Сын бомбардира - Лезинский Михаил - Страница 3

«Командира правого фланга 22–го оборонительного участка Забудского контузило. При сём убило его ве¬стового. После восстановительных работ я видел у лей¬тенанта в вестовых юнгу с корабля. Сказывали, что мать юноши сего скончалась на днях в госпитале…»

— Это был Коля Пищенко!

— Но почему юнга?.. И потом — Забудский… Он ведь батареей командовал.

— Во–первых, офицер мог не знать, что Колька не юнга: на нём был отцовский бушлат и бескозырка. Во–вторых…

Стасик положил перед нами исписанный листок.

— Читайте. Из важного документа.

— А теперь смотрите, что получается. В докладной генерал–инженера Тотлебена о завершении восстановительных работ после первой бомбардировки сказано, что пятый бастион был заново укреплён к 10 ноября 1854 года… Выходит, Екатерина Пищенко скончалась 8–9 ноября.

Стучат кирки, скрежещут лопаты. Скалистый грунт бастиона поддаётся с трудом.

Сколько протянется передышка — неизвестно, ну¬жно спешить. Во время бомбардировки разбило много орудий. Местами до основания снесены насыпи, развалены траншеи и землянки, рухнула оборонительная стенка.

Николка помогает отцу укреплять туры — корзины с землёй. По его измазанному лицу бегут ручейки пота, оставляя светлые полосы.

— Не мешкать! — командуют сверху.

Поддерживая локтями спадающие штаны, мальчишка вскакивает на корзину, спешно утрамбовывает землю.

— Готово! — то и дело кричит он и прыгает на следующую корзину.

Появился поручик Дельсаль — высокий, узколицый, гладко выбритый. Поручик руководил восстановительными работами.

— Ваше благородие! — обратился к нему матрос Нода. На корабле он служил барабанщиком. — Дозвольте обратиться.

— Говори, — слегка картавя, произнёс сапёрный офицер.

— Слово имею насчёт этой стенки.

— Ну, ну, — поторопил его Дельсаль.

—… Когда возводили её, всё глядел, и сомнение брало: а ведь бомба завалит откосы! Больно скос крутой. Так оно и вышло.

Дельсаль с интересом посмотрел на смуглого, с лихо закрученными усами матроса.

— Так–так, продолжай.

— Вот ежели бы сделать другим макаром…

Они прошли вдоль батареи и поднялись на крышу блиндажа. Нода увлечённо объяснял своё предложение. Офицер вынул из сумки план. Батарейцы видели, как они склонились над планшетом. Дельсаль что-то чертил, то и дело обращаясь к матросу.

Николка с удивлением смотрел на Ивана Ноду. Тот ли это матрос, что бесшабашно говорил: «В меня хоть батогом, хоть оглоблей никакую науку не вобьёшь! Вот только «отбой» да «побудку» башка уразумела»?!

К батарее, скрипя и повизгивая, подъехала арба, доверху гружённая фашинами — длинными плетнями. Ими укреплялись земляные валы. Арбу сразу разгрузили. Возница поманил Кольку:

— Погонять умеешь?

— А как же!

— Хошь за фашинами съездить? А я тут подсоблю. Поди попросись.

— Пусть прокатится! — закричал сверху, с вала, отец. — Передохнёт малость.

Возница подсадил Николку на облучок. Мальчишка схватил вожжи и, боясь, что могут передумать, поспешно выпалил:

— Но-о!

Лошади не шевельнулись. Раздался смех.

— Ну и возница!

— Чего смеётесь, — вступился Нода, — он, может, этих лошадей не знает.

— Точно, не знает, — пробасил хозяин телеги. — Это работящие кони, братец. С ними ласково надобно… Ты ослабь вожжи-то — они сами и потянут.

Обескураженный Николка ослабил поводья, и арба медленно покатилась под гору.

Лошади привычно повернули в узенький переулок и пошли по неглубокому оврагу. Овраг вывел к большому захламлённому двору: там женщины плели из прутьев фашины для бастионов. В центре в огромном котле кипела вода. Мальчишка спрыгнул с арбы и направился в глубь двора — там распаривали пучки хвороста.

— Гляди, кони-то без хозяина пришли! — удивилась женщина.

— Они при мне, — пробурчал Николка.

Женщина вздохнула:

— И мой Петруха, верно, по бастионам валандается. Гнать некому.

— Надобности нет, — вмещался одноногий солдат — он тут был главным, — Ты вот по доброй воле вязать пришла, а малята — они тоже нужду разумеют. Этот, — отставной указал на мальчика, — возницу высвободил. Глядишь, лишние руки бастиону. Я тебе, Михайловна, так скажу: россиянин сызмальства за Отечество живот покласть готов — это в кро¬вушку вошло. Француз — он на язык спорый: думал, ударит своими мортирами* — конец Севастополю! Ан нет! Даже на штурм не пошёл — убоялся…

Николкина арба, гружённая фашинами, медленно выехала со двора. Мальчишка гордо восседал на козлах, поддерживая провисающие вожжи.

На дорогу вышла девочка, она подняла руку.

— Тпру–у! — Николка резко натянул поводья. — Чего ещё там?!

— Мне на бастион, — услышал он тоненький голосок. — Возьми…

— На какой ещё бастион?!

— Я водицы несу, — не замечая высокомерного тона, ответила девочка. В правой руке она держала глиняный кувшин.

— Я на пятый, — с достоинством бросил возница. — Ладно, влезай.

Девочка уселась, и арба покатила дальше.

Некоторое время молчали, но Николка не выдержал, заговорил:

— Батя на каком служит?

— Служил, — в голубых глазах девочки появи¬лись слёзы. — Маманя теперь в горе навечном…

У Николки защекотало в горле.

— А у нас мамку… того… Схоронили третьего дня…

Выехали в Кривой переулок. Мальчик спохватился:

— Ты воду где брала? Их благородие разузнать велели. Потом бочку снарядим.

— Да тут недалече. Покажу.

Через полчаса солдаты и матросы батареи Забудского уже разгружали телегу. Весёлый Нода, увидев Николкину спутницу, нарочно громко сообщил:

— А наш-то не один возвернулся — с барышней!

— Она воды привезла, — смутился парнишка.

Подошёл отец.

— Воды, говоришь. Ну–тка, дай хлебнуть! — И он с жадностью припал к глиняному кувшину. — А зовут тебя как, голубоглазка?

— Алёна. Велихова я.

Мальчишка, расставив на валу грибы, которые насобирал по склонам, увлечённо сбивал их камнями.

— Вестовой Пищенко!

Окрик был таким грозным, что Николка невольно вздрогнул и обернулся. Улыбающийся, загорелый Нода дурашливо выговаривал:

— Ай–я–яй, ваше благородие, господин вестовой! Ай–я–яй… Чего это ты затеял?

Колька показал на дальний ряд воткнутых в землю грибов:

— Это — Осман–паша. А тут — Нахимов.

— А, Синопское сражение! Ну, тогда, браток,

на¬путал ты. — Нода стал менять грибы местами. — У турков эскадра стояла луною. Семь фрегатов здесь, а тута — корвет. И ещё два парохода возле батареи… Теперь точно… А мой корабль, — Нода взялся за очередной гриб, — мой бросил якорь…

— Дядя Иван, ты на каком был?

— Как на каком! — возмутился Нода. — На самом главнейшем. Я, ваше благородие, господин вестовой, на «Императрице Марии» под началом Павла Степановича служил.

Глаза чернявого матроса заблестели, привычным движением он крутанул ус.

— Вошли мы двумя колоннами напрямик в Турецкую бухту, — Нода стал быстро передвигать грибы, показывая, где, какой корабль бросил якорь, как сносило колонну течением. Потом отбежал в сторону, подхватил с земли горсть камней, ткнул пальцем в «кильватерный» строй и азартно закричал: