня она донимала, пока я не уступала, снова и снова. Мне не хватало воли, поэтому я и Скотта, наверное, терпела так долго. До меня не сразу дошло, что пьет он не из-за меня и не мне его останавливать, но все же я не могла отделаться от мысли, что спасла бы его при большем усердии.

Возможно, помог бы ребенок, которого он хотел. Я никогда не признавалась ему в том, что испытала облегчение, когда узнала о своем бесплодии. Суррогатное материнство стоило слишком дорого, а приемных детей Скотг, слава богу, не желал. Я никогда и не хотела быть матерью. Но жизни моей все же недоставало смысла, чего-то такого, что могло заполнить пустоту и навсегда исключить тоску по детям.

Спустя несколько месяцев после того, как я приступила к работе в кафе, и до того, как сердцем Уилла завладела Трачина, он намекнул, что может достать билеты на джазовый фестиваль, которые были нарасхват. Сперва я решила, что Уилл собирается рассказать о подружке, с которой пойдет, но выяснилось, что он имел в виду меня. Я ударилась в панику.

— Так ты... хочешь, чтобы с тобой пошла я?

— В общем... да. — Опять этот взгляд, и на секунду мне почудился болезненный блеск в его глазах. — Первый ряд, Кэсси. Пойдем. Хороший повод надеть платье. Сама подумай — я тебя в нем ни разу не видел.

Я знала, что это надо пресечь в зародыше. Я не могла закрутить с ним. С моим боссом. У меня не было ни малейшего желания терять любимую работу ради мужчины, который быстро поймет, какая со мной тоска. К тому же он был не моего круга. Меня охватывал парализующий страх при мысли остаться с ним наедине в нерабочей обстановке.

— Ты не видел меня в платье, потому что у меня его нет, — ответила я.

И соврала. Я просто не могла представить, что надену его.

Уилл помолчал, вытирая руки о передник, а потом сказал:

— Ладно, не беда. Желающих попасть на выступление этой группы хоть отбавляй.

— Послушай, Уилл. Боюсь, столь долгий брак с полоумным сделал меня, так сказать... непригодной для свиданий. — Я говорила в манере ведущей вечерней психотерапевтической программы.

— Хорошая отговорка — дело, мол, не в тебе, а во мне.

— Но так и есть. Так и никак иначе. — Я положила руку ему на плечо.

— Да я просто-напросто приглашу следующую симпатяшку, кого найму, — пошутил Уилл.

Так он и сделал. Пригласил потрясающую Трачи-ну из Тексарканы, с южным акцентом и бесконечной длины ногами. У нее был младший брат, страдавший аутизмом, о котором она всячески заботилась, а ковбойских сапог накупила больше, чем может понадобиться одному человеку. Ее поставили в раннюю вечернюю смену, и, хотя она всегда относилась ко мне с некоторой прохладцей, мы поладили, а Уилл, похоже, был совершенно счастлив. В итоге, прощаясь с ним, я стала чувствовать себя вдвойне одинокой, так как знала, что он, скорее всего, проведет ночь не наверху в кафе, а у Трачины. Я не ревновала. С какой стати? Трачина подходила Уиллу как нельзя лучше — забавная, умная и сексуальная. У нее была превосходная кожа цвета какао. Африканским кудряшкам она то давала волю, так что ее голову будто венчала шапка из сахарной ваты, то старательно заплетала в клевые косички. На Трачину оглядывались. Она была живой. Подходящей и пригодной во всех смыслах.

В отличие от меня.

В тот вечер — блокнот так и жег мой карман — я наблюдала, как Трачина управляется с наплывом желающих отобедать. Мне впервые пришлось признать, что я немного ревную. Уилл был ни при чем. Мне было завидно видеть, с какой обворожительной ловкостью передвигалась она по залу. Есть женщины, умеющие окунуться в жизнь и выглядеть достойно. Это не зрители, а непосредственные участницы. Они... живые. Уилл пригласил ее, и она ответила: «С удовольствием». Никаких колебаний, недоговорок, раздумий — однозначное, весомое «да».