Малиновые горы - Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Страница 2

Наблюдая собаку, Сохач понял, что выстрел был сделан по левую сторону Малиновой горы, где по обочине шли осиновые заросли. Он только покачал головой.

– Тарас Семеныч балуется? – спросил он собаку.

Чуйка утвердительно взвизгнула. Она различала выстрелы из разных ружей.

– Ну, так и есть… – бормотал старик, тяжело ступая по снеговой тропе. – Вот человек!.. И задам же я ему… Какое теперь время-то? А?..

II

Идти до саймы Тараса Семеныча нужно было версты две. Сначала тропа пролегала по берегу озера, а потом взбиралась на обочину Малиновой горы. Сохач торопился и тревожно оглядывал блестевший на солнце снег. Наконец он остановился и проговорил:

– Так и есть!.. Ах ты, господи… Да что же это такое?

Только опытный глав старого лесного сторожа мог решить сразу, в чем дело. Покрытый настом снег отлично сохранил следы отчаянной погони. Ледяная корка точно была протыкана колышками, а по ним лентой шел след охотничьих лыж. В двух-трех местах по снегу виднелись капли свежей крови. Чуйка обнюхала след лыж и радостно взвизгнула, – она узнала по запаху Тараса Семеныча. Нужно сказать, что собака любила этого неисправимого охотника, от которого иногда ей кое-что перепадало. Чуйка время от времени ходила к нему даже в гости, чтобы поглодать косточек, а иногда и стащить что-нибудь, что плохо лежало. Дома, кроме рыбы, ничего не добудешь, а на сайме Тараса Семеныча еще издали пахло мясом. Старик любил поохотиться, и дичь у него не переводилась.

– Да, да… – повторял Сохач, шагая уже прямо по снегу. – Ах, идол… Это он козу по насту гнал… вот она уже умаялась, сердечная, и начала петли делать… А ножки в крови… больно…

Чуйка забежала вперед, остановилась у взрытого снега и жалобно завыла. Снег был утоптан и залит пятнами крови. Очевидно, несчастная дикая коза была убита здесь, и Тарас Семеныч прирезал ее тут же на снегу. От пули не было бы столько крови. «Видно, промахнулся, идол…»

Сайма Тараса Семеныча была скрыта ельником, который дружной семьей высыпал на озерный мыс. Озеро называлось Ала-Куль (пегое), потому что по заводям и излучинам было покрыто широкими полосами болотистых зарослей. Карабалык было просторнее и чище, хотя в Ала-Куль рыбы благодаря зарослям было гораздо больше. В этих зарослях пряталась рыбная молодь, пока не вырастала в настоящую рыбу. Еще издали было видно, как над ельником, окружавшим сайму Тараса Семеныча живой зеленой стеной, поднимался синей струйкой дымок.

– Ишь обрадовался… – ворчал Сохач, с трудом шагая по снегу. – Козу зарезал и печку затопил… Ни жалости, ни совести, а только свою утробу тешит.

Чуйка с радостным лаем унеслась вперед, предчувствуя хорошую поживу.

Тарас Семеныч, рослый старик с седой бородой, сидел перед своей избушкой на корточках и свежевал только что убитую козу, от которой еще шел пар.

– Ну тебя, Чуйка… – ворчал он на собаку, которая с визгом начала вертеться кругом него. – Чему обрадовалась-то, глупая?

Появление Чуйки не понравилось Тарасу Семенычу, и он с тревогой посмотрел на ельник за саймой. Наверно, сейчас и Сохач приплетется… Учуял, колдун!.. Вот тоже навязался сосед – умереть спокойно не даст. Действительно, минут через пять показался из ельника и Сохач.

– Вот чертушка-то принесло… – ворчал Тарас Семеныч, поднимаясь, и прибавил громко: – Здравствуй, Сохач…

– И ты здравствуй, Тарас…

Гость подошел к убитой козе, потрогал ее ногой, покачал головой и проговорил:

– Кровь… большой грех…

Тарас Семеныч молчал, почесывая в затылке. Ну, теперь начнет Сохач душу выматывать.

– Што это? – спрашивал Сохач, опять трогая козу ногой.

– Как што? Разве не видишь: коза…

– А кто ее убил, козу?..

– А ты думаешь, што я? – быстро заговорил Тарас Семеныч. – Я вот тут около избы утром-то подбираю дрова, а под Малиновой как кто-то запалит… Ну, я туда… Бегу, даже задохся, и вижу, как человек какой-то бежит в гору… Это он, значит, меня увидал, испугался и убежал. Ну, а коза лежит на снегу убитая. Я ее и того… Чего, думаю, пропадать напрасно добру? Взял да вот и принес сюда… Только и всего.

– Ах, Тарас, Тарас… И козу, божью тварь, зарезал, и меня обмануть хочешь…

– Да вот сейчас с места не сойти, Сохач!.. И не думал убивать козу… На што она мне? Эка невидаль, подумаешь… Слава богу, достаточно видал этих самых коз в лесу. Даже сколько угодно…

– Значит, видел человека, который застрелил ее?

– Своими глазами видел, вот сейчас провалиться… Как увидел меня, и сейчас в гору побежал.

– Так, так… А как же следов-то после него не осталось, Тарас? Я все время шел по твоему следу – и он вывел на сайму. Вот ты обманываешь меня, а след всю правду сказал…

Это замечание сконфузило Тараса Семеныча, и он только замычал, как бык, припертый к стене.

– Ну, говори, – не унимался Сохач. – Обманывай… ну! Сейчас все врал, ну што стоит еще приврать малую толику… Ах, Тарас, Тарас!

– Да што ты ко мне привязался со следами?! – зарычал Тарас Семеныч. – Возьми глаза в зубы и погляди хорошенько…

– Так, так… Это не человек от тебя убежал, а твоя совесть. Да… Вот следов-то и не осталось. Верно говорю…

Тарас Семеныч для чего-то снял с головы шапку и сердито бросил ее оземь. Потом он молча присел к козе и принялся доканчивать свою работу. Чуйка радостно взвизгнула, ожидая лакомой подачки. Сохач смотрел на них и качал головой.

– Тарас…

Тарас Семеныч молчал.

– Тарас…

– Отстань, смола!

– Вот я гляжу на вас, Тарас, то есть на тебя да на Чуйку, – как есть, два сапога – пара.

– Ты меня к псу приравниваешь?

– А ежели у вас одно с ним ремесло? Ишь, как пес-то радуется… И ты тоже радуешься. Только пес глупая тварь, а ты должон чувствовать. Ну, убил козу, сожрешь ее в неделю, а потом опять надо убивать… Бегала бы теперь божья тваринка, радовалась, а сейчас вот только рожки да ножки останутся. Хорошо это?..

Тарас Семеныч молчал, продолжая свое дело. Рядом с Сохачом он казался великаном, и было странно видеть, как маленький, тщедушный старичонка донимал его, точно комар.

– Ну, што ты молчишь, ненасытная утроба? – приставал Сохач. – Говори свои слова, ежели у тебя есть совесть…

– И скажу! Думаешь, ничего не скажу? А вот возьму и скажу… – сердито отозвался Тарас Семеныч. – Вот ты пристал ко мне, што я козу застрелил… Хорошо. Ежели бы и в самом деле я ее пристрелил, ну, што из этого? Ежели бы по своему зверству и другую пристрелил – опять ровно ничего… Для чего, по-твоему, создана всякая травка и всякая тварь? Ну-ка, скажи? На потребу человека… Чуйка, цыц!.. Куды морду суешь? Да, на потребу… Значит, я взял да и пристрелил козу, потому как она для моей потребы выросла в лесу… Колют же разную домашнюю тварь: и корову, и теленка, и овцу, и свинью, и курицу. Это как, по-твоему-то, выйдет?

– А нехорошо выйдет… Вот тебе и мой сказ. Ежели можно, например, без этого жить…

– Ну, хорошо… Теперь не стали бы резать домашнюю скотину – куда бы ее деть? У меня три телушки народились, а мне всего одну под силу выкормить!

– Отдай другим, у которых нет…

– Я отдам, другой отдаст, а под конец этой самой скотины столько разведется, што она нас съест или все одно передохнет с голоду. Так я говорю? Теперь, ежели опять волк или медведь – травой они не могут себя воспитывать, как же им быть? Для чего-нибудь и они живут на свете…

– А для страху, штобы мы чувствовали… Ты себя к волку приравнял?

– А хотя бы и так… У волка свое положенье – у меня свое. Теперь возьми щуку – по-твоему, ей тиной воспитывать себя? А ежели она, например, не может и так сотворена, штобы другую рыбу есть?.. Это как, по-твоему?

Теперь уже задумался Сохач и почесал в затылке. Конечно, Тарас Семеныч любит поесть свеженького мясца ж много пролил напрасной крови из-за своего лакомства – кругом неправ человек, одним словом, а вот относительно домашней скотины и кровожадного лесного зверья действительно задал задачу. Ободренный этим молчанием, Тарас Семеныч заговорил уже совсем смело: