Время перемен - Аренев Владимир - Страница 20

Сперва жил Голос Господен в храме, но слава о деяниях его разнеслась по всем городам и селам, и вскоре потянулись к Гунархтору паломники, дабы увидеть пророка и услышать слова его. И тогда вынужден был господин Миссинец на часть денег, пожертвованных ему, выстроить себе холм на окраине города — холм с высоким забором и бдительной стражей, дабы хотя бы изредка отдыхать от толп просителей. Тогда же взял он себе в услужение некоторое количество самых преданных и старательных кхаргов.

И так жил он, множа благие деяния свои изо дня в день.

Вот как-то раз велел он одному из самых преданных слуг закупить деревянные клетки и подобрать носильщиков для них — и отправляться к некоему Плато Детства. Там следовало им выбрать наиболее смышленых нововылуплеников, поместить в клетки и принести в Гунархтор, в холм господина Миссинца. Ибо замыслил тот…

Опять трещит в костре дерзкое полено, прерывая слова килларга. Или это только для кхарга, которого все зовут Избавителем, треск слышен, остальные же слишком внимательно слушают рассказчика?

А он, Избавитель… он, кажется, прислушивается к совсем другому голосу. К голосу своей памяти.

…Потом, когда Рокх впервые увидит море и впервые поднимется на корабль, он вспомнит эти дни, проведенные в огромных деревянных клетках, в которых их несли, и вспомнит эту качку. И то, как его непрестанно тошнило. Но к счастью, слишком давно в его желудке ничего не было, так что оставалось лишь скрючиваться от пронзающей тело боли и покрепче стискивать зубы, чтобы не закричать. Меньше всего ему хотелось дать повод к насмешкам. Хотя Рокх (тогда еще не получивший этого имени) и мало разбирался во взаимоотношениях кхаргов, но что такое насмешки — он понимал.

Путь к господину Миссинцу, который Рокху и нескольким его соседям по котловану предстояло преодолеть, оказался нелегким, и дело было даже не в качке.

Вообще-то переживших процесс метаморфоза детенышей никогда сразу не транспортируют. Да, их сажают в клетки, которые накрывают огромными, словно паруса, листьями — и таким образом, во-первых, создается необходимая кхаргенышам тень, а во-вторых, они не видят того, что происходит снаружи. Детеныши словно оторваны от внешнего мира, в первую же очередь — от своей прежней жизни, жизни зверя. По возможности, в их сознании между этими двумя фазами существования не должно быть никакой связи. Если бы детеныши после метаморфоза не были такими слабыми, их бы вообще уносили с Плато, а так…note 8 Нельзя сказать, чтобы Рокх и его собратья по путешествию оказались слишком сильными; один из них даже издох по дороге. Просто так сложились обстоятельства: господин Миссинец потребовал доставить в свой холм наиболее смышленых детенышей. Рокх попал в число избранных — но особой радости по этому поводу не ощущал. Он вообще ничего не ощущал, он не сомневался, что со дня на день умрет. Тело отказывалось повиноваться, желудок не желал принимать пищу и отвергал ее самым решительным образом, а качка лишь была досадной, но малозначительной приправой к путешествию.

Но больше всего сводили с ума запахи. Во-первых, здесь их было намного больше, чем в котловане. А во-вторых, клетки кхарги несли на плечах, высоко над землей, где пахло совсем по-другому, ярче, сочнее, притягательней. Если бы не прутья клетки, Рокх, несмотря даже на слабость в теле, наверное, все равно отправился бы на поиски источников этих запахов… Он стонал во сне и перебирал лапами, словно пытался убежать.

На привалах носильщики посмеивались и что-то втолковывали пленникам, протискивая сквозь прутья клетки куски поджаренного мяса. Куски пахли странно, слова звучали не менее странно и складывались в узор с малопонятным смыслом. От всего этого хотелось скрыться, убежать в свою старую нору и…

«Жаль будет, если маленькие стервецы загнутся».

И он, давясь, заглатывал куски мяса и, сходя с ума, запоминал слова. Уж он-то не загнется, скорее вам доведется сожрать собственные хвосты!

Что ж, мало-помалу Рокх начал понимать то, что говорили. Не все и не всегда, но порой он мог разобрать целые фразы. И непрестанно совершенствовал свои познания в языке, все равно ведь больше делать было нечего. Умственные упражнения хоть на время помогали забыть о боли и тошноте.

…День на девятый или десятый после того, как они покинули Плато, главный над носильщиками велел устроить незапланированную остановку. Рокху почему-то пришла в голову совершенно идиотская мысль, что им надоело тащить на себе тяжеленные клетки и вот сейчас его и его собратьев убьют и вышвырнут вон. Разумеется, ничего подобного. Хотя тащить клетки носильщикам и в самом деле надоело.

— Послушайте-ка, — вкрадчиво произнес главный. — Я знаю, что большинство из вас уже понимает язык, на котором мы говорим. Иначе бы вы просто здесь не очутились, в этих клетках. Но понимать, ребятки, маловато. Пора бы уже научиться и разговаривать — не рычать, как звери, а владеть своим горлом — иначе на кой оно дано вам Однооким?! В общем, так: те, кто может и хочет говорить, продемонстрируйте мне это — и я выпущу вас наружу. Дальше пойдете на своих двоих, как нормальные кхарги. Остальные, тем, кому еще сложновато разговаривать, пускай не переживают. У вас есть время — еще несколько недель, пока мы доберемся до холма господина Миссинца. Но вот там вам понадобится все ваше умение, чтобы доказать, что вы чего-то стоите и отличаетесь от безмозглых тварей не только внешне. Советую начать попытки пораньше. Итак, есть среди вас настоящие кхарги?

Рокх с интересом поглядел на своих спутников. Кое-кто, похоже, не до конца понял, о чем шла речь. Но двое, кажется, достаточно разобрались, чтобы попытаться.

— Есть, — сказал один из них.

— Конечно, есть, — подал голос второй.

И их выпустили из клеток, усадили у костра и начали понемногу учить ходить на задних лапах. Наблюдая за тем, как неуклюже ведут себя «умники», Рокх только ухмылялся. Он видел достаточно, чтобы понять: разобраться с двуногим хождением можно за пару дней. Стоит ли ради этого жертвовать возможностью прокатиться в клетке? О да, здесь укачивает — но это не кажется таким уж невыносимым, когда глядишь на тех, кто шагает на двоих.

Было и еще кое-что, даже более важное, чем комфортное путешествие. Тех, кто сидел в клетках, носильщики не принимали всерьез. И Рокха такое положение вещей вполне устраивало. Он уже умел говорить — специально тренировался по ночам, шепотом, чтобы никто не слышал. Теперь же ему предстояло научиться слушать. Благо, «материала» для обучения хватало.

— Как думаешь, — спросил как-то один из носильщиков другого (оба отошли от костра и лениво перебрасывались фразами, сегодня была их очередь дежурить), — вот на кой Миссинцу нужны эти? — и он кивнул в сторону клеток, половина из которых уже пустовала.

— Господину Миссинцу, — поправил второй. — Да откуда ж я знаю? Пророк он и есть пророк, беседующий с Господом нашим. А пути Господни…

— Перестань, — зевнул вопрошавший, обиженно осклабившись (кстати, левый клык его оказался выщерблен, так что зрелище было то еще). — У тебя наверняка есть какие-нибудь соображения.

Собеседник Щербатого чуть раздраженно дернул кончиком хвоста; сам Щербатый наверняка этого не заметил, но Рокх видел.

— Мои соображения, уверен, не имеют ничего общего с действительностью. Господин Миссинец взялся ниоткуда, он сотворил с нашей жизнью такие перемены, которых не случалось никогда прежде. Он владеет знаниями, о самом существовании которых не догадывались наши наиобразованнейшие мудрецы. Кто мог представить себе, что такое вообще возможно?

— Да ну тебя! — фыркнул Щербатый. — Ты слишком серьезен, так я тебе скажу, Пестрый.

(«Льнукр», вот как звучало то слово — Рокх сразу понял, что это имя второго из носильщиков, но каков его смысл, узнал намного позже).

— А ты — предельно легкомысленен, — отозвался Пестрый, делая ударение на «предельно». — Какое тебе дело до замыслов господина Миссинца?