Вся наша жизнь - Аренев Владимир - Страница 2

Когда через час слуга явился за мной, я был, как говориться, при полном параде. Запер дверь и последовал за слугой. По пути он показал мне, где располагается туалет и ванная комната, и сообщил, что курить здесь принято только в специально отведенной комнате. Я ответил, что не курю, и он бесстрастно кивнул, ни на мгновение не скомкав шага.

Мы вышли из кольцевого коридора на лестницу и спустились до второго этажа. Распахнулись высокие парадные двери, испещренные иероглифами древнеашэдгунского алфавита, и я оказался в Большом зале.

Если бы не длинный прямоугольный стол, я принял бы это помещение за одно из отделений исторического музея. Впрочем, создавалось впечатление, что сама Башня — один огромный музей. Здесь, например, было та его часть, в которой собрались экспонаты, так сказать, кулинарно-сервировочного направления.

Расписные блюда с мастерски запеченной или зажаренной дичью, разнообразные салаты в древних фигурных салатницах, старинные вина в плетеных бутылях, горки ажурных пирожных и печенья… — да, жили когда-то люди! Часть гостей уже восседала за столом на высоких стульях с ножками в виде львиных лап. За столом же находился и наш повествователь. Он знаком попросил меня садиться, и я сел, оглядываясь по сторонам, как восторженный мальчишка.

— Удивительно, правда? — произнес у меня над ухом очаровательный голос.

Я повернулся, чтобы посмотреть на его обладательницу. Рядом со мной сидела невысокого роста девушка в красном вечернем платье, весьма и весьма облегающем. Чуть улыбаясь, она смотрела на меня и ждала ответа. Она ехала сюда вместе с нами, и я, конечно, обратил на нее внимание, но мы сидели далеко друг от друга, да и я был слишком занят

/мыслями о том, что предстоит сделать/

предвкушением повествования…

— Верно, — кивнул я ей. — Такое ощущение, словно мы перенеслись лет на четыреста назад.

Хм, банально. Мог бы придумать что-нибудь получше.

— Я не о том, — покачала она головой, озорно улыбнувшись. — Удивительно, как можно так заблуждаться. Ведь здесь намешано сразу несколько эпох, понимаете? Стулья эти — и рядом гобелены, мечи, копья — все из разных времен. Наверное, на простых обывателей это производит впечатление, но тем, кто в этом более-менее разбирается…

Она махнула изящной ручкой, обнаженной до весьма соблазнительного плечика, а я подумал, что вот, нежданно-негаданно попал в разряд простых обывателей.

Обидно!

Девушка словно прочла мои мысли:

— Вы только не обижайтесь, пожалуйста. Я постоянно забываю, что не все в этом мире — историки. Конечно, человеку, не знакомому с деталями тех эпох, трудно разобраться, что к чему. Не обижаетесь?

— Нет, — пробормотал я. — Не обижаюсь. Так вы историк?

— Да, — кивнула она, легким движением поправляя и так идеальную прическу.

Ее мягкие черные волосы были каким-то непостижимым образом подняты кверху и закреплены так, что напоминали одновременно распускающийся цветок и тонкую башню. К моему удивлению, все это сооружение держалось и не думало разваливаться.

— Да, — повторила моя новая знакомая. — Я — историк. Вот, приехала воочию исследовать то, чем занимаюсь большую часть своей жизни.

— А я здесь с более прозаическими намерениями. Захотелось как-нибудь необычно провести отпуск. Согласитесь, довольно скучно валяться целыми днями на пляже. К тому же давно хотел испробовать на себе: что это такое — повествование.

— Мне тоже интересно, — призналась она. — Если честно, я даже немножко боюсь. И…

В это время в зал вошел еще один гость: высокий и необычайно подвижный парень лет этак двадцати-двадцати пяти. На шее у него висел массивный фотоаппарат со вспышкой, из многочисленных карманчиков кожаного жилета выглядывали блокнот, самопишущая ручка и еще какие-то неузнаваемые вещицы.

Увидев всех нас, парень тут же замер, навел объектив и ослепительно щелкнул.

— Простите, господа, — развел он руками. — Прошу меня великодушно простить. Поймите правильно, я журналист, и поэтому…

— Присаживайтесь, господин журналист, — сказал, поднимаясь, Мугид. — Присаживайтесь и не волнуйтесь, все понимают правильно.

Он дождался, пока парень сел, и продолжил.

— Итак, господа, я имею честь приветствовать вас в гостинице Последняя башня . Этот скромный ужин, надеюсь, позволит вам познакомиться друг с другом и проникнуться атмосферой нашего общего дома на ближайшие несколько дней. Вам предстоит познакомиться с величественной и трагичной историей ущелья Крина, с судьбой Пресветлого Талигхилла и многих других людей, оказавшихся в те роковые дни рядом с ним. Но все это завтра, господа, а сейчас прошу вас приступить к трапезе и попытаться расслабиться. Приятного аппетита, господа, — с этими словами старик сел и подал нам всем пример:

стал накладывать на тарелку салат.

Мы тоже принялись за угощения; кто-то с громким хлопком распечатал бутыль вина, кто-то просил передать ему во-он то блюдо, да-да, с печеньем в виде звезд . В общем, начался пир горой.

Я ухаживал за своей новой знакомой, не забывая, впрочем, и о собственном желудке. Хотя еще час назад мне совершенно не хотелось есть, вид (а главное

— вкус) того, что было на столе, переубедили мой усталый организм. Девушка также по достоинству оценила наш скромный ужин . При этом она оказалась неплохой собеседницей — мы не скучали.

Через пару часов гости стали расходиться. Карна (так ее звали) тоже встала и сказала, что пора, пожалуй, идти. Я вознамерился было проводить девушку до ее апартаментов, но за ней уже пришел слуга, а мой рукав мгновением позже оказался в плену у того самого журналиста.

— Простите, — сказал он, отпуская меня, — но не могли бы вы уделить мне несколько минут.

— Слушаю вас, — наверное, это прозвучало неприязненно. Я присел рядом на свободный стул и присмотрелся повнимательнее к этому типу. Короткая стрижка, гладко выбритое и надушенное лицо, нежная белая кожа на руках — одним словом, франт. И еще эта странная одежда, с карманчиками.

Он заметил мой неодобрительный взгляд и смущенно развел руками:

— Поймите…

— Понимаю, — кивнул я, — профессия . Так в чем же дело?

— Скажите, что вы чувствовали, поднимаясь по этой лестнице? — он цепко впился глазами в мое лицо, словно от того, как я отвечу, зависела его проклятая жизнь. Все-таки неприятный народ эти журналисты.

— Послушайте, я понимаю, что вам нужны какие-нибудь слова об ощущении дыхания веков и все такое, но в тот момент я просто шел наверх и думал, что устал и мне холодно. Вот и все.

— Разве? — спросил он, не переставая пялиться на меня во все глаза. — А мне показалось, вы все-таки что-то такое почувствовали. Когда смотрели вниз, а?..

— Скажите, милейший, а вы что-то почувствовали? — я уже злился на самого себя за то, что ввязался в этот разговор. — Вам ведь положено подмечать такие вещи.

— Почувствовал, — сказал он, неожиданно тихо и серьезно. — Потому и вас спрашиваю, что почувствовал. Это не связано с работой — с профессией . Знаете, мне вдруг ужасно захотелось оказаться как можно дальше от этого ущелья. А еще больше мне захотелось этого, когда мы попали внутрь. Все это убранство — вам не кажется, что за ним кроется нечто…

совсем другое?

— Не понимаю.

— Я тоже, — он рассмеялся мелким истеричным смехом. Наверное, хватил лишку. Эти древние вина такие крепкие, что сам не разберешь, когда переходишь допустимые пределы. — Представьте, я — тоже. Вы хоть знаете, что иногда внимающие повествователю отождествляют себя с теми, о ком внимают, и в конце концов сходят с ума? Просто не могут вернуться обратно. Представляете себе такое, а?

— Кажется, вы представляете себе это чересчур живо, — холодно заметил я.

— Доброй ночи.

— Доброй ночи, — кивнул он. — Завтра свидимся.

Я не ответил. Может же человек двумя-тремя фразами испортить все настроение!

Прежде, чем лечь, я немного почитал, чтобы успокоиться. Разговор с журналистом встревожил меня, и прежде всего — из-за того, что он сказал в конце. О том, что можно сойти с ума, если вжиться в повествование. Я, разумеется, тоже слышал об этом, но не верил. А сегодня, кажется поверил.