Охота на изюбря - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 43

Извольский, естественно, довольно ясно отдавал себе отчет в своем состоянии. И поскольку было понятно, что человек, впущенный женщиной в квартиру в одиннадцать вечера с розами и шампанским, пришел к ней не затем, чтобы поужинать, то вопрос стоял очень просто: а каков он, Сляб, будет в постели? Особенно – после сегодняшего разговора с замминистра и перед завтрашним разговором в «Росторгбанке»?

Извольский глотнул для храбрости еще коньяка, потом углядел в углу комнаты, за книгами, шкаф со стеклянными дверцами и с посудой для торжественных случаев и достал себе изящный граненый стакан синего стекла.

Когда, спустя десять минут, спешно переодевшаяся Ирина вошла в гостиную с подносом, уставленным закусками, она удивилась: Извольский успел выхлестать полбутылки.

Опьянеть он еще не опьянел. Лицо директора потеряло прежнее уверенное выражение, глаза глядели как-то растерянно и одиноко. Пиджак Извольский снял и бросил рядом, узел шелкового бордового галстука был чуть приспущен. А интересно, Черяга вел бы себя так же? Ирина помотала головой. Почему ей все время вспоминался этот человек с васильковыми глазами? Он зам у Извольского. Зам по безопасности. Штатный палач. «Мозги обрызгали пальто Сляба, и он снял пальто». А где в это время был Денис Черяга? И что бы он сделал в подобной ситуации? Не стал бы снимать пальто?

Ирина торопливо расставила закуски и села на стул близ дивана.

– У вас неприятности? – спросила она, подпирая рукой щеку и глядя на Извольского озабоченными большими глазами.

– У директора каждый день неприятности, – усмехнулся Извольский. Глаза его слегка ожили, распахнулись, и он глядел на Ирину жадным и откровенным взглядом, в значении которого невозможно было ошибиться.

– Это из-за этой истории с ахтарским СОБРом?

– Что, уже по ящику показывали?

– Да, говорили, что ваш СОБР стрелял в спецназовцев, охранявших дачу какого-то бизнесмена…

Ирине больше всего хотелось спросить, был ли сам Извольский на этой даче и правда ли, что перед ним застрелили человека.

– Бизнесмена, – сказал Извольский, – хорош бизнесмен по кличке Лось… У вас в Москве все продается. Столько всего продается, что никаких денег не хватит всю Москву купить. Потому что если купил кого один раз, то через неделю надо покупать по-новой…

Ирина с некоторой тревогой наблюдала, как Извольский скрутил горлышко бутылке с водкой, набулькал почти половину стакана, в котором на донышке еще теплился коньяк, и заглотил получившуюся смесь одним глотком.

В кармане брошенного пиджака зачирикал телефон. Извольский, подумав, ответил. Голос в трубке был тягуч и звучен – обладатель его, бывший цековский работник, долго упражнял голосовые связки в парламенте, прежде чем въехать в Белый дом на черном коне кризиса. В парламентский свой период обладатель звучного голоса не раз и не два грозился разобраться в особенностях приватизации Ахтарского металлургического комбината.

– А, Вячеслав Аркадьевич, – зарокотал в трубке уверенный басок, – что это вы там за моей спиной об экспортных пошлинах договариваетесь? Я, понимаешь, докладываю премьеру о росте доходной части, цифры называю, а он мне: «На металлургов пошлин не будет! Вон, Сляб с Дерипасом уже с ребятами перетерли…» Я прямо как дурак стою, вроде ответственный за промышленную политику, а таких вещей не знаю…

Извольский упрямо сжал челюсть. Звонившего действительно не было на вчерашнем совещании, которое Извольский благополучно пропустил и на котором слетевшиеся со всех концов России металлурги убеждали правительство не вводить экспортные пошлины. Был Починок, был Боос, Драганов был, – а этого деятеля не было, хотя пошлины он предложил ввести. И что о совещании он знал, это ясно.

Отчего ж не пришел? Хотел потом в частном порядке взять за услугу?

– Так куда ж нам еще пошлины вводить? – сказал Сляб, – во всем мире рентабельность меткомбинатов под семь процентов, а пошлины у вас – двадцать. По миру пойдем. И так кризис, у меня сорок миллионов в банке зависли…

– Кстати, о сорока миллионах, – сказал по телефону защитник промышленности, – ты, говорят, там рогом упираешься? Ну если у людей в этом банке ничего нет, то чего с них возьмешь? Согласился бы ты на их схемку, глядишь, и с пошлинами нашли бы взаимопонимание…

«Схемка» предполагала, что из сорока миллионов комбинату отдадут двадцать, и то через полгода.

– Подъезжай завтра, переговорим, – донеслось из трубки, – российскую промышленность надо защищать, на то мы тут и поставлены, – часика в три тебя устроит?

– Устроит, – мрачно сказал Извольский и захлопнул телефон.

– Что случилось? – тревожно спросила Ирина, глядя на резко помрачневшее лицо директора.

– Оно тебе надо? Не хватало еще с тобой о дерьме разговаривать.

Настроение его внезапно испортилось, и он еще раз хлебнул коньяка.

– Чистый рэкет, – сказал Извольский.

– Как, настоящий рэкет? – с изумлением спросила Ирина, глядя на трубку.

– Ага, настоящий, – Извольский слегка сполз с кресла и глядел на нее пьяными смеющимися глазами, – знаешь, как это бывает? Сначала приезжает бригада отморозков на пробивку, шум, гам, стволами в нос тычут, стекла в магазине бьют, директор магазина бросается искать приличную крышу. Та приедет, порядок наведет, отморозкам по ушам даст, наш директор не нарадуется: «какие у меня славные защитники». А защитники отморозкам за прикрученную точку заплатят…

– Я не поняла, – нахмурилась Ирина, – к вам действительно бандиты приехали? Стекла били? Вот в этом вашем особняке?

– Нет, стекол не били. Сказали – введем экспортные пошлины.

Ирина удивленно наморщила лобик.

– Так это были не рэкетиры? А правительство?

– А что, есть разница? – осклабился Извольский. Он говорил механически, на автопилоте. В глубине комнаты стояла кровать, очень чистенькая, полутораспальная, застеленная гладеньким шерстяным покрывалом, и директор все время переводил взгляд с Ирины на кровать и обратно.

– А что же хотели взамен? Ну, чтобы стекла не били?

– Банчок есть один. У нас в нем сорок лимонов пропало из-за кризиса. Расчеты за руду. Он больше половины не хочет возвращать, вот мне и позвонили, чтобы я соглашался.

– Так ведь кризис же, – удивилась Ирина, – у них, наверное, и вправду денег нет.

– У нас, Иришка, – усмехнулся Извольский, – кризис вот какого рода: пришел грабитель, то есть государство, и гробанул киоск на остановке, унес десятку… А утром продавщица, то есть банки, говорит вкладчикам: пропало, мол, два ящика водки, упаковка дорогих конфет и двадцать тысяч рубчиков…

И тут телефон зачирикал снова.

– Да, – сказал Извольский.

– Добрый вечер, Вячеслав Аркадьич. Эк вас Китайчиков-то пропесочил…

– Кто говорит? – удивился Извольский.

– Не узнали, Вячеслав Аркадьич? Богатым будете.

Извольский внезапно узнал голос, хотя живьем говорил с человеком только два раза, совершенно мельком. Это было то самое значительное лицо из Минобороны, которому в свое время приглянулся Конгарский вертолетный завод.

– Узнал, – сказал Извольский безо всякого выражения.

– Что ж вы так, а? На чужой территории, застрелили спецназовца… Я вам прямо скажу – Китайчиков подписал ордер на арест этого вашего Алешкина. И посмотрим, кто еще там отдавал ему приказы – ваш Черяга, наверное? Мне насилу удалось его удержать. Чисто по старой дружбе. Говорю: «Сергей Васильич, не может быть так, чтобы Ахтарск совсем уже от Москвы отделиться задумал. Вячеслав Аркадьич умный человек, он поймет, что перегнул палку».

В переводе речь известного лица значила следующее: отдай мне Конгарский завод или я посажу Алешкина и Черягу.

– Никакой я палки не перегибал, – сказал Извольский, – если вашему Китайчикову хочется поднять вопрос, отчего спецназ охраняет бандита, я могу поднять этот вопрос.

– А «Ми-38 „Ястреб“? – спросило значительное лицо.

– Какой Ми?

– Который в Тушино летал за запчастями. Вам не кажется, что к этому полету тоже могут быть вопросы? И звучать они могут так: не противоречит ли национальной безопасности передача военного завода в руки лица, которое использует передовую военную технику, еще не поступившую на вооружение российской армии, в бандитских разборках?